Кэцзюй

Государственные экзамены в императорском Китае (кит. трад. 科舉, упр. 科举, пиньинь: kējǔ) — неотъемлемая часть системы конфуцианского образования, обеспечивавшая местным элитам доступ в государственный бюрократический аппарат.

Система кэцзюй просуществовала (с перебоями) 1300 лет: от создания в 605 (династия Суй) и до 1905 (закат династии Цин, за год до рождения Пу И). Её существование было неотъемлемой частью существования сильной централизованной империи. По мнению Бенджамина Элмана, после 1400 года и вплоть до отмены в 1905 она представляла собой центральный элемент в культурной истории Китая.

Начиная с XVI в, представители китайского чиновнического класса, сформированного при помощи этой экзаменационной системы, стали известны европейцам как «мандарины».

Формирование и значимость

О существовании наиболее ранних экзаменов известно мало, косвенные сведения указывают на 3 в. до н. э. Наиболее ранний документированный случай письменного экзамена (в Китае и в мире) — 165 год до н. э.

Предшественницей кэцзюй была система девяти рангов (кит. трад. 九品中正製, упр. 九品中正制, пиньинь: jiǔ pǐn zhōngzhèng zhì, палл.: цзю пинь чжунчжэн чжи, она же кит. трад. 九品官人法, пиньинь: jiǔ pǐn guānrén fǎ), зародившаяся в во времена династии Хань (206 до н. э. — 220 н. э.) и сформировавшаяся в эпоху Троецарствия. Её создателем считается Чэнь Цюнь (кит. трад. 陳羣, упр. 陈群, пиньинь: chén qún), министр Цао Вэя. Местным правителям предписывалось рекомендовать кандидатов на посты в правительстве, характеризуя их таланты соответственно девяти степеням. Однако фактически кандидатами становились только богатые и знатные члены общин.

Введение системы кэцзюй позволило частично устранить этот недостаток. Централизованная экзаменационная система ослабила влияние аристократических кланов и на раннем этапе развития системы стала важным фактором социальной мобильности: теоретически, к экзаменам допускался каждый взрослый мужчина, независимо от финансового состояния и социального статуса (дискриминации подвергался класс торговцев, однако в поздний имперский период они также стали частью учёной элиты, поскольку право на экзамены предоставлялось их сыновьям. Участники движения Тайпинов впервые выступили за допущение к экзаменации женщин). По мнению ряда исследователей, благодаря кэцзюй Китай был близок к реализации меритократической модели управления государством.

При большинстве династий сдача экзаменов, естественно, требовала хорошего знания традиционного китайского литературного языка — вэньяня; однако в 1173 г император Шицзун чжурчжэньской династии Цзинь (1115—1234), властвовавшей в те годы на севере Китая, ввёл также и параллельные экзамены на чжурчжэньском языке. Впрочем, большинство кандидатов, прошедших чжурчжэньский вариант экзаменационной системы, нашли работу в чжурчжэньских школах, а не в системе государственной администрации.

Успешная сдача всей серии экзаменов обеспечивала кандидату должность в корпусе высших чиновников. Однако реальная выгода от участия в экзаменах варьировалась в зависимости от имперской политики: альтернативной дорогой для продвижения, особенно в смутные времена, оставалась военная служба. Обладателям учёных степеней не всегда гарантировались государственные посты, но предоставлялись налоговые и судебные льготы. Процесс обучения был долгим и дорогим (как правило, для подготовки детей в состоятельных семьях нанимались частные учителя), и поэтому кандидатами на учёную степень становились преимущественно дети богатых землевладельцев, малочисленной, но влиятельной социальной прослойки. Кроме того, будучи дорогой к власти, система кэцзюй давала немало возможностей для злоупотреблений, которые иногда доходили до отмены экзаменов и прямой продажи должностей.

Тем не менее, государственная служба оставалась амбицией, поддерживаемой конфуцианской системой ценностей, а символ процветания — дух богатства Цай Шэнь — рисовался народному воображению носящим шапку и пояс чиновника высшего ранга. В плане внутренней политики система государственных экзаменов была мостом между императорским домом и местными элитами, обеспечивала лояльность последних и, в определённой мере, гарантировала равноправное представительство всех регионов империи в столице. В качестве защиты от коррупции и возможного усиления местных кланов, важным условием для предержащих высокие звания была регулярная смена места службы.

Циркуляция кадров по стране была также важным фактором национального единства: будучи представителями государственной власти, чиновники пользовались унифицированным языком (в противопоставление местным диалектам и говорам) и являлись носителями единых культурных ценностей. Получая финансирование из центра и/или из местной казны, они становились инициаторами и координаторами локальных проектов (инженерных, образовательных, социальных), судьями, патронами искусств и учителями.

Устройство

Система проведения экзаменов, и соответственно присваиваемых чинов, постепенно усовершенствовалась.

В эпоху Тан система девяти рангов превратилась в метод классификации гражданских и военнослужащих всех уровней: чиновники прямого подчинения Императору именовались Первым Рангом, а провинциальные, соответственно, спускались до 9-й ступени. Кроме того, существовало дополнительное деление девятого ранга на «чжэн» (正, zheng), «цун» (從, cong), «шан» (上, shang) и «ся» (下, xia). В более позднее время военное ведомство было отмежевано и не пользовалось популярностью: согласно знаменитой поговорке, «из хорошего железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат» (кит. упр. 好铁不打钉 好汉不当兵, пиньинь: hǎo tiě bù dǎ dīng hǎohàn bùdāng bīng).

В своем классическом варианте, утверждённом в начале эпохи Сун, система кэцзюй состояла из трех ступеней. Впоследствии, по мере увеличения территории страны в эпохи Мин и Цин, каждая из ступеней получила дополнительные градации, и система приняла следующий вид:

• Шэнъюань (кит. трад. 生員, упр. 生员, пиньинь: shēngyuán), более широко известный как сюцай (кит. трад. 秀才, пиньинь: xiùcai) — лицензиат, обладатель диплома первой степени, сродни западному бакалавру. Экзамен проводился в региональных центрах ежегодно.
  • шэнъюань с лучшим результатом получал титул аньшоу (кит. трад. 案首, пиньинь: ànshǒu);
  • бытовал также титул гуншэн, старший лиценциат (кит. трад. 貢生, упр. 贡生, пиньинь: gòngshēng).

• Цзюйжэнь (кит. трад. 舉人, упр. 举人, пиньинь: jǔrén) — обладатель второй степени, присуждаемой на провинциальном уровне раз в три года.
  • Цзеюань (кит. трад. 解元, пиньинь: jièyuán) — цзюйжэнь с лучшим результатом.
  • Хуэйюань (кит. трад. 會元, упр. 会元, пиньинь: huìyuán) — цзюйжэнь с лучшим результатом по итогам предварительных экзаменов.
  • Гунши (кит. трад. 貢士, упр. 贡士, пиньинь: gòngshì) — цзюйжэнь, прошедший этап предварительных экзаменов.

• Цзиньши (кит. трад. 進士, упр. 进士, пиньинь: jìnshì) — обладатель высшей степени на экзамене, проводившемся в столице раз в три года.
  • Цзиньши цзиди (кит. трад. 進士及第, упр. 进士及第, пиньинь: jìnshì jídì) цзиньши — обладатель первой степени по результатам экзамена.
  • Чжуанъюань (кит. трад. 狀元, упр. 状元, пиньинь: zhuàngyuán), дословно: «образец для подражания во всём государстве», цзиньши — обладатель лучшего результата среди получивших первую степень.
  • Банъянь (кит. трад. 榜眼, пиньинь: bǎngyǎn), дословно: «с глазами, расположенными по бокам, косоглазый» (лучший ученик), цзиньши — обладатель второго результата среди получивших первую степень.
  • Таньхуа (кит. трад. 探花, пиньинь: tànhuā), дословно: «избранный талант» (в честь одноимённого банкета), цзиньши — обладатель третьего результата среди получивших первую степень.
  • Цзиньши Чушэнь (кит. трад. 進士出身, упр. 进士出身, пиньинь: jìnshì chūshēn) обладатель второй степени по результатам экзамена.
  • Тун Цзиньши Чушэнь (кит. трад. 同進士出身, упр. 同进士出身, пиньинь: tóng jìnshì chūshēn) цзиньши — обладатель третьей степени по результатам экзамена.

До 115 года был утверждён учебный курс для так называемого первого поколения экзаменуемых. Они подвергались испытанию на мастерство владения «Шестью искусствами».

Статистика

Согласно Б. Элману, сохранились записи об экзаменационных практиках в количестве: 2 от династии Сун, 18 от Юань, 153 от Мин и 869 от Цин Общее количество кандидатов, достигших степени цзиньши, за две последние династии составило более 50 000 человек..

Символика

Знаками различия держателей ученых степеней служили квадратные нашивки с изображением разного рода животных на груди парадного одеяния, а также замысловатые шапки и пояса, получившие гротескное изображение в китайском традиционном театре.

Интересные факты

• В 847 году (дин. Тан) обладателем высшей ступени на имперском экзамене стал араб.
• Первый аналогичный экзамен на государственную службу в Европе состоялся в Берлине в 1693 году.
• Около 1100 (дин. Северная Сун) в Китае распространилась практика серийного печатания карманных шпаргалок для использования на экзаменах.
• Шпаргалка эпохи Цин могла представлять собой мелко исписанную исподнюю рубашку (поскольку экзаменующимся предоставлялись изолированные друг от друга кельи).

См. также

• Восьмичленное сочинение

Отрывок, характеризующий Кэцзюй

– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.