Хуханье

Хуханье (кит. трад. 呼韓邪, упр. 呼韩邪, пиньинь: Hūhánxié) — шаньюй хунну с 58 года до н. э. по 31 год до н. э. Собственное имя Цзихоушань (кит. трад. 稽侯犬冊, упр. 稽侯犬册, пиньинь: Jīhóu Quǎncè).

Хуханье 呼韓邪
Шаньюй Хунну
58 до н. э. — 31 до н. э.
Предшественник:	Воянь-Цюйди
Преемник:	Фучжулэй
Смерть:	31 до н. э.(-031)
Род:	Династия Хуханье (реставрация)
Отец:	Сюйлюй-Цюньцюй
Мать:	?
Супруга:	Ван Цян, хуннские жёны
Дети:	Чжулэй-цюйтан, Итучжясы, Цзюймогюй, всего около 17 сыновей

Ставленник князей. Столкнулся с фактическим распадом державы хунну. Желая спокойствия для народа, решил стать вассалом Китая. Первый шаньюй, приехавший на поклон к Императору. Остаток правления провёл мирно.

Происхождение

Сын Сюйлюй-Цюаньцюя. Скрывался от Воянь-Цюйди, видимо, некоторое время провёл в пределах Китая. Восставшие князья выбрали его шаньюем.

Гражданская война 58-53

Получив трон, отпустил армию поставившую его. Узнал, что брат Хутуусы жив и скрывается среди простолюдин, сделал его восточным лули-князем. Издал приказ о казни брата Воянь-Цюйди западного чжуки-князя. Чжуки встретился с Дулунки и его войском и пошли на ставку Хуханье. Войско Хуханье было разбито. Чжуки объявил себя шаньюем и назначил на все посты своих родственников. В хунну началась полномасштабная гражданская война: выродившаяся династия Модэ против Хуханье — союзника Китая.

Чжуки назначил лули князьями своих сыновей Дутуусы и Гумоулуту. В 57 году Сяньханьшяня с 20 000 войском на восток. Князья Хугэ и Вэйли оклеветали западного чжуки и его казнили с семьёй. Чжуки-шаньюй понял, что его обманули и казнил Вэйли. Хугэ бежал и объявил себя шаньюем. Князь Юйди объявил себя Чэли-шаньюем. Уцзи провозгласил себя шаньюем. Итак, в 57 в Хунну было пять нелегитимных шаньюев: Хуханье, Чжуки, Хугэ, Юйди, Уцзи.

Чжуки первым начал войну, чем спровоцировал коалицию Хугэ, Юйди, Уцзи. Они признали шаньюем Юйди-Чели и выставили 40 000 воинов. Чжуки выступил против них, а своих восточных князей отправил на Хуханье. Чжуки выставил 80 000 войска. В 56 недалеко от урочища Ундуня Чели был разбит Чжуки и бежал. В 56 князья Хуханье разбили часть войска Чжуки и пленили 10 000 человек. Чжуки с 60 000 воинов прошёл маршем 500 км и в ущелье встретил 40 000 армию Хуханье. Хуханье разбил его. Чжуки убил себя, Дулунци с сыном Чжуки Гумоулуту бежал в Китай, Чэли-Юйди сдался на милость Хуханье. Князь Улицзюй, его отец Хусулэй бежали в Китай, получив чины синчэнхоу и ияньхоу соответственно.

Война не закончилась: сын Ли Лина объявил Уцзи шаньюем вторично. Хуханье казнил их. Сюсюнь с 600 воинов разбил Цзюйкюя и объявил себя Жуньчэнь-шаньюем на западе. Хутуусы объявил себя шаньюем Чжичжи-гудушу. Чжичжи разбил напавшего на него Жуньченя и, соединив войска, напал на своего брата Хуханье. Хуханье был разбит во второй раз. Восточный Ичжицзы советовал Хуханье покориться Китаю.

Вступление в китайское подданство

Хуханье понял, что должен принять историческое решение. Он созвал совет старейшин. Старейшины заявили:

«Это не возможно, говорили старейшины. Сражаться на коне есть наше господство: и потому мы страшны пред всеми народами. Мы ещё не оскудели в отважных воинах. Теперь два родные брата спорят о престоле, и если не старший, то младший получит его. В сих обстоятельствах и умереть составляет славу. Наши потомки всегда будут царствовать над народами. Китай как ни могуществен, не в состоянии поглотить все владения хуннов: для чего же нарушать уложения предков? Сделаться вассалами Дома Хань значит унизить и постыдить покойных Шаньюев и подвергнуть себя посмеянию соседственных владений. Правда, что подобный совет доставит спокойствие, но мы более не будем владычествовать над народами»

</div>

— Н. Я. Бичурин, «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена»/Отделенье I/Часть III

Ичжицзы ответил: не те времена, пусть старейшины вспоминают прошлое — ныне Китай победоносен, мы вступим в подданство или погибнем. Хуханье согласился с ним и поехал к Великой Стене, а сына Чжулоу-цзюйтана, занимавшего пост правого сянь-вана, отправил прислуживать императору. Боясь, что Хань Сюань-ди поддержит Хуханье, Чжили в 53 отправил своего сына Гюйюйлишу на службу в Китай. Хуханье приехал в Вуюань и попросил аудиенции у Императора. Чэци дуюй (начальник коней и колесниц) Хань Чан был послан организовать торжественный проезд шаньюя по Китаю. После пышных церемоний был представлен Хань Сюань-ди в загородном дворце Цзяньцюань. Впервые за 147 лет дипломатических переговоров император Китая встретил шаньюя Хунну. Хуханье поклялся в верности и был посажен выше китайских князей. Сюань-ди подарил ему: шляпу, пояс, верхнюю и нижнюю парадную одежду, золотую печать, драгоценный меч, лук, 48 стрел, десять чеканов, колесницу, узду, 15 лошадей, 20 гинов золота (10кг-?), 200 000 медных монет, 77 смен одежды, 8 000 кусков шёлка, 3 тонны ваты. Хуханье отправили ночевать в монастырь Чанпин, а Хань Сюань-ди в Чиянгун. Утром у моста Вэйцяо был парад, символизировавший успех императора, были приглашены все иностранные послы и 10 000 знати.

Через месяц шаньюю разрешили уехать в степь. Он попросил разрешенье охранять Шеусянчен и жить у укреплённой линии Гуанлусай (Сюй Цзывэй раньше возвёл её). Гаочанхоу (княжеский титул) Дун Чжун и чэци дуюй Хань Ча с 16 000 конницы и 1000 пехоты провожали шаньюя до Цзилусай (северо-западнее Юйхуньсяня) в Шофан. Кроме охраны они должны были следить за намерениями Хуханье. На содержание северного гарнизона тратилось 1,7 млн литров (34 000 ху) проса и риса в год. Чжичжи также отправил посла к Императору, и весьма успешно.

В 50 году ко двору Хань Сюань-ди прибыли послы от двух шаньюев и посол Хуханье был принят с большим почётом. В 49 Хуханье ездил на приём к Императору и получил: 110 смен одежды, 9000 кусков шёлка, много ваты и другие подарки, как в прошлый приезд. У Чжичжи возникли проблемы на западе, где объявился Илиму. Чжичжи убил его и рекрутировал ещё 50 000 воинов, он понял что Сюань-ди склонился к Хуханье и остался жить на западе. Чжичжи подумывал о союзе с усунями, но гуаньмо Уцзюто, желая милости Хань, казнил посла и с 8 000 воинов отправился на встречу Чжичжи. Чжичжи был отличным военачальником и в короткий срок разбил усуней, Кангюй и динлинов. Чжичжи хорошо укрепил своё царство.

В 49 году императором стал Хань Юань-ди. Хуханье попросил у императора снабдить его народ продовольствием. Юань-ди удовлетворил ходатайство и выделил ему 1 млн литров проса. Чжичжи решил забрать сына с китайской службы и император отправил его и чиновника Гу Ги, которого Чжичжи убил. В 47 году император отправил к Хуханье его сына в сопровождении генерала (чеки дуюй) Хань Чана и чиновника (гуанлу дафу) Чжан Мына, которые сообщили императору о смерти Гу Ги и благонадёжности Хуханье. Чиновники решили, что у Хуханье уже достаточно людей для возвращения на север и лучше взять с него клятву, пока он не уехал. Хуханье поклялся быть верным вечному союзу Хань и Хунну, на горе Ношуй закололи белую лошадь. Хуханье налил вино в чашу из черепа юэчжийского царя (убитого Лаошанем), обмакнул драгоценный меч в вино и шаньюй с генералами выпили вино. Вернувшиеся генералы доложили об этом императору, но вместо благодарности получили обвинения от министров, которые говорили, что генералы не могли клясться от имени Юань-ди и следовательно оскорбили императорский дом. Император простил их, а Хуханье ушёл на север.

Чжичжи договорился с кангюйцами о захвате и разделе Усуни. Войска должны были соединиться в Кангюе, но кангюйцы не подготовили проводников и большая часть хунну погибла в метели. Чжичжи добрался до Кангюя, но там китайские приставы Гань Яньшоу и Чэнь Тай схватили его и отрубили голову (Таласская битва 36 г. до н. э.). Хуханье остался единственным шаньюем.

Единоличное правление

В 33 году Хуханье снова приехал к Юань-ди и получил много подарков. Шаньюй желал породниться с домом Хань и император женил его на своей приёмной дочери Ван Цян (Чжаоцзюнь). Шаньюй поклялся вечно охранять границу, чтобы китайцам не держать гарнизоны. Чиновник (ланчжун) Ху Ин обратился к императору с просьбой не снимать войск с границы, он привёл много причин оставить войска, коротко: хунну непременно вернут себе Иньшань; усилившиеся хунну забудут о клятвах; Хуханье не в силах удержать хуннов от грабежа; китайские рабы-хунны бегут на родину; кяны-пограничники постоянно ссорятся с местными жителями, хунну будут ещё хуже; бедные крестьяне убегут к хуннам; невольникам и невольницам будет легко спрятаться у хуннов; преступники будут скрываться там от наказания; Великая Стена стоила огромных трудов, нельзя всё бросить в одночасье; Шаньюй будет требовать подачек за свою службу. Император велел передать шаньюю, что гарнизоны не будут сняты для спокойствия внутри Китая. Хуханье не возражал.

На следующий год (32 год до н. э.) Ван Цян родила от Хуханье сына Итучжясы и получила титул Нинху Яньчжи.

Заболевший Хуханье по совету жён передал престол Дяотаомогао, который стал Фучжулэем. В 31 году Хуханье умер.

Личная Информация

• Отец:
  • Сюйлюй-Цюаньцюй
• Мать:
  • Яньчжи(?)
• Братья:
  • Чжуки
  • Хутуус
• Жёны:
  • Чжюанкюй Яньчжи, дочь Хуаня, мать Цзюймогюя, Наньчжияса
  • Яньчжи, сестра первой и дочь Хуаня, мать Дяотаомогао, Цзюймисюя-младшего, Сяня и Ло.
  • Ван Цян Чжаоцзюнь, мать Итучжясы
• Дети:
  • Цзюймогюй, любимый сын
  • Наньчжияс
  • Дяотаомогао, впоследствии Фучжулэй
  • Цзюймисюй-младший
  • Сянь
  • Ло
  • 10 безымянных сыновей от других жён
  • Итучжясы

См. также

• Хунно-китайские войны

Предшественник: Воянь-Цюйди

Шаньюй хунну 58 год до н. э. — 31 год до н. э.

Преемник: Фучжулэй

Отрывок, характеризующий Хуханье

Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.