Лаошан

Лаошан '老上 , личное имя Цзичжу 稽粥'
Шаньюй Хунну
174 год до н. э. — 161 год до н. э.
Предшественник:	Модэ
Преемник:	Цзюньчэнь
Смерть:	161 до н. э.(-161)
Род:	Династия Модэ
Отец:	Модэ
Дети:	сын Цзюньчэнь

Лаошан (кит. упр. 老上, пиньинь: Lǎoshàng) — шаньюй хунну с 174 года до н. э. по 161 год до н. э. (или 160 год до н. э.). Собственное имя Цзичжу.

Продолжил политику Модэ. Разгромил юэчжей, укрепил границы и создал чиновничий аппарат из беглых китайских сановников. Желая получить доступ к свободной торговле, развязал вторую Хунно-китайскую войну и добился выгодного мира в 162 году до н. э.

Правление

Вступив на престол, Лаошан должен был по договору мира и родства получить в жёны китайскую принцессу. Хань Вэнь-ди отправил принцессу вместе с евнухом Чжунсин Юэ (из княжества Янь), который сначала боялся ехать, но прибыв подружился с Лаошаном. Юэ отличался умом и стал говорить шаньюю:"В одной области Китая больше людей, чем всех хунну. Китай богат, а хунну любят ткани и сладости. Император может потратить 1/10 своих богатств и подкупить хуннских воинов. Поэтому стоит отказаться от этих привозных вещей, а одеваться в овчины и есть сыр и молоко". Юэ помог шаньюю установить регулярное налогообложение, завёл счетоводные книги на китайском языке и помогал составлять послания к императору. Юэ даже говорил Лаошану, что из неприхотливости хуннов в быту можно извлечь выгоду, так как у хунну достаточно времени для воинских упражнений, а китайские крестьяне вечно заняты хозяйственными работами.

В 166 до н. э. Лаошан решил, что его войско достаточно сильное и со 140 000 конницы напал на город Чаона (на север от Пинляна, Ганьсу) и Сяогуань, убил Сунь Сяогуаня военачальника области Цюн. Хунну убили много людей, ещё больше пленили и захватили имущества. Хунны подошли к городу Пинъян (южнее Цинъян, Ганьсу) и сожгли дворец Хуэй Чжуйгун и хуннские передовые отряды были замечены у дворца Ганьцюаньгун в 35 км от Чанъани. Хань Вэнь-ди спешно стягивал войска: 1 000 колесниц, 100 000 конницы, и три пехотных корпуса разместил в областях Шанцзюнь, Бэйди, Лунси. Шаньюй быстро отступил и не потерял ни одного воина, весь поход длился месяц.

Хунну осмелели из-за победы и стали нападать на границу, отряды по 10 000 человек нападали на Ляодун и Юньчжун и город Дайцзюнь в Чжили. В 162 император начал переговоры. В письме к шаньюю говорилось о братстве Хань и Хунну, о бессмысленности войны, подарках для хунну (просо, рис, парча, шёлк, хлопок). Император не требовал выдачи перебежчиков-китайцев, но устанавливал смертную казнь за самовольный переход границы. Шаньюй принял эти условия.

В 161 Лаошан скончался.

Предшественник: Модэ

Шаньюй хунну 174 год до н. э. — 161 год до н. э.

Преемник: Цзюньчэнь

См. также

• Хунно-китайские войны

Отрывок, характеризующий Лаошан

– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.