Цзиюань (бронепалубный крейсер)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px; font-size: 120%; background: #A1CCE7; text-align: center;">«Цзиюань»
с 1895 «Сайен»</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
Крейсер «Цзиюань»
</th></tr>

<tr><th style="padding:6px 10px;background: #D0E5F3;text-align:left;">Служба:</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;background: #D0E5F3;text-align:left;"> </td></tr> <tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Класс и тип судна</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Бронепалубный крейсер 3-го ранга </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Изготовитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Dekrfy, Штеттин, Германия </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Строительство начато</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 31.01.1880 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Спущен на воду</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 2.11.1883 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Введён в эксплуатацию</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 11.06.1885 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Выведен из состава флота</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 30.11.1904 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Статус</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> потоплен </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Основные характеристики</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Водоизмещение</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 2400 тонн </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Длина</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 72 м </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Ширина</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 10,5 м </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Осадка</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4,7 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Бронирование</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> палуба: 76 мм
барбет: 250
башни 51 мм
рубка: 25 мм </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Двигатели</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4 паровых котла </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Мощность</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 2800 л.с. </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Движитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 2 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Скорость хода</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 15 узлов максимальная </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Экипаж</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 220 человек </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Вооружение</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Артиллерия</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 1×2 203-мм/30
1×1 150-мм/35
4-75/30 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Минно-торпедное вооружение</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4 × 381-мм ТА </td></tr>

Цзиюань («Jiyuan», «Chi-Yuen», «Tsi-Yuen») — бронепалубный крейсер китайского флота, впоследствии «Сайен» («Saiyen») — канонерская лодка японского флота. Участвовал в Японо-китайской и Русско-японской войнах.





Строительство

Малый крейсер «Цзиюань» был заказан в конце 1870-х гг. в Германии для ВМС императорского Китая вместе с двумя большими кораблями — броненосцами «Динъюань» и «Чжэньюань». Строился на верфи фирмы «Вулкан» в Штеттине с 1880 г., был спущен на воду в 1883 г. Вступление в строй задержалось из-за франко-китайской войны 1884—1885 гг., после окончания которой «Цзиюань», сопровождая «Динъюань» и «Чжэньюань», отправился из Германии в Китай.

Описание конструкции и оценка проекта

По некоторым данным, решение о постройке в Штеттине для Китая третьего корабля было принято из-за наличия определенной суммы денег, остававшейся после заказа двух броненосцев, которой, однако, не хватало на более крупное судно. Немцы, имевшие к тому времени опыт постройки, помимо броненосцев, броненосных канонерских лодок серии «Веспе»[1], взяли их тип за основу проекта нового корабля.

«Цзиюань» имел вдвое больший тоннаж и более сильные машины, чем канонерки типа «Веспе», однако унаследовал от них черты корабля береговой обороны, прежде всего — тип артиллерийского вооружения. В носовой части «Цзиюаня» в бронированном вращающемся барбете были установлены два 8-дюймовых орудий фирмы Крупа. 6-дюймовое орудие той же фирмы находилось в кормовой части. Дополнительное вооружение составляли четыре 3-дюймовых орудия и девять скорострелок меньшего калибра. Минное вооружение состояло из четырёх торпедных аппаратов фирмы Шварцкопфа.

При водоизмещении в 2400 тонн и скорость в 15 узлов «Цзиюань» вполне соответствовал тогдашним представлениям о крейсере 3-го ранга. Корабль имел стальной корпус, разделенный водонепроницаемыми переборками на ряд отсеков. Нос был снабжен таранным штевнем, обводы заостренные, палуба прямая, гладкая с небольшой центральной надстройкой с мостиком перед единственной трубой. Первоначально был оснащен тремя мачтами, грот-мачта — с боевым марсом.

Основной защитой корабля являлась двухслойная (композитная) броневая палуба 3-дюймовой толщины. Носовые крупнокалиберные орудия защищались внизу барбетом в 10 дюймов толщины, но сверху — только броневым колпаком в 2 дюйма. Такой же толщины был колпак-башня и вокруг кормового орудия. Ещё слабее была защита боевой рубки — её прикрывала дюймовая броня, способная противостоять только осколкам.

В качестве дополнения построенных вместе с ним броненосцев «Цзиюань» оказался малополезен. Небольшой и слабобронированный корабль не мог участвовать наравне с «Динъюанем» и «Чжэнъюанем» в эскадренном сражении и не был пригоден в качестве разведчика, так как его скорость была не существенно выше, чем у самих броненосцев. В то же время «Цзиюань», совмещая небольшой тоннаж с достаточно сильным крупнокалиберным вооружением, вполне мог выполнять задачи корабля береговой обороны.

Служба в китайском флоте

По прибытии в Китай в 1885 г. «Цзиюань» вошёл в состав северной Бэйянской эскадры под командованием адмирала Дин Жучана. На следующий 1886 г. крейсер участвовал в дальнем походе китайской эскадры, посетившей с визитами Куре, Нагасаки и Владивосток. В дальнейшем нередко отсылался в корейские порты для стационерной службы. Летом 1894 г. обеспечивал сопровождение в Корею транспортов с войсками, посланными для подавления инспирированного японцами восстания. Утром 25 июня 1894 г. «Цзиюань» был внезапно атакован тремя более сильными японскими крейсерами близ бухты Асан, что стало первым сражением японо-китайской войны.

Несмотря на полученные накануне предупреждения о начале японцами враждебных действий, командир «Цзиюаня» Фан Боцянь не принял никаких мер по подготовке корабля к бою. В 8 утра к «Цзиюаню» приблизился японский 3600-тонный бронепалубный крейсер «Нанива», которым командовал капитан Того (будущий адмирал). По утверждениям японцев, китайцы сначала подняли белый флаг, а потом выпустили в них торпеду, прошедшую мимо японского корабля. По китайским показаниям, торпеда была неприцельно выпущена, чтобы избежать её подрыва от осколков, уже после внезапного открытия огня со стороны японцев [2]

«Сначала японцы выпустили несколько снарядов, которые попали в боевую рубку „Тси-Юаня“, пробили её и разорвали на части первого лейтенанта и мичмана. Голова лейтенанта повисла на одной из переговорных труб; рулевой прибор, машинный телеграф и переговорные трубы были полностью разрушены. Находившийся в рубке капитан Фонг не пострадал; он немедленно отдал приказание подготовить корабль к бою и сошёл вниз. На корабле ещё ничего не успели сделать, как в него попал второй бортовой залп японца, причинивший большие повреждения. Один из снарядов, отскочив от броневой палубы, ударил вверх, в нижнюю часть передней башни, и прошёл сквозь её броневую обшивку. Он пробил насквозь палубу, повредил механизмы подачи снарядов и привел в негодность одну из 8-дюймовых пушек. Через несколько минут башню пробил второй снаряд; разорвавшись внутри, он убил артиллерийского офицера и шесть человек прислуги… Большое количество попаданий пришлось в пространство между палубами; один снаряд разнес каюты офицеров и сделал огромную пробоину в борту; другой ударил в кожух дымовой трубы и, разорвавшись там, убил несколько кочегаров. Снаряды неоднократно попадали в шлюпки, причем те загорались, а боевая мачта была пробита в нескольких местах» [2]

Корабль потерял управление: штурвал не действовал, а связаться с машинным отделением, чтобы управлять машинами, было невозможно из-за уничтожения переговорных труб и телеграфа. Казалось, «Цзиюнаь» был обречен. Однако вскоре, благодаря решительности немецкого инженера-инструктора Гофмана, были срочно извлечены из подшкиперской и протянуты временные румпель-тали. «Цзиюань» вновь получил способность управляться. Несмотря на весь эффект обстрела с близкой дистанции, «Наниве» не удалось нанести слабейшему китайскому крейсеру гибельных для него повреждений. По какой-то причине японцы не смогли использовать два своих самых мощных 10-дюймовых орудия, которые были способны поразить машинное или котельное отделения «Цзиюаня», лишить его хода или вызвать затопление. По словам Х. Вильсона, в китайский корабль «попало большое число снарядов из 6-дюймовок и пушек меньшего калибра, но повреждения оказались совсем не так серьёзны, как следовало ожидать. Объясняется это тем обстоятельством, что большая часть японских снарядов не разрывалась».[2] Большие жертвы среди китайского экипажа были вызваны не столько осколками японских снарядов, столько обломками разбиваемой ими тонкой брони рубки и орудийных башен.

Сопровождавший «Цзиюань» второй китайский корабль — минный крейсер «Гуанъи» вступил в бой, отвлекая на себя «Наниву» и другой японский крейсер — «Акицусима». Воспользовавшись этим, «Цзиюань» стал уходить в открытое море. За ним погнался третий, самый сильный японский крейсер — 4200-тонный флагман контр-адмирала Цубои «Иосино», способный развить ход в 23 узла против 15 узлов у поврежденного китайского корабля. Настигая «Цзиюань» с кормы, «Иосино» мог вести по нему огонь из трех скорострельных 6-дюймовых орудий, в то время как у китайцев единственная ретирадная 6-дюймовка не могла вести огонь из-за полотняного тента, разбирать который уже не было времени. Тент снесли выстрелом в упор, после чего уже можно было стрелять по японцам.[3] Китайцам повезло добиться попадания в «Иосино», которое заставило японский крейсер прекратить преследование (по утверждениям японцев, «Цзиюань» укрылся в тумане, пока на «Иосине» устраняли возникшую в машине неисправность).

В бою, который продолжалось более часа, «Цзиюань» был фактически выведен из строя, его экипаж потерял 16 человек убитыми и 25 ранеными. Тем не менее, небольшому китайскому крейсеру удалось уцелеть в сражении с тремя быстроходными и гораздо более сильными японскими кораблями. Однако, спасаясь сам, «Цзиюань» оставил сражаться в одиночестве «Гуанъи» и даже не попытался предупредить об опасности идущие к Асану из Китая транспорт «Гаошэн» и посыльное судно «Цяоцзян». В результате японцы уничтожили «Гуанъи» и «Гаошен» и захватили «Цяоцзян». Особенно тяжелым ударом для Китая была гибель транспорта, на котором находилось 1100 перевозимых в Корею солдат. Утром 26 июня «Цзиюань» прибыл на главную базу Бэйянского флота в Вэйхайвэй и на следующий день был отправлен для ремонта в Люйшунь.

Повреждения, полученные «Цзиюанем» в бою у Асана, были изучены китайским командованием, которое приняло срочные меры для защиты кораблей Бэйянского флота от применяемых японцами фугасных снарядов: Chi-Yen, пришедший в Вей-ха-Вей после боя с Joshino, наглядно показал адмиралу Тингу недостатки современных судов для боя, а потому Тинг, выходя из Вей-ха-Вея на поиски за японцами, решил по возможности устранить эти недостатки. Во-первых, свезены были на берег все шлюпки и на каждом судне оставлено лишь по одной 6-ти весельной гичке. Все лишнее дерево, снасти и т. п., было оставлено на берегу; выступающие за борт части мостиков были отрезаны, все деревянные поручни заменены леерами, а деревянные трапы, где было возможно, заменены шторм-трапами. Большие стальные щиты, толщиною в 1 дюйм и прикрывавшие орудия в башнях, были убраны, так как они представляют, по выражению командира броненосца Chen-Yen, не более как западни для прислуги[3] В качестве дополнительных мер для защиты от осколков применялись брустверы из мешков с песком.

17 сентября 1894 г. «Цзиюань» был в составе Бэйянской эскадры во время битвы близ устья р. Ялу — решающем морском сражении японо-китайской войны. Крейсер оказался на крайнем левом фланге идущего на противника фронтальным строем Бэйянского флота, чуть отстав от кораблей центра из-за неполадок в машине. Из-за своего отставания «Цзиюань» не участвовал в атаке японского арьергарда центральной группой китайских кораблей. Он вступил в бой, когда эскадру адмирала Дин Жучана обошли главные силы японского флота во главе с флагманским крейсером вице-адмирала Ито «Мацусима». «Цзиюань» и сопровождавшее его небольшое авизо «Гуанцзя» под обстрелом разошлись на контркурсах с «Мацусимой» и следовавшими за ней японскими крейсерами. В дальнейшем «Цзиюань» столкнулся с сильно поврежденным китайским крейсером «Янвэй» и протаранил его. Не останавливаясь для оказание помощи команде тонущего «Янвэя», «Цзиюань» вместе с «Гуанцзя» вышел из боя и направился в сторону Люйшуня, куда прибыл на следующее утро («Гуанцзя» ночью вылетел на скалы и был взорван командой).

Командир «Цзиюаня» Фан Боцянь был привлечен к суду за малодушное бегство с места сражения. В защиту капитана Фана выступил инструктор Гофман, показавший, что выход «Цзиюаня» из боя был оправдан. По словам Гофмана: «Капитан Фонг на „Тси-Юане“ сражался храбро и умело. Мы потеряли убитыми семь или восемь человек, но продолжали стрелять так быстро, как только могли. Так продолжалось до 2-3 часов пополудни, когда наш корабль получил страшные повреждения, мы должны были покинуть сражение. Наше кормовое 15-сант. крупповское орудие было подбито, а у двух передних орудий были уничтожены механизмы заряжания, так что стрелять из них было нельзя, и корабль во всех отношениях сделался бесполезным. Тогда капитан Фонг решил покинуть сражение и постараться достичь Порт-Артура, чтобы перевооружиться… На пути в порт мы имели столкновение с другим кораблем, который затонул… Вода хлынула в „Тси-Юань“ целым потоком, но мы закрыли передние водонепроницаемые переборки и благополучно продолжили путь. Я не думаю, чтобы обвинение в трусости, возводимое на капитана Фонга, было справедливо; он сражался до тех пор, пока корабль не сделался негодным к бою. Дым был так густ, что нельзя было хорошо знать того, что происходит на собственном корабле».[2]

По сообщениям другого иностранного инструктора, Мак-Гиффина, повреждения «Цзиюаня» ограничивались кормовым орудием, подбитым уже во время бегства «вскоре после начала боя». Однако сам же Мак-Гиффин упоминал, что видел уходящий «Цзиюань» с палубы броненосца «Чжэньюань» в 2.45. тогда как битва началась, по его же словам, в 12.20 [4], то есть корабль капитана Фон Боцяня всё же пробыл в бою более двух часов. По данным осмотра после сражения, «Цзиюань» получил около 70 попаданий, экипаж потерял в бою 5 человек убитыми и 14 ранеными. Вполне возможно, что капитан Фан самовольным отходом вновь спас свой корабль от гибели в бою, в котором погибли два более сильных китайских крейсера. Однако трибунал не нашёл в действиях Фан Боцяня смягчающих обстоятельств, и, после утверждения приговора императором, капитан «Цзиюаня» был казнен в Люйшуне 24 сентября 1894 г.

В начале следующего года «Цзиюань» в составе Бэйянской эскадры участвовал в обороне Вэйхайвэя, противостоял блокирующему японскому флоту, обстреливал японские позиции на побережье. После потопления в ночь на 4 февраля японскими миноносцами флагманского китайского броненосца «Динъюань» адмирал Дин Жучан перенес свой флаг на «Цзиюань» и встал на нём в боевое охранение, чтобы не допустить нового прорыва японцев в Вэйхайвэйскую бухту. Однако в ночь на 5 февраля японские миноносцы успешно провели новый рейд против остатков Бэйянского флота. Вэйхайвэйская оборона завершилась капитуляцией адмирала Дина, покончившего жизнь самоубийством. 14 февраля 1895 г. «Цзиюань» в числе других уцелевших китайских кораблей спустил флаг и сдался японцам.

Служба в японском флоте

16 марта 1895 г. бывший китайский крейсер был официально включен в состав японского флота. Теперь он именовался «Сайен» (в соответствии в японским произношением иероглифов названия). «Сайен» успел поучаствовать в японо-китайской войне на стороне японцев — но уже после её официального окончания (так же как ранее «Цзиюань» начал в Асане войну до её официального объявления). Китайский губернатор Тайваня, переданного Японии по мирному договору, отказался отдать остров японцам и продолжал сопротивляться собственными силами. 13 октября 1895 г. «Сайен» бомбардировал позиции китайских войск у Тайнань на юго-западе Тайваня.

В 1898—1900 гг. «Сайен» прошёл капитальный ремонт, ему сняли фок- и бизань мачты, заменили котлы (на два двойных), а также вспомогательное артиллерийское (восемь 47-миллиметровых орудий) и минное (четыре 457-миллиметровых аппарата) вооружение. Корабль переквалифицировали из крейсера в корабль береговой обороны 3-го ранга (к этому классу судов относились, прежде всего, канонерские лодки). Как и в китайском флоте, в основном нес службу стационером в корейских портах. В конце 1903 г стоял в Чемульпо и едва не стал участником первого сражения русско-японской войны. Но из-за возникшей в Мокпхо угрозы японским поселенцам со стороны корейцев, «Сайен» был направлен туда. [5]

24 января 1904 г., с началом войны, «Сайен» захватил у острова Цусима русский пароход Добровольного флота «Екатеринослав» и отвел его в Фузан. В дальнейшем «Сайен» в составе отряда канонерских лодок поддерживал японские войска, наступавшие на Порт-Артур, участвовал также в морской блокаде русской крепости со стороны Печелийского залива. Во время четвёртого штурма Порт-Артура японской армией «Сайен» ежедневно привлекался к бомбардировкам левого фланга русских войск и позиций на горе Высокая со стороны бухты Луизы, находившейся вне секторов обстрела береговых батарей. От мин японцы защищались тщательным тралением вплоть до подхода к входу в бухту. С целью уничтожения «Сайена», доставлявшего русским своими 8-дюймовками большое беспокойство, была проведена постановка мин с оборудованного для этого катеров броненосцев «Победа» и «Пересвет» (обычно выставлявшие мины миноносцы не могли зайти в тесную бухту). Ранним утром 30 ноября (н. ст.) русские катера, совершившие поход из Порт-Артура, выставили мины. В тот же день «Сайен», подошедший, как обычно, для обстрела русских позиций, подорвался на мине у входа в бухту (поскольку взрыв произошёл не в самой бухте, возможно, это была мина, выставленная не с одного из катеров, а, ранее, с миноносца). "В 2 часа дня с Золотой Горы стали поступать по телефону на «Отважный» донесения: «Сай-Иен» подходит к бухте; «Сай-Иен» отпустил тралы; «Сай-Иен» входит в пролив; и, наконец, в 2 ч. 30 м дня «Сай-Иен» взорвался и, ещё через две минуты — «Сай-Иен» потонул. Вот как описывает этот эпизод официальное японское донесение: «….С правого борта „Сай-Иен“ близ передней кочегарки раздался грохот взрыва, сопровождавшийся сильным сотрясением судна. Капитан 2 р. Тадзима понял, что судно наткнулось на мину, немедленно приказал закрыть непроницаемые двери, дал знать о катастрофе прочим судам и, чтобы спасти судно от потопления, повернул носом к берегу. Однако вода сильно прибывала; не прошло и минуты после взрыва, как судно стало тонуть носом, и предпринять для спасения ничего было нельзя. Видя это, кап. 2 р. Тадзима приказал экипажу покидать судно, спустить шлюпки и бросить в море плавающие предметы, на которых можно было бы держаться. Судно легло на правый борт и, спустя три минуты после взрыва, окончательно затонуло. Все принялись за спасение людей… Командир кап. 2 р. Тадзима, 38 офицеров и нижних чинов пропали без вести» [6]

На следующий день после гибели «Сайена» командующий 3-й японской армией генерал Ноги послал телеграмму командующему Соединенным флотом адмиралу Того, в которой сообщил, что «армия не может более требовать помощи от судов, раз они сами подвергаются опасности». В этот же день адмирал Того отозвал отряд канонерских лодок из бухты Луиза. [7].

Напишите отзыв о статье "Цзиюань (бронепалубный крейсер)"

Примечания

  1. [keu-ocr.narod.ru/Germ_first_BBs/chap04.html#chap4_11 Быстров А. А. Первые броненосцы Германии]
  2. 1 2 3 4 [militera.lib.ru/h/wilson_h/20.html Вильсон Х. Броненосцы в бою]
  3. 1 2 [militera.lib.ru/h/klado_n/01.html Кладо Н. Военные действия на море во время японо-китайской войны]
  4. [www.navyandmarine.org/ondeck/1894YaluBattle.htm McGiffin. The Battle of the Yalu]
  5. [web.archive.org/web/20040212100421/cruiserx.narod.ru/chemulpo.htm Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мейдзи (1904—1905 гг.)]
  6. [bibliotekar.ru/port-artur/34.htm Б. П. Дудоров Минный катер // Порт-Артур: Воспоминания участников.]
  7. [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/rjvminen/09.htm Крестьянов В. Я. Морская минная война у Порт-Артура]

Литература

  • [www.beiyang.org/bybq/jy.htm Статья на сайте Бэйянского флота (на кит. яз.)]
  • [www.battleships.ru/warships/chi_yuan_1880_cnmalkov/ship_rsmalkov.html Cruiser protected 3 class 'Chi Yuan' (1880)]
  • [www.wunderwaffe.narod.ru/Reference/Fleet/RJ2/03.htm Сулига С. Корабли Русско — Японской войны 1904—1905 гг. Часть 2. Японский флот]
  • [militera.lib.ru/h/wilson_h/20.html Вильсон Х. Броненосцы в бою. Главы 19-21]

Отрывок, характеризующий Цзиюань (бронепалубный крейсер)

Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.