Цзо чжуань

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Цзо-чжуань (кит. 左傳, «комментарии Цзо») — памятник исторической прозы Древнего Китая, представляющий собой подробнейшие комментарии к краткой хронике «Чуньцю» о событиях периода Весны и Осени. Повествование охватывает период с 722 до 468 годы до н. э. (текст «Чуньцю» заканчивается несколько раньше — в 481 году до н. э.). Благодаря своей популярности комментарии Цзо во многом предопределили пути дальнейшего развития китайской исторической прозы.

Цзо чжуань является одним из важнейших источников по истории древнего Китая, прежде всего периода Чуньцю (771—453 гг. до н. э.). Памятник содержит ценнейший материал и по другим более ранним эпохам, в нём сохранились упоминания об истории Шан (ок. 1300—1027 гг. до н. э.) и Западного Чжоу (1027—771 гг. до н. э.). Этим Цзо чжуань отличается от двух других классических комментариев к Чунь цю — Гунъян чжуань («Комментарий Гунъяна») и Гулян чжуань («Комментарий Гуляна»), в которых даются толкования отдельных слов, понятий, объясняются поступки и т. п., а дополнительной исторической информации немного.

По словам Л. С. Васильева, «Великолепно владея литературным языком и умело используя законы почти детективного жанра, неизвестный автор (авторы?) комментария вскрывает мотивы действий различных персон, описывает их характеры, замыслы и поступки. Исторические деятели давно минувших дней под его кистью оживают»[1]. Васильев называет панораму «Цзо чжуань» эпической и считает её достойной заменой героическому эпосу, отсутствовавшему в Китае того времени.


Хуань Тань (англ.) 桓譚 (ок.43 до н. э.-28 н. э.) характеризует важность «Цзо» следующим образом: «Если бы к канону [Чуньцю] не было комментария [Цзо], совершенномудрому бы пришлось обдумывать его за закрытой дверью на протяжении десяти лет, и даже тогда постижение было бы невозможно».[2]





Авторство

Традиционно сочинение «Цзо чжуань» приписывается Цзо Цюмину, который жил в царстве Лу в одно время с Конфуцием. Подробный комментарий и герменевтическое истолкование памятника принадлежат Хэ Сю (129—182). Согласно современным данным, книга не могла быть составлена ранее 389 г. до н. э. Как считается, содержание текста, в частности наличие в нём многочисленных «сбывшихся» предсказаний о судьбе царств, а также особенности языка заставляют датировать его рубежом IV—III веков до н. э.[3] С другой стороны, знаменитое несбывшееся предсказание о том, что «Цинь больше никогда не вторгнется на восток» служит свидетельством наиболее поздней датировки текста.

Версия создания «Цзо чжуань» в царстве Лу подтверждается тем, что летопись упоминает луских правителей только по титулу гун, в то время как другие называются по именам; кроме того, посетители Лу из других государств описываются как «приходящие», а само царство Лу называется «нашим» и сохраняется в качестве повествовательного центра на протяжении всего произведения. Интерполяции в тексте составляют не более 3 % (6000 иероглифов), что, таким образом, опровергает мнение Гу Цзегана о многослойном (диахроническом) образовании «Цзо чжуань»[4]

По наблюдению Чжао Фана zh:趙汸 (1319—1369, дин. Юань), язык «Цзо чжуань» не соответствует стилю эпохи Воюющих царств. Суммируя ряд текстологических и археологических аргументов, Ю.Пинес выдвинул гипотезу о том, что произведение было скомпилировано в 5 в. до н. э. с использованием более ранних архивных материалов; таким образом, Пинес использует «Цзо чжуань» для анализа интеллектуальной деятельности доконфуцианского Китая.[5]

Содержание и стиль

Текст порядка 180 000 иероглифов[6] представляет собой самый крупный памятник китайской литературы доимперского периода.[7]

Текст «Цзо чжуань» обнаруживает параллели с почти 2/3 текста «Го юй», однако повествование в первом сочинении отличается хронологичеостью и бòльшим единством подачи при отсутствии строгой идеологической унификации.


君子曰 и комментарии «Конфуция»

Текст сопровождается двумя типами ранних комментариев, первый из которых (более многочисленный) относится к безымянному «благородному мужу», а второй приписывается Конфуцию. Традиционно безымянный комментатор отождествлялся с Лю Синем, редактором и астрономом, сотрудничавшим с узурпатором-Ван Маном и за это получившим дурную славу от интеллектуалов имперского периода.


Напишите отзыв о статье "Цзо чжуань"

Примечания

  1. Васильев Л. С. Древний Китай. Т.2. М., 2000. С.15
  2. «If the [Chunqiu] classic lacked the [Zuo] commentary, the sage would close the door and ponder over it for ten years, and even then he would not understand it!» — Yuri Pines, «Chinese history writing», 2006:321 n.20.
  3. Васильев Л. С. Древний Китай. Т.2. М., 2000. С.14
  4. Yuri Pines, Foundations of Confucian Thought, 2002:29.
  5. Yuri Pines, Foundations of Confucian Thought, 2002:33-4.
  6. Yuri Pines, Foundations of Confucian Thought, 2002:15.
  7. Yuri Pines, Foundations of Confucian Thought, 2002:27.

Литература

Переводы:

  • Legge J. The Chinese Classics. Vol. V. The Ch’un Ts’ew, with the Tso Chuen. L., 1872.
    • [www.archive.org/details/chineseclassics01legggoog part 1]: books 1-8
    • [www.archive.org/details/chineseclassics03legggoog part 2]: books 9-12
  • Чунь цю Цзо чжуань: Комментарий Цзо к «Чунь цю». Гл. 1-5. / Исследование, пер. с кит., комм. и указ. М. Ю. Ульянова. М.: Вост. лит., 2011. 335 с. ISBN 978-5-02-036496-7

Ссылки

  • [ctext.org/chun-qiu-zuo-zhuan/zh Цзо Чжуань весь текст (春秋左傳全文)]  (кит.)

Отрывок, характеризующий Цзо чжуань

– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.