Цзяо-Чжоу

Цзяо-Чжоу
Deutsches Pachtgebiet Kiautschou</br>膠州灣
Арендуемая территория
←   ← 1898 — 1914 →
Флаг Герб
«Schantung und das Kiautschou-Gebiet». Германские владения на полуострове Шаньдун в 1912 году. В правом верхнем углу — увеличенная карта арендуемой территории Цзяо-Чжоу.
Столица	Цинтау (Цингтау)
Язык(и)	Немецкий (официально), Китайский
Денежная единица	Доллар Цзяо-Чжоу, ямб, «мексиканский доллар»
Площадь	552 км²
Население	200 000 (1912)
Губернатор
- 1898 — 1899	Курт Розендаль
- 1899 — 1901	Пауль Йешке
- 1901	Макс Роллман
- 1901 — 1911	Оскар фон Труппель
- 1911 — 1914	Альфред Майер-Вальдек

К:Появились в 1898 годуК:Исчезли в 1914 году

Цзяо-Чжоу (Kiautschou) — германская колония в Цинском Китае, существовавшая с 1898 по 1914 годы, после чего перешла к Японии в результате осады. Имела площадь 552 км², находилась около бухты Цзяочжоу на южном побережье Шаньдунского полуострова в провинции Шаньдун на севере Китая. Название «Jiaozhou» было романизировано как «Kiaochow», «Kiauchau» или «Kiao-Chau» в английском языке и «Kiautschou» или «Kiaochau» в немецком. Административным центром был город Циндао (Tsingtau). В русском языке общепринятое именование колонии — Цзяо-Чжоу.

Предпосылки немецкой экспансии в Китай

Немецкие колонии в Китае должны были выполнять две основные функции: угольных станций, предназначенных для глобального военно-морского присутствия имперского флота, и элементов немецкой колониальной империи, необходимой для поддержания экономики метрополии. Густонаселённый Китай быстро попал в поле зрения как потенциальный рынок, и такие мыслители, как, например, Макс Вебер, требовали активизации колониальной политики со стороны правительства. Освоение Китая получило высокий приоритет, потому как считалось, что он является самым важным неевропейским рынком Мира.

Глобальная колониальная политика (Weltpolitik) без глобального же военного влияния была практически невозможна. А значит, германский флот должен был служить политическим интересам Германии: в мирное время через «дипломатию канонерок», а в военное — через рейдеры, призванные защитить немецкие торговые пути и сеять хаос среди торговых кораблей противника. Сеть военно-морских баз была ключевым требованием для реализации этой стратегии.

Германская империя относительно поздно включилась в борьбу за колонии по всему миру и опоздала к дележу «Китайского пирога». Поэтому она лихорадочно искала повод, чтобы наверстать упущенное. К концу XIX-го века в Китае сложилась крайне тяжёлая внутренняя и внешняя обстановка. В 1894 году вспыхнула война Китая с Японией, которая привела к потере Тайваня. Внутри страны росло движение ихэтуаней (боксёров), направленное против засилья «иностранных дьяволов» и европейских миссионеров. Воспользовавшись политической слабостью Китая, Германия 6 марта 1898 года приобрела территорию Цзяо-Чжоу с целью расширения своего влияния в Китае и для противодействия растущей мощи Японии и других великих держав в этом регионе.

См. также

• Потенциальные территории Российской империи

Литература

• Gottschall, Terrell D. By Order of the Kaiser, Otto von Diederichs and the Rise of the Imperial German Navy 1865-1902. Annapolis: Naval Institute Press. 2003. ISBN 1-55750-309-5
• Schultz-Naumann, Joachim. Unter Kaisers Flagge, Deutschlands Schutzgebiete im Pazifik und in China einst und heute [Under the Kaiser’s Flag, Germany’s Protectorates in the Pacific and in China then and today]. Munich: Universitas Verlag. 1985.
• Schrecker, John E. Imperialism and Chinese Nationalism; Germany in Shantung. Cambridge, MA: Harvard University Press. 1971.
• Steinmetz, George. [books.google.com.hk/books?id=61EzhdwccWkC The Devils' Handwriting: Precoloniality and the German Colonial State in Qingdao, Samoa, and Southwest Africa.] Chicago: University of Chicago Press, 2007.

Отрывок, характеризующий Цзяо-Чжоу

Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.