Цимбелин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Цимбелин
Cymbeline
Жанр:

пьеса

Автор:

Уильям Шекспир

Язык оригинала:

английский

Дата написания:

между 1609 и 1610

Дата первой публикации:

1623, посмертно

Текст произведения в Викитеке

«Цимбели́н» (англ. Cymbeline) — пьеса Уильяма Шекспира.

Впервые была опубликована в посмертном фолио 1623 года. Время написания «Цимбелина» можно установить приблизительно — между 1609 и 1610 годами. Пьеса была поставлена в 1611 году.

Также есть одноименный фильм 2015 года.



Литературная эволюция пьесы

Существуют несколько предполагаемых прототипических источников, послуживших литературной почвой для написания «Цимбелина». Некоторые компоненты сюжеты могли быть навеяны «Декамероном» Боккаччо, однако основным источником мотивов для произведения признаётся книга-сборник «Зерцало для правителей» (в оригинале A mirror for magistrates), которая была составлена Джорджем Феррером, устроителем королевских придворных развлечений при Генрихе VIII. Также деятельное участие в компоновании прототипического сборника принимал Уильям Болдуин, библиофил, сотрудник Оксфордского университета. Идея этой книги заключается в собрании повествований из жизни персонажей истории Англии (разного пола), связанных с их грехопадением. При этом специфические подробности этих увлекательных жизненных историй представляются вниманию широкой публики самими героями. При компоновке авторы придерживались концепции продолжения известной книги «Падение принцев», написанной монастырским затворником (он провёл большую часть жизни в монастыре населённого пункта Бери) Джоном Лидгейтом. В свою очередь, один из самых продуктивных английских мастеров поэтического жанра, Лидгейт опирался на труд Боккаччо De casibus. Впервые «Зерцало» было издано «пиратским» способом в 1555 году после того, как представителями английских властей был наложен категорический запрет на официальное издание провокационного сборника. Однако уже в 1559 году состоялся официальный выход «Зерцала», в которое вошли 20 трагедий различных авторов, вписывавшихся в культурологическую концепцию «тусклого века». Это произведение конволютного характера послужило источником для сюжетов многих известных английских авторов. Среди авторов, часто обращавшихся к этому богатому литературному источнику, можно назвать Спенсера, Шекспира, автора ряда остросоциальных сатир и исторических романов писателя Майкла Дрейтона и наставника представителей графских фамилий, автора многочисленных сонетов и сенекианских трагедий Сэмюэла Дэниэла.

Ещё одним, также весьма существенным произведением, написанным по схожей сюжетной проекции практически параллельно с шекспировской пьесой, является романтическая трагикомедия «Филастр» (англ. Philaster, or Love lies a bleeding). Авторство «Филастра», опубликованного в 1620 году, принадлежит знаковому для литературного периода первой четверти XVII века тандему Джона Флетчера, представителя поэтической семьи Флетчеров, и Фрэнсиса Бомонта, который прославился авторством нескольких комедий нравов до начала сотрудничества с Флэтчером. Сюжет трагикомедии базируется на модели традиционного династического конфликта, сочетающегося с развитием любовной коллизии — король Калабрии узурпирует корону Сицилии, а королевский наследник Филастр влюблён в дочь узурпатора Аретусу.

Пьеса вошла в программное Первое шекспировское фолио, в которое вошли многие известнейшие трагедии Шекспира. Тем не менее ряд современных шекспироведов склонен определять жанровую принадлежность «Цимбелина» как любовную историю. Настоящее возрождение и становление пьесы в читательском сознании имело место в первой четверти XIX века. Известно, что поэт Альфред Теннисон скончался с экземпляром «Цимбелина» на одеяле. Интерес к пьесе не утих с наступлением новой литературной эпохи. Джордж Бернард Шоу опубликовал в 1938 году новый, несколько сокращённый вариант развёрнутого пятого действия «Цимбелина», который получил авторское название «Цимбелин с новым финалом» (Cimbeline Refinished).

Сюжет

Цимбелин — король Британии, правит счастливой богатой страной. Его дочь, Имогена, влюблена в Леоната Постума, «бедного, но достойнейшего джентльмена», при этом влюблённые принимают решение тайно обвенчаться, скрыв от отца этот факт. В пьесе появляется антагонист — мачеха Имогены, которая намеревается выдать падчерицу замуж за своего сына Клотена, который отличается скверным характером, отсутствием благородных манер и имеющим, мягко говоря, отдалённое представление о нормах этикета и вежливости. Она узнаёт о тайной церемонии венчания и рассказывает об этом своему мужу. Цимбелин, получив эти сведения, изгоняет новоиспечённого нежеланного зятя Леоната Постума за пределы королевства. Странствия приводят молодого Постума в Рим, где тот хвастается верностью своей возлюбленной другу Якимо, а для упрочения своей правоты даже идёт на заключение пари, по условиям которого Якимо должен отправиться в Британию и предпринять попытку соблазнить Имогену — в таком случае пари будет считаться выигранным Якимо, и тот в качестве приза получит от друга кольцо с бриллиантами, подаренное невестой Постуму. Уже в Британии Имогена решительно отвергает все притязания Якимо, однако коварный друг жениха получает возможность спрятаться в покоях Имогены, при этом он из своего укрытия рассматривает все детали интерьера и, естественно, обнажённое тело Имогены. Таким образом, по прибытию в Рим Якимо делится с изгнанным Постумом компрометирующими подробностями, и расстроенный жених вынужден расстаться с кольцом. Постум настолько огорчён, что решается на самое страшное: отправляет письмо своему верному слуге Пизанио, в котором даёт указание убить Имогену, однако слуга, чувствуя подвох, не выполняет приказ господина и уговаривает Имогену бежать из отцовского дворца, снабжая её мужским платьем. Постум же в качестве доказательства мнимого исполнения приказа получает от Пизанио окровавленное одеяние. Затем Имогена принимает новое мужское имя Фиделе («Верность») и укрывается в пещере, становясь пажом Белария и знакомится с двумя сыновьями Цимбелина, Гвидерием и Арвирагом, которые считаются пропавшими без вести много лет назад, а сами в то же время нашли себе приют в пещере в Уэльсе. Фиделе опасно заболевает, а братья решают, что он умер и исполняют над ним погребальную песнь «Жар солнца уж тебе не страшен». После того, как критический период болезни проходит, Фиделе-Имогена просыпается и обнаруживает рядом с собой обезглавленное тело своего потенциального супруга Клотена. Фиделе принимает его за своего настоящего мужа-изгнанника Постума, поскольку видит на трупе его одежды.

Далее фабульная линия развивается следующим образом: в Британию вторгается римская армия, безутешная Имогена становится пажом римского военачальника Луция. Во время судьбоносного сражения британское войско наносит сокрушительное поражение римской армии благодаря неподдельной доблести Белария, пропавших братьев Имогены, а также при помощи героизма переодетого Постума, который также в составе римской армии вторгается в Британию. Тем не менее, несмотря на все меры предосторожности Постум попадает в плен к британцам, и в темнице ему приходит видение его семьи и бога Юпитера, который произносит перед пленённым Постумом слова пророчества. Параллельно с этим развивается действие, связанное с Цимбелином — пленённый командир римской армии Луций умоляет британского короля сохранить жизнь пажу Фиделе. Тронутый знакомыми чертами лица пажа, Цимбелин соглашается. Фиделе-Имогена, оставленная в живых, застаёт Якимо «с поличными», принуждая его рассказать при всём честном народе, как всё было на самом деле. Постум узнаёт из исповеди Якимо о том, что его жена невиновна в измене, и что кольцо попало к Якимо обманным способом, Постум тем не менее расстраивается, поскольку считает свою супругу мёртвой. Однако Имогена открывает себя к великой радости отца Цимбелина и супруга Постума, а Беларий представляет отцу нашедшихся сыновей. Пьеса заканчивается «хэппи-эндом» (что и нейтрализует её отнесённость к трагедийному жанровому канону), сценой всеобщего семейного примирения. Постум адресует Имогене слова «Пока я жив — как плод на дереве держись на мне!» (Hang there like fruit, my soul, Till the tree die). Лорд Теннисон всю жизнь считал эти строки самыми трогательными и одухотворёнными во всём творчестве Шекспира

Напишите отзыв о статье "Цимбелин"

Ссылки

  • [lib.ru/SHAKESPEARE/shks_cimbelin3.txt Уильям Шекспир. Цимбелин (Пер.А.И.Курошевой)]

Отрывок, характеризующий Цимбелин

Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.