Циммервальдская левая

Циммервальдская левая — международная группа революционных социалистов в 1915—1919, выступавшая за «превращение империалистической войны в войну гражданскую» и организационный разрыв с большинством II Интернационала. Группа стала центром сплочения наиболее радикальных течений европейской социал-демократии.

Сформирована 4 сентября 1915 по инициативе В. И. Ленина на совещании левых социалистов — делегатов Циммервальдской конференции. Участники совещания заслушали доклад Ленина о характере мировой войны и тактике международной социал-демократии, после чего выработали проекты резолюции и манифеста, отражающие точку зрения большевиков России и близких им представителей левых социалистов из ряда европейских стран по вопросам войны, мира и революции. В состав группы вошли: В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев (делегаты ЦК РСДРП), Я. А. Берзин (от ЦК Социал-демократии Латышского края), Ю. Борхардт (представитель группы Интернациональные социалисты Германии), Ф. Платтен (Швейцария), К. Радек (представитель Краевого правления Социал-демократии королевства Польского и Литвы), К. Хёглунд (Швеция) и Т. Нерман (Норвегия).

С ноября 1915 термин Циммервальдская левая стал официальным названием группы. Это произошло после публикации первого (и единственного) выпуска её печатного органа «Internationale Flügblätter».

На начавшейся 5 сентября конференции участники Циммервальдской левой выступили против правых и центристских делегатов конференции, выступивших против разрыва с большинством II Интернационала и лозунга «поражения своего правительства». В итоге большинство конференции провалило проект левых и поддержало «пацифистский» проект, написанный Л. Д. Троцким. В итоге Циммервальдская левая проголосовала за манифест, одобренный большинством, отметив в особом заявлении недоговоренность, непоследовательность манифеста и мотивы своего голосования за него. Вместе с тем Циммервальдская левая заявила, что, оставаясь в общем объединении, она будет вести самостоятельную работу в международном масштабе и пропагандировать свои взгляды. Она избрала свой руководящий орган — бюро, в состав которого вошли В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев и К. Радек.

После Циммервальдской конференции Бюро Циммервальдской левой развернуло широкую пропаганду её идей: документы группы печатались в газете «Социал-демократ» (№ 45—46 и № 47), редакция выпустила брошюру «Internationale Flügblätter» и журнал «Коммунист», который, по замыслу Ленина, должен был стать международным органом левой социал-демократии. Бюро выпустило два номера теоретического органа — журнала «Vorbote» (в них, в частности, была напечатана статья Ленина «Оппортунизм и крах 2-го Интернационала», тезисы «Социалистическая революция и право наций на самоопределение» и др. материалы).

Появлению новых групп сторонников Левой способствовала деятельность заграничных секций большевиков-эмигрантов.

Действуя внутри Циммервальдского объединения, Циммервальдская левая критиковала непоследовательную политику его большинства. К началу 1917, после того, как правое крыло объединения во главе с Робертом Гримом в результате дрейфа вправо сомкнулось с «социал-шовинистами», Ленин поставил перед левыми вопрос о разрыве с Циммервальдским объединением, что в тот момент не было поддержано.

В 1919 на основе Циммервальдской левой и был создан III Интернационал.

См. также

• Международная социалистическая конференция в Циммервальде
• Коминтерн

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Циммервальдская левая

Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».