Цирк сгорел, и клоуны разбежались
| Цирк сгорел, и клоуны разбежались | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
111 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Цирк сгорел, и клоуны разбежались» — художественный фильм режиссёра Владимира Бортко. Снят на киностудии «Ленфильм» (Россия) в 1997 году.
Картина, премьера которой состоялась 23 марта 1998 года, стала победителем IX Открытого российского кинофестиваля «Кинотавр» (1998) в категориях «Лучшая женская роль» (Зинаида Шарко) и «За лучшую музыку» (Владимир Дашкевич)[1][2]. Режиссёр ленты Владимир Бортко был удостоен специального приза на кинофестивале «Окно в Европу» (1998)[1].
Сюжет
Главный герой фильма — режиссёр Николай Худокормов (Николай Караченцов). Он стоит на пороге пятидесятилетия, за его плечами жизнь, богатая событиями: творческие поиски, неоднократные браки, дети. Всё это уже в прошлом. Осталось лишь глухое безденежье, полубезумная мать, пьянство и безразличие к самому себе. Николай мучается от собственной неспособности ориентироваться в наступивших «новых временах» и, следовательно, от неспособности снять фильм. Он пытается получить деньги, продавая сценарий, который не в состоянии написать.
Герой мечется в поисках чуда, преследуемый молодой прекрасной женщиной (Татьяна Ю), которая убеждает его в эфемерности существования. Проходит время, и Николай понимает, что незнакомка — это сама Смерть. Герой находится на грани самоубийства, но вовремя останавливается: ведь пока мы живы, можно всё изменить и исправить. «Мы ещё покувыркаемся!»
Фильм снят в подчеркнуто мрачных и темных тонах. Нетипичная роль для Николая Караченцова.
В ролях
- Николай Караченцов — Николай Николаевич Худокормов
- Таня Ю (Татьяна Школьник) — Незнакомка
- Зинаида Шарко — Зоя Фёдоровна, мать Николая
- Нина Русланова — Тома, безработная актриса, первая жена Николая
- Мария Шукшина — Лена, вторая жена Николая
- Татьяна Васильева — Маргарита Александровна
- Ксения Качалина — Аля, дочь Николая и Тамары
- Сергей Донцов — Алексей, муж Тамары, бывший драматург
- Пётр Зайченко — Игорь, друг Николая, бизнесмен
- Рудольф Фурманов — Артём
- Роман Громадский — Якутзолото
- Франко Бово — Джанкарло Витцоди, бизнесмен, любовник Лены
- Олег Шаров — Баянист
- Бангис Счастливый — Барабанщик (озвучивание — Александр Лыков)
- Леонид Руковец — Тимофей, сын Николая и Лены
- Вадим Ермолаев — Мэр (озвучивание — Андрей Толубеев)
- Юрий Кузнецов — Казак
- Александр Лыков — Киллер
- Александр Щетинин — Банкир
- Татьяна Колесникова — Секретарь
- Максим Григорьев — Милиционер
- Валентин Звягинцев — Факир
- Виталий Такс — Пьеро
- Владимир Дюков — Саша, официант в ресторане
Съёмочная группа
- Автор сценария: Владимир Бортко
- Автор диалогов: Наталья Бортко
- Режиссёр-постановщик: Владимир Бортко
- Продюсер: Александр Голутва
- Операторы-постановщики: Сергей Ландо, Евгений Шермергор
- Художник-постановщик: Владимир Светозаров
- Композитор: Владимир Дашкевич
- Дирижёр: Станислав Горковенко (Симфонический оркестр им. В. П. Соловьёва-Седого)
- Балетмейстер: Гали Абайдулов
Саундтрек
- Р. Шуман «Грёзы»
- Ф. Шопен «Марш»
- П. Чайковский «Ноктюрн», «Летка-Енька»
- А. Фоссен «Карусель»
- З. Абреу «Тико-тико»
Технические данные
- Фильм снят при поддержке Госкино РФ.
- Фильм снят на плёнке Кодак.
Напишите отзыв о статье "Цирк сгорел, и клоуны разбежались"
Примечания
| ||||||
Отрывок, характеризующий Цирк сгорел, и клоуны разбежались
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
