Цифирная школа

Цифирная школа — школа в системе начального образования в Российской империи, созданной в начале XVIII века по указу Петра I. К 1744 году все цифирные школы были закрыты.

До 1714 года

Цифирной школой назывался открытый в 1701 году один из подготовительных классов Школы математических и навигацких наук в Москве, в котором учили счёту и началам арифметики.

В период деятельности Петра Великого в Воронеже там была сделана попытка в 1703 году завести цифирную школу, в которую было набрано 90 человек для обучения грамоте и арифметике. В эту школу из Москвы в 1703 году было выслано «букварей на славянском и на латинском языке 49, азбук 300, псалтырей 130, часословов 100 и арифметик 48». В июле того же года адмиралтеец Апраксин писал Петру I, «в арифметике … из драгунов учатся 90 человек и принялись изрядно, чаем, к августу что нужно докончают, и отдам их по делам».

Создание школ в 1714—1720 годах

Указом 1714 года «в помощь» духовным школам предписывалось при архиерейских домах и знатнейших монастырях завести цифирные школы, где дети обучались бы арифметике и началам геометрии.

Для детей духовенства обучение в этих школах было обязательно: не желающим учиться грозила военная служба или податное состояние; юношам, не окончившим курса цифирной школы, даже не должно было даваться разрешение на вступление в брак.

Практическое создание школ началось с 1715 года, когда с перемещением Школы математических и навигацких наук в Петербург Пётр I распорядился разослать по губерниям по два ученика этой школы, выучивших геометрию и географию для «науки молодых ребяток из всяких чинов людей». Уже в следующем 1716 году было открыто двенадцать школ в разных городах России, а в 1720—1722 годах открылись ещё тридцать. Новые школы обучали арифметике и геометрии, отчего и назывались цифирными (а также, изредка, арифметическими).

Целью школ было первоначально подготовка кадров для гражданской службы, и потому их посещение требовалось для детей приказных в возрасте от 10 до 15 лет, но уже в 1719 году в школу должны были ходить «всякого чина дети, кроме однодворцев».

Цифирные школы подчинялись Адмиралтейств-коллегии, так как получали учителей из морской академии.

В начале 1720-х годов в школах обучались свыше 2000 человек, в том числе:

• 931 человек из духовного сословия
• 402 из солдатских, драгунских, казачьих и пушкарских детей
• 374 из приказных
• 93 посадских
• 53 дворян и детей боярских

С 1721 года стали открываться также епархиальные школы, к 1726 году их было открыто 46, и к концу царствования Петра I почти каждый губернский город имел по две школы: одну светскую и одну духовную.

Упадок

Российское общество в начале XVIII века не было готово к широкомасштабному начальному образованию. Ситуация усугублялась также как принудительным характером обучения, проистекавшим из правительственного взгляда на учение как на службу государству, добросовестное отбывание которой вознаграждалось жалованьем, а за уклонение взыскивались штрафы, так и грубостью педагогической техники, включавшей битьё батогами, сажание на цепь и дежурство в классе отставного гвардейского солдата с хлыстом для унятия крика и бесчинства. Сословия начали протестовать против новой для них школьной повинности; посадские люди первыми стали просить освободить их от обязательной посылки детей в школы, правительство удовлетворило требование горожан в 1720 году, после челобитной, так описывающей разорение посадских и государства от начального образования:

в помянутыe школы принуждают их высылкою детей их, и держат из них многих в тюрьмах и за караулом, а дети де их от 10 до 15 лет обучаются купечеству и вступают в торговые промыслы и сидят в рядах за товарами, и ныне де многие из них с отцами и с братьями и с свойственниками и с товарищами в отъездах для торгов в дальних городах. А с торговых де промыслов отцы их платят таможенные пошлины и всякие подати и службы служат и ежели де детей их купецких людей повелено будет брать в те школы, то они от торговли и промыслов своих вовсе отстанут и обучиться уже впредь торговому промыслу будет невозможно, а вышеписанной де науке многие из детей их обучаются и сами собою. И чтобы Великий Государь пожаловал их, не велел в выше объявленные школы с посаду детей их имать, дабы оттого в положенных на них податях и сборах таможенных пошлин умаления не было, а им бы оттого в разорении не быть.

Цифирные школы теряли учеников по крайней мере двумя путями:

• в ходе конкуренции с духовными школами был потерян для цифирных школ почти весь контингент детей духовного сословия.
• посадские и купеческие дети были отпущены по требованию отцов, которые хотели обучить детей ремеслу и торговле, а не арифметике.

В результате цифирные школы начали оставаться без учеников и закрываться. После ухода посадских и духовных детей в четырнадцати цифирных школах совсем не осталось учеников; школы пришлось закрыть, а учителя вернулись из провинциальных городов обратно в морскую академию. К 1727 году сохранилось всего 28 школ с 500 учениками, в основном детьми приказных.

Выбывшие ученики на 1727 год распределялись по сословиям следующим образом:

• 572 ученика из посадских и церковных ушли из цифирных школ;
• 322 ученика бежали;
• 302 ученика окончили школу;
• 233 были признаны неспособными к учёбе «идиотами»;
• 93 ушли на государственные должности.

Адмиралтейство в 1726 году попыталось избавиться от цифирных школ, предложив соединить их с архиерейскими, однако Святейший Синод с этим предложением не согласился, отметив в 1727 году: «Передавать ученикам одну арифметику и геометрию без связи с богословским образованием не духовное дело. Поэтому просим оставить цифирные и геометрические школы в светском правлении». Цифирные школы просуществовали до 1744 года, когда последние 8 школ были соединены с основанными в 1730-х годах гарнизонными школами при полках.

Преемники

Гарнизонные школы при полках были учреждены в 1732 году. Они содержались на полковые средства; учителями были офицеры и унтер-офицеры, учениками должны были быть дети солдат и выслужившихся из нижнего звания офицеров не из дворян. Кроме предметов цифирных школ и военно-прикладных навыков (артиллерия и инженерное дело), преподавалась также солдатская муштра («экзерсиция»). Гарнизонные школы послужили опорой русскому просвещению; даже в первые годы царствования Екатерины II учителей математики можно было получить только из гарнизонных школ.

Литература

• А. Лютш, В. Зоммер, А. Липовский A. [books.google.com/books?id=d8dBAAAAIAAJ&pg=PA346 Итоги XVIII века в России]. — Типография И. Д. Сытина, 1910. — С. 346.

• П. Н. Милюков [books.google.com/books?id=-5gZAAAAYAAJ&pg=PA298 Очерки по истории русской культуры: Церковь и школа (вера, творчество, образование)]. — Издательство редакции журнала «Мир Божий», 1899. — С. 298.

• Веселовский Г. М. [books.google.com/books?id=5jEEAAAAYAAJ&pg=PA146 Исторический очерк города Воронежа, 1586—1886: в память празднования г. Воронежа]. — Воронеж, 1886. — С. 146.

• Демков М. И. [archive.org/details/istoriarusskope00demkgoog История русской педагогии: Новая русская педагогия, XVIII-й век]. — Ревель: Гимназия, 1896.

• «Духовно-учебные заведения» // Большая энциклопедия / Под ред. С. Н. Южакова. [books.google.com/books?id=AasDAAAAYAAJ Том 9]. — Просвещение, 1902.

Отрывок, характеризующий Цифирная школа

Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.