Ци (1130—1137)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Великое Ци
大齐
вассальное государство империи Цзинь

1130 — 1137




Столица Сюйчэн
Язык(и) китайский
император Ци
 - 1130-1137 Лю Юй
К:Появились в 1130 годуК:Исчезли в 1137 году

Великое Ци (кит. упр. 大齐) — вассальное государство империи Цзинь, существовавшее в северном Китае (на территории современных провинций Шаньдун, Хэнань и Шэньси) в начале XII века. В связи с тем, что в Южной Сун провозглашение Лю Юя правителем северокитайских земель рассматривали как акт узурпации, в официальной китайской истории это государство именовали «фальшивым Ци» (伪齐). Кроме того, иногда в источниках его называют «Лю Ци» (刘齐) по фамилии правителя.





Предыстория

В 1117 году дипломаты империи Сун начали переговоры с чжурчжэньским государством Цзинь, воевавшим против Ляо, о совместном нападении на эту империю. После заключения союза Ляо была разгромлена, и в 1125 году в результате обострения цзиньско-сунских отношений чжурчжэньские армии вторглись в Сун. В 1127 году чжурчжэньская армия штурмом захватила Главную столицу Сун; сунские императоры были увезены в Маньчжурию. В связи с тем, что у чжурчжэней было недостаточно военных сил для удержания захваченной территории, они организовали там марионеточное государство Чу, которое распалось вскоре после отхода цзиньских войск.

Основание Ци

После того, как Чу прекратило своё существование, цзиньская правящая верхушка взяла курс на создание нового зависимого государства. В качестве кандидатов на пост правителя нового государства чжурчжэни рассматривали перешедших на их сторону сунских сановников — Ду Чуна, Чжэ Кэцю… Однако в конце-концов цзиньский правитель Ваньянь Уцимай остановил свой выбор на Лю Юе. 27 числа седьмого месяца он отправил Гао Цинъи и Хань Фана титуловать Лю Юя императором. Столицей должен был стать Даминфу — бывшая Северная столица империи Сун. Её жители, узнав о приближении Лю Юя, перебили цзиньский гарнизон и решили обороняться. Однако Лю Юй взял город штурмом и 9-го числа 9-о месяца был возведён на престол в качестве императора Великого Ци. После интронации он перенёс столицу в Дунпин в провинции Шаньдун.

Строительство государства

Жизненно важным вопросом для Ци было создание боеспособной армии. Взяв за основу чжурчжэньский опыт, Лю Юй создал по всей территории государства укреплённые лагеря, в которых размещались войска; одновременно «укреплённые лагеря» стали административными единицами. В начальники «укреплённых лагерей» назначались местные магнаты, и так обладавшие реальной значительной властью на местах. Укреплённые лагеря служили базой для военной подготовки населения; в случае боевых действия собирались ополченцы, образуя «деревенскую армию». Реальные боевые качества этих войск были весьма слабы, их действия могли быть сколько-нибудь успешными лишь при поддержке цзиньской армии или хотя бы иллюзии этой поддержки. «Деревенская армия» ещё могла контролировать территорию Ци, но была не в силах противостоять регулярным войскам Южной Сун, поэтому по всей территории Ци были расположены и цзиньские войска. Кроме «деревенской армии» у Ци были и регулярные войска, образованные на основе отрядов переметнувшихся из Сун «крупных бандитов» (бывших военачальников сунской армии, чьи родные места оказались под властью Ци, и которые предпочли служить на родине). Боеспособность регулярных войск была выше, чем у «деревенской армии», но и они нуждались в поддержке со стороны Цзинь.

Лю Юю удалось создать многочисленную армию. В частности, в одном из крупномасштабных наступлений Ци на Южную Сун приняло участие 300 тысяч солдат. На его сторону переходили большие группы китайских разбойников. Но государству Лю Юя противостояли большие профессиональные армии сунских военачальников, чья общая численность доходила до 1 миллиона воинов. Самым большим успехом дипломатии Ци был переход на сторону Лю Юя профессиональной армии Лю Гуанши, которая до этого инцидента воевала против войск Лю Юя.

Правительство Ци было образовано из людей, лично преданных Лю Юю, либо навязанных ему Цзинь. Многие чиновники среднего и низшего звена бежали на юг вместе с сунскими войсками, многие из оставшихся не желали сотрудничать с оккупантами и их марионетками. Чтобы привлечь образованные кадры в государственный аппарат Лю Юй отменил существовавшие при династии Сун «закон о потолке карьеры» и правило «ограничения по выслуге лет». В результате чиновники низших рангов получили возможность продвигаться по служебной лестнице в зависимости от своих способностей и проявленного усердия, а не от наличия учёных степеней и количества проведённых на службе лет. Принятые меры оказались настолько эффективными, что многие сунские чиновники стали желать переметнуться на сторону Ци.

В результате боевых действий как территория Ци, так и северные районы Южной Сун были разорены. Чтобы ускорить восстановление, власти обоих государств стали стимулировать торговлю. Так как власти Ци проявили больше гибкости, то сунским купцам стало выгоднее продавать товары в Ци, чем в забюрократизированной Южной Сун. По суше торговля шла через официальные таможни, и власти Южной Сун осуществляли на них контроль за тем, чтобы на север не попадала военная контрабанда. Купцы, желавшие продать на север военные товары, делали это нелегально, по морю, отправляя суда из провинции Чжэцзян в провинцию Шаньдун. Несмотря на многочисленные сунские запреты и репрессии, контрабандная морская торговля процветала до тех пор, пока циский министр Чжан Сяочун, на самом деле сохранивший верность Сун, не убедил Ли Юя, что Сун намеренно разрешает прибытие купцов в Ци, чтобы использовать их для получения сведений в целях подготовки вторжения с моря; в результате «рынки по сообщению товаров» в приморских округах были упразднены.

Дипломаты Ци активно искали союзников против Южной Сун. В частности, они контактировали со всеми соседями своего противника. Известно, что Лю Юй предлагал династии Ли, правившей во Вьетнаме, союз против Южной Сун.

Ликвидация государства

В результате внутренней борьбы в Цзинь пала группировка Цзунханя, поддерживавшая Ци. После этого было решено унифицировать империю по китайскому образцу, и в 1137 году государство Ци было упразднено, а его территория — присоединена к Цзинь.

Источники

  • «Зависимое от чжурчжэней государство Ци (1130—1137 гг.)»//в сб. С. Н. Гончаров «О Китае средневековом и современном: записки разных лет», — Новосибирск: «Наука», 2006. ISBN 5-02-030426-3
  • Воробьев М.В. Чжурчжэни и государство Цзинь (Х – 1234 г.) - М. : Наука, 1975.
  • Гончаров С.Н. Китайская средневековая дипломатия: отношения между империями Цзинь и Сун 1127-1142 гг. – М. : Наука, 1986.

Напишите отзыв о статье "Ци (1130—1137)"

Отрывок, характеризующий Ци (1130—1137)

– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.