Цриевич, Илия

Илия Цриевич (хорв. Ilija Crijević, лат. Aelius Lampridius Cervinus, итал.  Elio Lampridio Cerva, 1463, Дубровник — 15 сентября 1520, там же) — хорватский поэт и прозаик, писал на латыни и далматинском языке.

Биография

Принадлежал к старинному и знатному рагузскому роду. Ещё ребёнком приехал в Рим вместе с дядей, посланным ко двору папы Сикста IV. В дальнейшем ощущал себя потомком великого Рима и не пользовался сербохорватским языком как скифским, предпочитал итальянский или латинский вариант своего имени. В 1483—1485 входил в круг гуманиста Помпония Лета («Римскую академию»), изучал античную драму, написал сочинения о Вергилии, о комедиях Плавта. В 1490 вернулся на родину. Участвовал в государственных делах республики, преподавал, но после смерти жены в 1512 удалился на остров Омбла, где и прожил до самой кончины.

Труды

Автор од (среди которых — Ода Дубровнику), элегий, эпиграмм, любовных стихотворений, в которых ориентировался на Катулла. Опубликовал латинский энциклопедический Лексикон (1480). Латинская эпическая поэма о турецком нашествии на Рагузу «Сказание об Эпидавре» (Эпидавр — латинское название Цавтата, Старой Рагузы) осталась незавершенной.

Литература

• Škunca St. Aelius Lampridius Cervinus, poeta Ragusinus (Saec. XV). Romae, 1971 (на латинском языке)

Ссылки

• [www.arcipelagoadriatico.it/uomini/dalmati/cerva.html Биография] (итал.)

Отрывок, характеризующий Цриевич, Илия

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.