Сангарский пролив

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Цугару (пролив)»)
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 41°29′57″ с. ш. 140°36′57″ в. д. / 41.49917° с. ш. 140.61583° в. д. / 41.49917; 140.61583 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.49917&mlon=140.61583&zoom=14 (O)] (Я) Сангарский пролив или проли́в Цуга́ру (яп. 津軽海峡 Цугару-кайкё:) — пролив между японскими островами Хонсю и Хоккайдо, соединяет Японское море с Тихим океаном. Ширина пролива 18—110 км, длина — 96 км. Глубина судоходной части изменяется от 110 до 491 м.

Японские территориальные воды распространяются только 3 морские мили от берега вместо обычных 20 миль, чтобы Военно-морские силы США могли проходить через пролив, не нарушая закона о запрете нахождении ядерного оружия на территории Японии[1].

Под проливом проходит тоннель Сэйкан — самый длинный железнодорожный тоннель в мире.

В проливе есть много хороших якорных стоянок, но нет мест, совершенно закрытых от ветра. Основное течение направлено с запада на восток, скорость течения в середине пролива — около 3 узлов. Течение часто разветвляется на несколько отдельных струй, периодически меняющих своё направление. Приливы до 2 м.

Оба берега гористы и покрыты лесом. На берегу острова Хоккайдо в Сангарском проливе расположен город Хакодате — в начале ХХ века местопребывание русского консульства и порт, наиболее посещаемый российскими амурскими судами. Первая карта Сангарского пролива была составлена русским адмиралом И. Ф. Крузенштерном. С южной стороны пролива глубоко в сушу на юг вдаётся залив Муцу, на котором расположен город-порт Аомори.

Зимой пролив не замерзает.

Напишите отзыв о статье "Сангарский пролив"



Примечания

  1. [www.japantimes.co.jp/news/2009/06/22/national/japan-left-key-straits-open-for-u-s-nukes/#.VaOxlfHFutI Japan left key straits open for U.S. nukes | The Japan Times]

Ссылки


Отрывок, характеризующий Сангарский пролив

Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.