Цудерос, Эммануил

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эммануил Цудерос
греч. Εμμανουήλ Τσουδερός
премьер-министр Греции
21 апреля 1941 — 14 апреля 1944
Предшественник: Коризис, Александрос
Преемник: Венизелос, Софоклис
 
Вероисповедание: православный
Рождение: 1882(1882)
Ретимнон, Османская империя
Смерть: 10 февраля 1956(1956-02-10)
Нерви, Лигурия, Италия

Эммануил Цудерос (греч. Εμμανουήλ Τσουδερός; 1882, Ретимнон — 10 февраля 1956, Нерви[en], Лигурия, Италия) — греческий юрист, экономист и политик первой половины XX века. Премьер-министр Греции в эмиграции, в период оккупации страны во время Второй мировой войны.





Биография

Эммануил Цудерос родился в городе Ретимнон на острове Крит в 1882 году. Род Цудероса был знатным и отмечен в истории острова на протяжение последних столетий. В 1898 году, когда Цудеросу было 16 лет, Критское государство, оставаясь формально под османским контролем, стало автономным, а в 1908 году остров де-факто стал частью Греческого королевства. Цудерос закончил юридический факультет Афинского университета и продолжил учёбу, но уже экономическим наукам, в Париже и Лондоне. По возвращению на Крит первоначально стал депутатом Критского парламента от Ретимнона в период 1906-1912 и вице-президентом Собрания критян и их представителем в Афинах в в период 1911-1912.

После официального воссоединения Крита с Грецией (1/12/1913) он был избран депутатом в «Парламент эллинов». Вновь был избран депутатом парламента от Ретимнона с Партией либералов в 1915, 1920 и 1923 годах.

В 1924 году принял портфель министра транспорта в правительстве Элефтериоса Венизелоса и в том же году стал министром финансов в правительстве Папанастасиу. В 1925 году был назначен заместителем директора Национального банка Греции. С этого поста, с 1927 года Цудерос предложил и согласовал с представителями Лиги Наций создание Банка Греции. В 1931 году, в трудный для греческой экономики момент, Цудерос возглавил Банк Греции, и оставался на этом посту до 1939 года[1], когда был смещён режимом генерала Метаксаса по политическим причинам.

Премьер-министр

В октябре 1940 года греческая армия отразила нападение Италии и перенесла военные действия на территорию Албании. Это была первая победа стран антифашистской коалиции против сил Оси. Ожидалось вмешательство Германии. Германский генштаб подготовил план операции «Марита» в декабре, подписав также соглашение об участии болгарской армии в войне и предоставлении Болгарии греческих территорий в Македонии и Фракии[2]:545. Германия начала ввод своих войск в Болгарию 6 февраля 1941 года и развёрнула их на греко-болгарской границе. Болгария мобилизовала 14 своих дивизий[2]:542. Итальянское весеннее наступление 09.03-15.03.1941 года в Албании показало, что итальянская армия не могла изменить ход событий, что делало вмешательство Германии для спасения своего союзника неизбежным.Германское вторжение в Грецию началось 6 апреля 1941 года. В тот же день немцы и их союзники вторглись в Югославию, поскольку мартовский переворот нарушил планы присоединения этой страны к «Оси». Немцы не смогли с ходу прорвать греческую оборону на Линии Метаксаса, что вынудило Гитлера заявить, что «из всех противников, которые нам противостояли, греческий солдат сражался с наибольшим мужеством»[3][4][5]. Группа дивизий Восточной Македонии (4 дивизии) оказалась отрезанной от основных сил армии, ведущих военные действия против итальянцев в Албании, где находились 16 из общего числа 22 греческих дивизий[2]:545. Дорога на Афины была открытой для германских дивизий. Греческих частей на их пути практически не было. В Афинах было объявлено Военное положение. В атмосфере пораженчества и проявления германофильства некоторых генералов, 18 апреля состоялось заседание министерского совета под председательством премьера Александроса Коризиса. Правительство и король Георг приняли решение оставить континентальную Грецию и перебраться на Крит, а затем на контролируемый британцами Кипр. Большинство членов правительства считали что будет недостойным для греческой армии прекратить сражение, в то время как британские части, приглашённые ими в Грецию, ввязались в бои[2]:550. После совета состоялся разговор Коризиса с королём Георгом. Коризис ушёл с этой встречи опустошённым и направился в свой дом, где покончил жизнь самоубийство двумя выстрелами[6]. Историк Т. Герозисис считает, что Коризис сдержал слово, данное германскому послу: «лучше умереть» [2]:551. Король обратился к Софулису, чтобы тот сформировал правительство, но Софулис отказался[2]:551. 21 апреля 1941 года Цудерос принял предложение короля Георга II возглавить правительство. 23 апреля правительство Цудероса, вместе с королевской семьёй отбыли на Крит, в то время как разрозненные части греческой армии, под командованием «сумасшедших» офицеров, отказывавшихся капитулировать, отступали с боями к морским портам, чтобы добраться до Крита или Египта[2]:554. Однако даже в эти трагические дни, у короля и правительства Цудероса не хватило мужества освободить заключённых коммунистов, которые в конечном итоге были переданы немцам[2]:557[2]:574.

Крит

Критяне в массе своей были антимонархистами и восставали против диктаторского режима Метаксаса в июле-августе 1938 года[7]:253. Цудерос был критянином и в некоторой степени был гарантией для короля, что на Крите его не ожидают сюрпризы[2]:566. Отбытие правительства и королевского двора носило одновременно «трагический и комический характер». Амбиции и претензии королевского двора, министров их окружения вызвали «умеренного масштаба» бунты экипажей перевозящих их боевых кораблей, чьи семьи оставались на оккупированной территории. Влияние правительства, все члены которого были ставленниками и сторонниками диктатуры, на Крите было ничтожным. С началом боёв за Крит критяне сражались против немецких парашютистов, продолжая свои вековые боевые традиции, но вне контакта с королём и Цудеросом, которые с началом боёв 20 мая покинули Крит и морем прибыли в Александрию 22 мая[8].

Эмиграционное правительство

После своего бегства с Крита и передав уцелевшие корабли флота в операционное командование англичан, король и Цудерос, обогнув морем Африку, добрались до Лондона.

Англичане, заботясь о своих интересах, не позволили им обосноваться на населённом, в своём большинстве, греками Кипре. В октябре 1941 года Цудерос решился очистить своё правительство от сторонников диктатуры Метаксаса[2]:567. В 1942 году, в качестве премьер-министра эмиграционного греческого правительства, Цудерос, вместе с королём, представили правительству Великобритании обращение о предоставлении Кипра Греции, за её жертвы понесённые в войне.

Готовя послевоенные планы по возвращению короля в страну, оставив проблемы оккупированной Греции на откуп англичанам, Цудерос стал организовывать свою маленькую армию в эмиграции, поощряя исход греческих офицеров из оккупированной Греции на Ближний Восток[2]:580.

В сентябре 1941 года Первая бригада армии насчитывала 5 тысяч человек[2]:605.

Между тем, продолжающаяся конфронтация в греческих частях на Ближнем Востоке между монархистами и республиканцами, вынудили короля и Цудероса обосноваться в феврале 1943 года в Египте и выполнить некоторые из требований взбунтовавшихся республиканцев 2-й бригады[2]:651.

18 марта 1944 года, было объявлено о создании на освобождённой Народно-освободительной армией Греции территории «Политического Комитета Национального Освобождения» (греч. Πολιτική Επιτροπή Εθνικής Απελευθέρωσης — ΠΕΕΑ), известного и как «Правительство гор».

Когда эта новость достигла Ближнего Востока, организации республиканцев в греческих частях решили оказать давление на Цудероса, чтобы тот признал ΠΕΕΑ и вместе с «Правительством гор» сформировал правительство национального единства. Делегация офицеров республиканцев прибыла к Цудеросу 31 марта 1944 года. Цудерос принял её вежливо, заявил что он согласен с формированием правительством национального единства, но тут же, по выходу делегации, приказал её арестовать[2]:700.

Событие вызвало волнения в войнских частях и требование отставки Цудероса.

Цудерос — будучи и сам антикоммунистом, но и под давлением англичан, которые не желали видеть греческое правительство вне британского контроля — отказался уйти в отставку.

Последовал мятеж греческих частей на Ближнем Востоке в апреле 1944 года.

Потеряв контроль над ситуацией, Цудерос в конечном итоге подал в отставку[2]:702. Впоследствии британские войска, вместе с верными королю греческими военными, подавили мятеж.

После освобождения

В первые годы после освобождения Греции годы, Цудерос был вице-премьером и министром координации в первом правительстве Софулиса (22 ноября 19454 апреля 1946). В октябре 1946 года он возглавил «Демократическую прогрессивную партию». В 1952 стал министром без портфеля в правительстве Папагоса (19 ноября 19526 октября 1955). Эммануил Цудерос умер 10 февраля, находясь на отдыхе в прибрежной итальянской деревушке Нерви, Лигурия[9]

Его сын, Цудерос, Иоаннис, (умер в 1997 году), принял участие в войне с группой американо-британских дивесантов, выбросившихся на парашютах в оккупированную Грецию. Дочь, экономист Цудеру, Виргиния, также была вовлечена в политику и стала заместителем министра иностранных дел.

Письменный стол, которым пользовался премьер Цудерос на Крите в 1941 году хранится в Историческом музее Крита в Ираклионе. Его архив, периода 1948 - 1954, хранится в Библиотеке Геннадиоса.

Напишите отзыв о статье "Цудерос, Эммануил"

Литература

  • Εμμανουήλ Ι. Τσουδερός, Ελληνικές ανωμαλίες στη Μέση Ανατολή, εκδ. Αετός, Αθήναι 1945. 190 σελ.
  • Εμμανουήλ Ι. Τσουδερός, Ο επισιτισμός 1941-1944, εκδ. Αργύρης Παπαζήσης, Αθήναι 1946. 214 σελ.
  • Εμμανουήλ Ι. Τσουδερός, Διπλωματικά παρασκήνια, εκδ. Αετός, Αθήναι 1950. 271 σελ.
  • Βιργινία Τσουδερού (επιμ.), Ιστορικό αρχείο 1941-1944 Εμμανουήλ Ι. Τσουδερού, 5 τόμοι, εκδ. Φυτράκης, Αθήνα 1990. ISBN 960-7038-01-0.
  • Ηλίας Βενέζης, Εμμανουήλ Τσουδερός: ο πρωθυπουργός της μάχης της Κρήτης και η εποχή του, Αθήναι 1966. 524 σελ.
  • Μαργαρίτα Δρίτσα, Εμμανουήλ Τσουδερός 1882-1956: Κεντρικός Τραπεζίτης και Πολιτικός, έκδοση Τράπεζας της Ελλάδος, Αθήνα 2013. 442 σελ., ISBN 978-960-7032-54-6.

Ссылки

  1. [www.bankofgreece.gr/BogDocumentEn/Governors.pdf Governors of the Bank of Greece]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Τριαντάφυλος Α. Γεροζήσης, Το Σώμα των αξιωματικών και η θέση του στη σύγχρονη Ελληνική κοινωνία (1821-1975), εκδ. Δωδώνη, ISBN 960-248-794-1
  3. [humanitas-international.org/showcase/chronography/speeches/1941-05-04.html Hitler’s speech to the Reichstag, Berlin]
  4. [en.wikiquote.org/wiki/Adolf_Hitler#1941 Adolf Hitler — Wikiquote]
  5. [ibiblio.org/pha/timeline/410504awp.html Address By Chancellor Adolph Hitler To Reichstag]
  6. [news.google.com/newspapers?nid=1499&dat=19410420&id=XgUaAAAAIBAJ&sjid=syIEAAAAIBAJ&pg=6211,1631125 Thermopylae Stand Expected by Nazis], The Milwaukee Star-Journal (April 20, 1941), стр. 1. [news.google.com/newspapers?nid=1499&dat=19410420&id=XgUaAAAAIBAJ&sjid=syIEAAAAIBAJ&pg=6211,1631125 Архивировано] из первоисточника 20 апреля 1941. Проверено 17 июня 2009.
  7. Όθων Τσουνάκος – Ιωάννα Πεπελάση, 100+1 χρόνια Ελλάδα, τόμος Α, εκδ. Μανιατέας 1999
  8. Buckley, Christopher (1952). Greece and Crete 1941. Second World War, 1939–1945; a popular military history. London: H.M. Stationery Off, p.216
  9. [efimeris.nlg.gr/ns/pdfwin_ftr.asp?c=108&pageid=-1&id=64136&s=0&STEMTYPE=1&STEM_WORD_PHONETIC_IDS=ARwASbASXASdASMASNASZASkASa&CropPDF=0 Εμπρός], Απέθανεν χθες εις Ιταλίαν ο Εμμανουήλ Ι. Τσουδερός, 11 Φεβρουαρίου 1956, αρχείο σε μορφή .pdf

Внешние ссылки

  • [www.fhw.gr/chronos/14/gr/1923_1940/economy/sources/02.html «Η κατάσταση της ελληνικής οικονομίας»] — Η άποψη του Ε. Ι. Τσουδερού για την ελληνική οικονομία του Μεσοπολέμου.
  • [www.bankofgreece.gr/bank/Idrysh.asp Η ίδρυση της Τραπέζης της Ελλάδος] — Το χρονικό γραμμένο από τον Ηλία Βενέζη.

Отрывок, характеризующий Цудерос, Эммануил

Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.