Ки-но Цураюки

Ки-но Цураюки
紀貫之
Кано Таню: Ки-но Цураюки (из серии 36 бессмертных поэтов)
Дата рождения:	866(0866)
Дата смерти:	940-е
Род деятельности:	поэт, прозаик, филолог
Жанр:	вака

Ки́-но Цураю́ки (яп. 紀貫之 ок. 866—945 или 946) — японский поэт, прозаик, филолог эпохи Хэйан. Писал в жанре танка. Один из 36 бессмертных поэтов.

Биография

Занимал государственные должности при дворе императора. В 930—935 годах был губернатором провинции Тоса. В 905 году Ки-но Цураюки был посмертно присвоен 5-й придворный ранг. В 905 году по указу императора Дайго возглавил комитет выдающихся поэтов своего времени, составивших императорскую антологию Кокинвакасю. В период губернаторства в Тоса составил антологию «Синсэнвакасю». Родоначальник жанра литературного дневника-никки (Тоса-никки, Дневник путешествия из Тоса в столицу, 936 год). Также оставил «Личное собрание» — 440 стихотворений-танка.

Теоретик поэзии. В предисловии к Кокинсю, написанном на японском (смелое новаторство, ведь в те годы на японском писали только женщины, а мужчинам следовало писать на китайском) языке, он выводит чеканную формулу:

«Песни Ямато суть тысячи тысяч листьев-слов, возрастающих из единого семени — человеческого сердца»

«Цураюки выделяет три момента поэзии: эмоции — зерно поэзии; стихи — цветок, выросший из зерна (внутреннее выразилось во внешнем); необычное событие, которое вызвало эмоцию и превратило её в поэзию, точно так же как вода и солнце, пробуждая зерно, дают ему жизнь». «События, вызывающие поэтические чувства, связаны со сменой времен года: цветы — весной, кукушка — летом, красные листья — осенью, снег — зимой, — комментирует Макото Уэда, — Стихи рождаются, когда бываешь потрясен красотой природы» («Японская художественная традиция», Т. Григорьева)

Фудзивара-но Тэйка включил стихотворение Цураюки в свою антологию «Хякунин иссю»

Ну что я скажу в ответ? Мне сердце твое неизвестно. Но мило по старине Мне это селенье: цветы в нем По прежнему благоухают.

Стихотворение из антологии «Кокинсю»:

Дымкой осенены, На ветвях набухают бутоны. Снегопад по весне — Будто бы, не успев распуститься, Облетают цветы с деревьев…

Интересные факты

• Игорь Фёдорович Стравинский написал последнюю заключительную часть своего цикла «Три стихотворения из японской лирики» (1912—13) на стихи Цураюки в русском переводе А. Брандта. Эта часть написана 21 декабря 1912 года в Кларане (Швейцария) и посвящена Морису Равелю. Вот этот текст:

Что это белое вдали? Повсюду, словно облака между холмами. То вишни расцвели; пришла желанная весна.

• Одно из стихотворений поэта, наряду со стихами нескольких других японских поэтов, было положено на музыку Максимом Леонидовым. Эту песню можно услышать, например, на альбоме каверов «Машины времени» «Машины не парковать».

Ссылки

• [bigenc.ru/text/2064931 Кино Цураюки] / Л. М. Ермакова // Канцелярия конфискации — Киргизы. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2009. — С. 710. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 13). — ISBN 978-5-85270-344-6.</span>

Отрывок, характеризующий Ки-но Цураюки

И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.