Лайдапов, Цыбикжап-Намжил

Цыбикжап-Намжил Лайдапов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
13-й Пандито Хамбо-лама
1917 — 1919
Предшественник:	Даши-Доржо Итигэлов
Преемник:	Гуро Цыремпилов
Рождение:	1847(1847) Иро, Селенгинская степная дума
Смерть:	1919(1919) Тамча, Селенгинский аймак (Бурятия)
Награды:	Медаль Красного Креста «В память русско-японской войны»

Панди́то Хамбо́-ла́ма XIII Цыбикжа́п-Намжи́л Лайда́пов (1847—1919) — бурятский религиозный деятель, глава буддистов Восточной Сибири в 1917—1919 годах.

Биография

Родился в 1847 году в долине реки Иро (правый приток Темника), у северного подножия горы Бурин-Хан, близ современного улуса Ташир Селенгинского района Бурятии. В семилетнем возрасте отдан родителями в банди Тамчинского дацана.

В 1861 году прошёл среднюю ступень и начал обучение в открытой в это время при дацане школе буддийской философии — Чойра. Учителями были VII Пандито Хамбо-лама Галсан-Чойроп Ванчиков, будущий X Пандито Хамбо-лама Лубсан-Дампил Гомбоев, а также габжа-ламы Гуро-Дарма Цыденпилов и Самбу Жалсараев — первые выпускники философского факультета Цугольского дацана.

В 1870-х годах Лайдапов защитил звание гэбшэ и начал преподавательскую деятельность на факультете Чойра в Тамчинском дацане. С 1882 года — штатный лама этого дацана, позже — соржо-лама Цогчен-дугана (ответственный за проведением хуралов соборного храма). В 1898 году вместе с XI Пандито Хамбо-ламой Чойнзоном Иролтуевым освятил Цогчен-дуган Аларского дацана в Иркутской губернии.

В 1904 году военным губернатором Забайкальской области, по представлению Хамбо-ламы Иролтуева, Лайдапов утверждается ширээтэ (настоятелем) Анинского дацана. Во время русско-японской войны организовал сбор средств для помощи раненным воинам и семьям погибших, за что удостоен медали Красного Креста.

В 1908 году по состоянию здоровья Намжил Лайдапов оставляет должность настоятеля Анинского дацана и становится штатным ламой Санагинского дацана. Через год возвращается в Тамчинский дацан. В 1913 году назначается исполняющим обязанности ширээтэ (настоятеля) Иройского дацана.

Во время первой мировой войны Лайдапов активно участвует в «Общебурятском комитете по сбору пожертвований на нужды войны», собранные средства которого использовались на содержание госпиталей, лазаретов, пособия семьям солдат. Лама Лайдапов также был почётным членом Ольгинского общества вдов и сирот, находившегося под патронажем императрицы Марии Фёдоровны, куда перечислял личные средства.

В 1915 году распоряжением военного губернатора Забайкальской области Лайдапов официально назначается настоятелем Иройского дацана, с вручением диплома. Летом 1917 года на II общебурятском съезде, проходившем в Тамчинском дацане, после прошения об отставке Пандито Хамбо-ламы Д-Д. Итигэлова ширээтэ-лама Цыбикжап-Намжил Лайдапов избирается главой буддистов Сибири, став первым Пандито Хамбо-ламой уже не утверждаемым императорской властью. При новом иерархе было принято новое «Положение о буддийском духовенстве», в Тамчинском дацане возведён дуган в честь Лхамо Рэгжэдмы — Красной Тары. Хамбо-лама призвал верующих собирать средства на учреждение бурятских национальных школ, создание типографий и выпуск учебников. Но ввиду обострившейся ситуации в стране, назревании революционного кризиса, разброда в умах, гражданской войны, встретил непонимание многих представителей ламства и светских властей. Часть духовенства открыто выступила против Лайдапова, выразив неповиновение и саботаж.

В апреле 1919 года после тяжёлой болезни XIII Пандито Хамбо-лама Цыбикжап-Намжил Лайдапов закончил земной путь.

Ссылки

• [selorodnoe.ru/news/show/id1766048/ Бухэ барилдаан в Иройском дацане]

Отрывок, характеризующий Лайдапов, Цыбикжап-Намжил

Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.