Цыбиков, Гомбожаб Цэбекович
Поделись знанием:
Гомбожаб Цыбиков родился в традиционно буддийской бурятской семье. По месту происхождения его семья принадлежит к забайкальским бурятам, более точно — к агинским бурятам. Согласно родоплеменному делению бурятского народа, его семья принадлежит к хоринским бурятам, а именно — к хоринскому племени кубдут, роду нохой кубдут (т.ж. нохой хүбдүүд, нохой хүгдүүд).
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
(перенаправлено с «Цыбиков, Гомбожаб»)
| Гомбожаб Цэбекович Цыбиков | |
 | |
| Место рождения: |
село Урда-Ага |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Отец: |
Цэбек Монтуев |
| Мать: |
Долгор Шагдарова |
| Супруга: |
Лхама Норбоева |
| Дети: |
Дондокринчин (приемный сын) |
Гомбожа́б Цэ́бекович Цы́биков (монг. Цэвэгийн Гомбожав, другие варианты[1]) (20 апреля (?) 1873, Урда-Ага, Забайкальская область — 20 сентября 1930, Агинское, Бурят-Монгольская АССР, ныне Забайкальский край) — путешественник-исследователь, этнограф, востоковед (тибетолог и монголист), буддолог, государственный деятель и деятель образования Российской империи, ДВР, СССР и МНР, переводчик, профессор ряда университетов.
Прославился как первый известный фотограф Лхасы и Центрального Тибета, и как автор описания путешествия в Тибет в 1899—1902 гг., переведённого на ряд языков мира.
Содержание
- 1 Биография
- 2 Награды
- 3 Дополнения к биографии
- 4 Библиография
- 5 Труды Цыбикова основные
- 6 Примечания
- 7 Ссылки
Биография
Происхождение
┌──Мункэ
┌───Энхэ
┌───Гомбо
┌───Мунтуу (р.1817)
┌───Цэбек Монтуев (р.1839)
Гомбожаб Цэбекович Цыбиков(1873-1930)
└───Долгор Шагдарова
|
Образование
Отец ученого Ц. Монтуев самостоятельно изучал монгольский и тибетский языки и был избираем земляками на общественные должности. Исходно он думал дать сыну буддийское монастырское образование, но передумал и сначала отдал его в Агинское приходское училище, где преподавателем мальчика стал видный просветитель Буда Рабданов, а затем — в Читинскую гимназию, которую Гомбожаб окончил с серебряной медалью (по преданию, заслуженную им золотую медаль отказались давать «инородцу»). Здесь он награждён стипендией им. А. Н. Корфа. На основании 5 пункта стипендии от 2 июля 1893 г., решением педсовета училища он был признан достойным продолжать своё образование в Томском Императорском университете.
Здесь по собственному выбору он поступил на медицинский факультет, один из 5 лучших центров медицинского образования России того времени.
В Томске оказался проездом известный врач и политик Петр Бадмаев, который уговорил студента бросить медицину и заняться востоковедением. Гомбожаб согласился и уехал в Ургу, где в созданной П. Бадмаевым школе для бурят изучал китайский, монгольский и маньчжурский языки в качестве подготовки к поступлению в СПбГУ.
В 1895 г. Цыбиков поступает на Восточный Факультет СПбГУ на стипендию П. Бадмаева. Среди его преподавателей — такие известные востоковеды, как А. М. Позднеев и другие. В дальнейшем Бадмаев получает указание обратить своих стипендиатов в православие. Цыбиков сохраняет приверженность буддизму и теряет стипендию. Он продолжает учёбу благодаря поддержке земляков. В 1899 он оканчивает университет с золотой медалью и дипломом первой степени.
Путешествие в Тибет
В ходе «Большой Игры» Российская империя вышла на рубежи Тибета. Была организована серия исследовательских экспедиций в Тибет, в первую очередь Пржевальского, но они не достигли Центрального Тибета и Лхасы. Опираясь на опыт индийских «пандитов» — британских агентов и исследователей, Санкт-Петербургская академия наук и Министерство иностранных дел обратило внимание на обычай паломничества бурят и калмыков в Тибет. Г. Ц. Цыбиков отправился в путешествие в Тибет в группе паломников, с тщательно спрятанным исследовательским оборудованием. Путешествие длилось с 1899 по 1902 год. Собственно в Тибете исследователь провёл 888 дней. Большую часть этого срока (с 1900 по 1901 годы) Цыбиков находился в столице Тибета – Лхасе и окрестных монастырях.
Здесь он посетил важнейшие монастырские центры, сделал ряд уникальных фотографий (всего за путешествие — ок. 200) и удостоился аудиенции Далай-Ламы XIII. Аудиенция носила формальный характер.
Проникновение в Тибет для иностранцев (не из Китая и Монголии) было запрещено. Нарушение запрета могло караться смертью. До Цыбикова такие путешественники, как Н. М. Пржевальский, потерпели неудачу в своей попытке пройти до тибетской столицы.
Фотографирование и ведение дневника производилось Цыбиковым тайком, под угрозой быть обнаруженным. Интересно, что фотографирование (через прорезь молитвенной буддистской мельницы) он скрывал и от второго российского исследователя, приехавшего в Лхасу в конце 1900 года в свите Агвана Доржиева, калмыка Овше Норзунова, который также делал фотографии.[2]
В 1905 г. Цыбиков и Далай-Лама встретились снова, на этот раз в столице Монголии, где Далай-Лама встречался с российскими политиками и учеными в ситуации оккупации Тибета британскими войсками под командованием полковника Янгхазбенда. Здесь Цыбиков выступил в качестве переводчика между представителями России и Далай-Ламой.
Одновременно буддист-паломник и служитель науки, после своего путешествия Г. Ц. Цыбиков посвящает себя преподавательской деятельности и проекту перевода фундаментального труда «Ламрим» тибетского учёного Цонкапы (Цзонхавы).
Только что созданный Восточный институт Владивостока возглавил доктор монгольской и калмыцкой словесности А. М. Позднеев, создав из сравнительно молодых выпускников СПбГУ первый центр практического востоковедения России. «Не имея ни проверенных опытом планов, ни испытанных программ своего преподавания», преподавателям пришлось самостоятельно разрабатывать методику преподавания, писать учебные пособия, поскольку их попросту не существовало. Г. Ц. Цыбиков был приглашён на кафедру монгольской словесности, и возглавлял её с 1906 до 15 октября 1917 г. Помимо ряда хрестоматийных сборников, Г. Ц. Цыбиков выпустил в этот период «Пособие для изучения тибетского языка», где он собрал и обобщил материал по разговорной тибетской речи. Этот учебник выдержал 3 переиздания и для Российской империи и СССР оставался единственным учебником разговорного тибетского языка, созданным отечественным автором.
Фотографии Цыбикова
- Цыбиков Субурган мал. 1900-е.JPG
Маленький субурган
- Цыбиков Молитвенный барабан 1900-е.JPG
- Цыбиков Шляпа чашка духовного лица 1900-е.JPG
Шляпа и чашка духовного лица
- Цыбиков Статуя Цзонхава 1900-е.JPG
Статуя Цзонхава
- Цыбиков Мандал мира 1900-е.JPG
Мандал мира
Бурятская автономия и ДВР
В силу значительных изменений в политическом устройстве региона в 1917-30х гг. и в связи с последующими репрессиями, коснувшимися большинства коллег и соратников, деятельность Цыбикова в данных государственных образованиях упоминается как значительная, но не раскрывается в публикациях советского времени.
Известно, что Цыбиков играл значительную роль на Читинском съезде, а также поддерживал ранние инициативы атамана Семёнова (в первую очередь о недопущении расказачивания).
Ближе к концу жизни он отошёл от политической деятельности и успешно занимался собственным скотоводческим хозяйством.
 |
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Создание системы образования в Сибири
- Цыбиков был одной из важнейших фигур в создании системы начального, среднего и высшего востоковедного и педагогического образования в Сибири (1922—1930), в частности как один из создателей Буручкома и профессор Иркутского Государственного Университета.
- Кроме подготовки педагогических кадров и обсуждения новой для страны концепции всеобщего образования, учитывающего национальную специфику (в том числе собственно графику бурятского языка), Цыбиков выступил автором ряда учебников бурятского языка.
- Важной была командировка Цыбикова от Буручкома в МНР, где кадры, ответственные за образование, также находились перед задачей создания системы всеобщего образования, не имея аналогичного опыта, что отчасти отражено Цыбиковым в дневнике поездки.
Награды
Кавалер Орденов Св. Станислава III и II степени, Св. Анны III степени. Удостоен высшей награды Русского Географического Общества — премии имени Н. М. Пржевальского.
Дополнения к биографии
Дань памяти
- 1961 — в пгт. Агинское основан Окружной краеведческий музей им. Цыбикова. Целый зал отведен экспонатам и документам Цыбикова.
- 1971 — вышла документальная повесть, посвящённая путешествию Г. Ц. Цыбикова: Парнов Е. И. «Бронзовая улыбка». (первое изд.: Бронзовая улыбка: Документальная повесть. Мол. гвардия, 1971. Также см. в издании: Собрание сочинений в 10 томах. Том 10. Атлас Гурагона. Бронзовая улыбка. Корона Гимал. Терра — Книжный клуб, 1999 г. Твердый переплет, 416 стр. ISBN 5-300-02424-4, 5-300-01818-X; )
- 1973 — По случаю столетия со дня рождения ученого, по инициативе директора краеведческого музея Ж. Д. Доржиева в пгт. Агинское по адресу Комсомольская, 35 (в сквере средней школы № 2) установлен памятник Цыбикову [3]
- нач. 1990-х (?) — при Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН в Улан-Удэ начинается серия республиканских конференций «Цыбиковские чтения».
- 15 мая 1998 в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН открылась 7 региональная научная конференция «Цыбиковские чтения» в рамках «Недели востоковедов». В этом году отмечалась годовщина 125 лет со дня рождения Г.Цыбикова, 120 лет Б.Барадину, 95 лет Г.Румянцеву, 85 лет М. Хомонову, 70 лет Р. Пубаеву. На пленарном заседании были заслушаны доклады, посвященные их жизни и деятельности.
- 15—16 мая 2003 в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН открылась 8 региональная научная конференция «Цыбиковские чтения», посвященная 130-летию со дня рождения Цыбикова и 100-летию со дня рождения востоковеда Георгия Румянцева.
- 17 апреля 2001 года из Иркутска в Тибет отправилась фотоэкспедиция «От Байкала до Тибета» иркутского спелеолога и фотографа Алексея Шевелева с задачей «увидеть Тибет таким, каким он стал сто лет спустя после путешествия Цыбикова».
- В честь Г. Ц. Цыбикова названы улицы в г. Улан-Удэ, пгт. Агинское, с. Алла Курумканского района Бурятии, с. Урдо-Ага Агинского Бурятского АО и др., а также выпущен значок «Выдающийся путешественник Г. Ц. Цыбиков».
Интересные факты
- Hallmark for National Geographic: история журнала National Geographic как мы его знаем, то есть журнала, где текст второстепенен по отношению к фотографиям, началась с публикаций в январе 1905 года первых в мире фотографий из тибетских путешествий Цыбикова и Овше Норзунова, переданных безвозмездно в неизвестный тогда журнал. Это было первое географическое издание в мире, рискнувшее посвятить «картинкам» целый ряд разворотов. Сделано это было из-за нехватки текстовых материалов, так как журнал находился в тот момент на стадии банкротства, однако впервые принесло изданию успех и широкую популярность. National Geographic как всемирно известный бренд начался именно с этой публикации.[4][5]
- Цыбиков — один из символов гордости бурятского народа, но не как путешественник, а как «первый бурятский профессор». В качестве деятеля образования он заслужил множество тёплых отзывов коллег и студентов и является одним из символов самоопределения бурят как народа, для которого образование является важной частью самоидентификации.
- Тот факт, что Цыбиков был одним из ряда образованных бурят-хоринцев при строительстве системы образования в Бурятии, возможно, повлиял в дальнейшем на выбор хоринского диалекта в качестве устной основы для создания бурятского литературного языка с использованием кириллической письменности. Однако сам Цыбиков изначально был консервативен в данном вопросе, не желая отказываться от традиционной монгольской письменности (с возможными вариантами) в пользу латинской, которая впоследствии была заменена кириллицей.
- Вскоре после смерти Цыбикова в 1930 его голова была похищена из погребения. Вина за похищение была, согласно духу времени и прижизненной устной традиции о «голове в форме габалы» (ритуальной чаши, непременного атрибута многих тантрических практик), возложена на буддийское духовенство.
Версии и догадки
- Визит Цыбикова в Лхасу, возможно, был поддержан Агваном Доржиевым, находившимся тогда при дворе Далай-Ламы XIII. Описание путешествия в Тибет не дает имен никого из ряда монахов Тибета — земляков Цыбикова, оказывавших ему поддержку по прибытии.
Библиография
Труды Цыбикова основные
На русском языке
- Цыбиков Г. Ц. Избранные труды. Новосибирск: Наука, 1981. (Переиздание: Новосибирск: Наука, 1991. ISBN 5-02-029626-0)
- т.1 Буддист-паломник у святынь Тибета.
- т.2 О Центральном Тибете; О монгольском переводе «Лам-рим чэн-по»; Цзонхава и его сочинение «Лам-рим чэн-по»; Материалы к русскому перевода «Лам-рим чэн-по»; Дневник поездки в Монголию в 1895 г.; Дневник поездки в Китай в 1909 г.; Дневник поездки в Ургу в 1927 г.; Забайкальское бурятское казачье войско; Культ огня у восточных бурят-монголов; Цагалган; Шаманизм у бурят-монголов; О национальных праздниках бурят; Монгольская письменность как орудие национальной культуры.
- Цыбиков Г. Ц. Буддист паломник у святынь Тибета. Издательство: Издание Русского Географического Общества. Петроград, 1918. (1919) 482 с.
- Переиздавался репринтом в 1968—1975 гг. в Великобритании с данными: (репринт русского издания) Buddhist Pilgrim at the Holy Places of Tibet (1971-05) ISBN 0-576-03102-X Gregg Publishing, Farnborough, 1970.
- Цыбиков Г. Ц. Буддист-паломник у святынь Тибета. — М.: Ломоносовъ, 2011. — 344 с. ISBN 978-5-91678-113-7
Переводы на русский язык
- Цыбиков Г. Ц. (ред., пер.) Лам-рим Чэн-по (Степени пути к блаженству). Соч. Цзонхавы в монгольском и русском переводах. 1. Низшая степень общего пути. Вып. 2. Русский перевод с предисловием и примечанием. Владивосток, 1913.
- Цыбиков Г. Ц. (ред., пер.) Лам-рим Чэн-по (Степени пути к блаженству). Соч. Цзонхавы в монгольском и русском переводах. 1. Низшая степень общего пути. Вып. 1. Монгольский перевод «Боди мури йехэ цзэргэ». Владивосток, 1910.
На английском языке
- Tsybikoff, G. Ts. Lhasa and Central Tibet // Smithsonian (Washington D.C. National Museum) Report for 1903, Pages 727—746. Publication 1534 / Washington: Government Printing Office, 1904. Soft Board. Staple-fold Booklet. 8vo — over 7¾" — 9¾" tall. illustr. with 7 plates.
- Tsybikoff G., Journey to Lhasa. // The Geographical Journal, Vol. XXIII, 1-1904. The Royal Geographical Society, London, 1904
На бурятском языке
- Цыбиков, Гомбожаб. Түбэд орон руу аяншлага. 1899—1902 онууд. (Г. Ц. Цыбиковэй замай тэмдэглэл)
// Байкал № 2 (стр. 131—145), № 6 (стр. 79-89), 1966. - Цыбиков, Гомбожаб. Улаан-Баатар хото элгээгдэсэн буряадай эрдэмтэ секретарь Гомбожаб Цэбекович Цыбиковэй 1927 оной апрелиин 20 июниин 9 хүрэтэ ябасанай дневник
// Байкал № 2 (стр. 137—147), 1963.
На китайском языке
- 崔比科夫、王献军 《佛教香客在圣地西藏》 西藏人民出版社, 1993。Gonbochzhab Tsėbekovich Tsybikov, Wang Xianjun (перевод) Fójiào xiāngkè zài shèngdì Xīzàng ISBN 7-223-00475-4, 9787223004756 Всего страниц: 342
На монгольском языке
- Цыбиков, Гомбожав Цэбекович. Монгол, Төвдөөр зорчсон тэмдэглэл. Орчуулсан, моотгон Дарийн Бадамням; орчуулгын редактор, Ц. Cvxбаатар. 3-р хэвлэл. Description: 244 p. : ill., ports. ; 22 cm. Монсудар хэвлэлийн газар, Улаанбаатар, 2001.
На польском языке
- Cybikow G., Buddyjski pielgrzym w świątyniach Tybetu, PIW 1975 (POLISH) / Cybikow, Gonbodżab: Buddyjski pielgrzym w świątyniach Tybetu, według dziennika prowadzonego w latach 1899—1902 / Tłumaczenie z rosyjskiego Buddist pałomnik u swiatyń Tibeta. Według dziennika prowadzonego w latach 1899—1902. Przelozyl Eugeniusz Piotr Melech. Seria: Rodowody Cywilizacji (tzw. ceramowska)/DUŻY CERAM / s. 284, ilustr. poza tekstem czarno-białych 24, barwnych 8 pł., obwol., 24 cm. Wydanie 1: 1975, Warszawa, Państwowy Instytut Wydawniczy. Format 230x170, okł. płócienna w obw. Nakład 17.290 egz.
На французском языке
- Tsybikov G.T., Un pélerin bouddhiste au Tibet, 1899—1902, trad. du russe, Paris, Peuples du monde, 1992.
На чешском языке
- Cybikov, C. G. Cesta k posvátným místům Tibetu(CZECH) / Vydáno: 2001 / Vazba: vázaná / Jazyk: český / ISBN 80-7203-392-1 / EAN 9788072033928
- Cybikov, Gonbožab Cebekovič. Cesta k posvátným místům Tibetu. Podle deníků vedených v letech 1899 až 1902 (Buddist palomnik u svjatyň Tibeta) / Kolmaš, Josef — překlad z ruštiny / LF, Praha, Vyšehrad 1987 (То же что и 2001, первое издание)
Труды Цыбикова дополнительно
На русском языке
- Цыбиков Г. Ц. Дневник по поездке в Ургу (20.04-9.06.1927) Публикация Р. Е. Пубаева (сокр.) // Байкал, № 2, 1964. (хранился у его вдовы Лхамы Норбоевой, передан в РО БИОН СО АН СССР. В дальнейшем опубл. во 2 томе двухтомника)
- Цыбиков Г. Ц. О новом бурят-монгольском алфавите. // Бурятоведческий сборник, вып. 5, с. 54-57. Иркутск, 1928. (тж. в 1927 там же — Культ огня, Цагалган)
- Цыбиков Г. Ц. Монгольская письменность как орудие национальной культуры. Брошюра — Буручком (?), 1928.
- Цыбиков Г. Ц. Грамматика бурят-монгольского письменного языка. Буриад монгол-ун ном бичиг-ун хэлэн-у дурим. Буручком 1924 (также букварь для детей, 1925, и букварь для грамотных по-русски, 1927, 1929 — три издания, переводы Ленина 1928)
- Цыбиков Г. Ц. Буддист-паломник у святынь Тибета. (По дневникам, веденным в 1899—1902 гг.). Ок. 200 фотографий автора и из британских изданий. Петроград, 1919.
- Цыбиков Г. Ц. (ред., пер.) Лам-рим Чэн-по (Степени пути к блаженству). Соч. Цзонхавы в монгольском и русском переводах. 1. Низшая степень общего пути. Вып. 2. Русский перевод с предисловием и примечанием. Владивосток, 1913.
- Цыбиков Г. Ц. (ред., пер.) Лам-рим Чэн-по (Степени пути к блаженству). Соч. Цзонхавы в монгольском и русском переводах. 1. Низшая степень общего пути. Вып. 1. Монгольский перевод «Боди мури йехэ цзэргэ». Владивосток, 1910.
- Цыбиков Г. Ц. Пособие для изучения тибетского языка: Упражнения в разговорном и литературном языке и грамматические заметки. Ч. 1. Разговорная речь. Владивосток, 1908.
- Цыбиков Г. Ц. Монгольские тексты: образцы слога и орфографии современного делопроизводства для чтения 3-го курса Восточного ин-та. Владивосток, 1908.
- Цыбиков Г. Ц. Пособие для практического изучения монгольского языка. Владивосток, 1907. (выдержал 3 издания, 4 изд. см. Архивы)
- Цыбиков Г. Ц. Монгольские официальные бумаги: Учебное пособие для студентов Восточного ин-та. СПб, 1898.
- Цыбиков Г. Ц. О Центральном Тибете // Известия РГО. Т. 39, вып. 3. СПб, 1903. (переиздано в томе 2 двухтомника 1981 г.)
- Цыбиков Г. Ц. (составитель) Высочайше учрежденная под председательством статс-секретаря Куломзина комиссия для исследования землевладения и землепользования в Забайкальской области: Материалы. Вып. 15. Подати и повинности. СПб, 1898.
На английском языке
- Tsybikoff, G. Ts. Lhasa and Central Tibet // Smithsonian (Washington D.C. National Museum) Report for 1903, Pages 727—746. Publication 1534 / Washington: Government Printing Office, 1904. Soft Board. Staple-fold Booklet. 8vo — over 7¾" — 9¾" tall. illustr. with 7 plates.
- Tsybikoff G., Journey to Lhasa. // The Geographical Journal, Vol. XXIII, 1-1904. The Royal Geographical Society, London, 1904
Литература
- Доржиев Ж. Д., Кондратов А. М. Гомбожаб Цыбиков. Серия: Замечательные люди Сибири. 240 стр. Тираж 40 000. Иркутск, Вост.-Сиб. Кн. Изд-во, 1990.
- Доржиев Ж. Д., Кондратов А. М. Путь в Тибет. 70 стр. Тираж 55 000. М: "Мысль", 1973.
- Шагдаров Л. Д. Г. Ц. Цыбиков как лингвист-монголовед // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Цыдендамбаев Ц. Б. Жизненный путь Г. Ц. Цыбикова // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Герасимова К. М. Гомбожаб Цыбиков — исследователь тибетского ламаизма // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Семичов Б. В. Г. Ц. Цыбиков — исследователь Тибета // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Михайлов Т. М. Труды Г. Ц. Цыбикова по этнографии бурят. // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Кочешков Н. В. Проблемы этнографии и филологии народов Монголии и Тибета в трудах Г. Ц. Цыбикова. // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Хаптаев П. Т. О двух публицистических статьях Г. Ц. Цыбикова. // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976. (о публикациях Цыбикова в газете Даль, Чита, 1906, № 14, 22, 44, 56, 57)
- Мельхеев М. Н. Деятельность профессора Г. Ц. Цыбикова в Иркутском университете. // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Хороших П. П. Воспоминания о совместной работе с Г. Ц. Цыбиковым в Вост-Сиб. отделе ГО СССР. // К столетию со дня рождения профессора Г. Ц. Цыбикова: Материалы научной конференции и статьи. Улан-Удэ, 1976.
- Румянцев Г. Н. Два письма акад. Б. Я. Владимирцова // Тр. БКНИИ Со АН СССР. Сер. востоковедная. Вып. 16, с. 226. 1965.
- Цибиков Б. Д. Из общественно-политической деятельности профессора Г. Ц. Цыбикова // Зап. Бурятск. НИИК. Вып. XXV. стр. 229—247. Улан-Удэ, 1958. (об отношении Ц. к панмонголизму и семёновщине) — Пубаев также называет несколько тематически связанных документов по теме на монгольском.
- Рыгдалон Э. Р. Г. Ц. Цыбиков как филолог. // Труды Иркутского Гос. Ун-та, Т. 26, серия языкознания, вып. 1, с 26. 1958.
- Гомбожаб Цыбиков — выдающийся учёный и путешественник: Сб. науч. статей. Вып. 1. — Улан-Удэ: Издательство Бурятского научного центра СО РАН, 2008. — 192 с.
- Гомбожаб Цыбиков — выдающийся учёный и путешественник: Сб. науч. статей. Вып. 2. — Улан-Удэ: Издательство Бурятского научного центра СО РАН, 2008. — 198 с.
Архивные материалы
- Рукописный отдел Бурятского ин-та общественных наук СО АН СССР, ф. 5, оп. 1, д. 11, д. 16 (рукопись краткой истории монголов «Очерк Монголии») (РО БИОН СО АН СССР)
- Государственный архив Приморского Края, ф. 115, оп. 3, д. 1, л. 268, л. 249 (ГАПК) — История буддизма по Цыбикову? в предисловии первого тома двухтомника примечание 30 к предисловию Р. Пубаева имеет указание на этот архив после слов о негативном отношении некоторых востоковедов к переводной монгольской литературе.
Напишите отзыв о статье "Цыбиков, Гомбожаб Цэбекович"
Примечания
- ↑ вариант фамилии: Монтуев согласно [tar-ba-gan.livejournal.com/24830.html Т. Константинова «Намерен продолжить образование»], Забайкальский Рабочий, № 87 (23858), другие варианты написания: ошибочно Цибиков; варианты написания имени: Гомбочжаб, Гонбочжаб, Гомбожав, Гомбожап; также см. написание на разных языках в разделе Библиография.
- ↑ [www.fotodi.ru/articles.php?id=12 Андреев А. И. История первых фотографий Тибета и Лхасы.]
- ↑ [www.aginskiiao.ru/ag/ Агинское] на сайте Агинского Бурятского АО www.aginskiiao.ru, ссылка актуальна на 28 янв. 2007
- ↑ [primalbranding.blogs.com/primal_branding/2006/02/national_geogra.html Hanlon, Patrick. National Geographic, the primal Society.] на primalbranding.blogs.com, англ. яз., ссылка актуальна на 28 янв. 2007
- ↑ C. D. B. Bryan. [books.google.com/books?id=VyXVJFMVmnEC&pg=PT90&dq=tsybikoff&lr=&as_brr=3&hl=ru Das grosse National-GEOGRAPHIC-buch: Ein Jahrhundert Abenteuer und Entdeckungen.] Thomas Hemstege, Издатель De National Geographic, 2001. ISBN 3934385125, 9783934385122
Ссылки
|
Портал «География» |
|---|---|
|
Портал «История России» |
|
Гомбожаб Цыбиков в Викитеке? |
|
Проект «Буддизм» |
- Гомбожаб Цыбиков. Паломник особого назначения. www.youtube.com/watch?v=qCRJjUmLEUU
- [www.eastrussia.ru/material/pokorenie_tibeta/ Покорение Тибета]
Биографические статьи
- Цыбиков Гонбочжаб Цэбекович — статья из Большой советской энциклопедии.
- [wiki.buryatia.org/%D0%A6%D1%8B%D0%B1%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2_%D0%93%D0%BE%D0%BC%D0%B1%D0%BE%D0%B6%D0%B0%D0%BF_%D0%A6%D1%8D%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Цыбиков Гомбожап Цэбекович на wiki.buryatia.org]
- [www.tibet.ru/persons/tsybikov.shtml Яньков Н. Д. «Открытие мира Майтрейи» на tibet.ru]
- [tibet.nakhodka.ru/tzib.shtml «Он проник в страну богов» на tibet.nakhodka.ru]
Отдельные факты
- [www.fotodi.ru/articles.php?id=12 Андреев А. И. «История первых фотографий Тибета и Лхасы»]
- [tar-ba-gan.livejournal.com/24830.html Константинова Т. «Намерен продолжить образование» (ранние годы Г. Цыбикова — статья, удаленная с сайта «Забайкальского Рабочего»)]
Упоминаемые объекты
- [www.museum.ru/M1144 Агинский окружной краеведческий музей им. Г.Цыбикова на сайте Museum.ru]
- [www.aginskiiao.ru/ag/ Агинское — о поселке с описанием памятника Г.Цыбикову, музея, дома и др.]
Отрывок, характеризующий Цыбиков, Гомбожаб Цэбекович
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Буддологи России
- Монголоведы России
- Тибетологи России
- Востоковеды России
- Выпускники Читинской гимназии
- Выпускники восточного факультета Санкт-Петербургского государственного университета
- Персоналии:Бурятия
- Персоналии:Забайкальский край
- Преподаватели вузов
- Путешественники России
- Путешественники в Тибет
- Фотографы XIX века
- Родившиеся в Забайкальской области
- Умершие в Агинском
- Умершие в Бурятии
- Лингвисты России
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 3 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 3 степени
