Цыпкин, Леонид Борисович

Леонид Борисович Цыпкин
Род деятельности:	писатель
Дата рождения:	20 марта 1926(1926-03-20)
Место рождения:	Минск
Гражданство:	СССР СССР
Дата смерти:	20 марта 1982(1982-03-20) (56 лет)
Место смерти:	город Москва
Отец:	Борис Наумович Цыпкин
Мать:	Вера Моисеевна Поляк
Дети:	Михаил

Леонид Борисович Цыпкин (20 марта 1926, Минск — 20 марта 1982, Москва) — русский советский писатель и учёный-медик, доктор медицинских наук (1969), автор нашумевшей повести «Лето в Бадене».

Биография

Ранние годы

Леонид Цыпкин родился в Минске в еврейской семье потомственных врачей.

Вся семья его отца, ортопеда-травматолога Бориса Наумовича Цыпкина (1897—1961), погибла в минском гетто (родители, сестра, племянники; отображено в повести Л. Б. Цыпкина «Мост через Нерочь»); брат и две сестры отца погибли в лагерях, а он сам был лишь кратковременно арестован в 1934 году. Мать будущего писателя, Вера Моисеевна По́ляк, работала фтизиатром. С литературой были связаны только сестра матери, литературовед Лидия Моисеевна По́ляк (сотрудница Института мировой литературы) и её муж, известный языковед Рубен Иванович Аванесов, с которыми Л. Б. Цыпкин был в молодости очень близок.

С началом Великой Отечественной войны семье Цыпкиных удалось эвакуироваться в Уфу, где Л. Б. Цыпкин в 1942 году поступил в местный медицинский институт. Через год после окончания института, в 1948 году, он женился на экономисте Наталье Иосифовне Мичниковой и устроился на работу патологоанатомом в Московскую областную психиатрическую больницу № 2 имени В. И. Яковенко в посёлке Мещерское (ныне Чеховского муниципального района). В 1957 году Л. Б. Цыпкин с семьёй перебрались в Москву, где он был принят научным сотрудником (впоследствии старшим научным сотрудником) в отдел иммунологии и вирусологии опухолевых заболеваний Института полиомиелита и вирусных энцефалитов Академии медицинских наук СССР, а также подружился с соседкой по дому пианисткой М. В. Юдиной (о ней повествуется в рассказе «Ave Maria!», 1972). Помимо научной работы и производства вакцин в институте, до конца 1960-х годов на полставки подрабатывал прозектором в городской больнице. Докторскую диссертацию защитил в 1969 году.

Научная работа

Первая научная публикация Л. Б. Цыпкина — в журнале «Вопросы нейрохирургии» в 1951 году — посвящена гистологическим особенностям медуллобластом мозжечка. За ней последовала серия работ в области онкологии — гистологическое описание астроцитом, саркомы Юинга, злокачественных новообразований мочевого пузыря, а также работы по методологии фиксации гистологических срезов и микроглиальным реакциям при сенильных деменциях. После переезда в Москву занимался экспериментальной вирусологией онкологических заболеваний, физиологией нормального и опухолевого роста клеточных культур, их реакцией на вирусные инфекции, морфологией различных опухолей. Последняя научная работа (1979) посвящена изменениям морфологических характеристик нервных тканей, подвергшихся экспериментальной культивации в эмбрионах человека и животных. Некоторые работы были опубликованы за рубежом (cf. Observations on the growth of monkey cerebral cells in monolayer cultures. Acta anatomica, Базель, 50:50—63, 1962).

Литературное творчество

Писать стихи Л. Б. Цыпкин начал в начале 1960-х годов, прозу — в начале 1970-х. На протяжении 1970-х годов им были написаны повести «Мост через Нерочь» (1973) и «Норартакир» (1976), рассказы «Запах жжёных листьев» (1976), «Третий вопрос» (1977), «Сделка», «Тараканы» (1978), короткие новеллы и очерки «Похищение сабинянки» (1971), «Ваше здоровье!» (1971), «Проводы» (1971), «Праздник, который всегда со мной» (1971), «Десять минут ожидания» (1971), «Последние километры» (1972), «Попутчик» (1972), «Качели» (1972), «Вверх по реке», «Из записок патологоанатома», «Шехерезада». В этот же период, после нескольких лет подготовительной работы, Леонид Цыпкин, страстно увлекающийся творчеством Ф. М. Достоевского, составил альбом собственных фотографий мест, связанных с жизнью и произведениями Достоевского в Ленинграде — «По местам Достоевского и его героев в Петербурге». Никаких попыток опубликовать что-либо из написанного он никогда не предпринимал.

Самое известное сочинение Л. Б. Цыпкина — документальная повесть (роман) «Лето в Бадене» о молодом Достоевском — была закончена в конце 1980 года, незадолго до первого отказа, полученного Цыпкиными 7 января 1981 года в ответ на поданное двумя годами ранее прошение об эмиграции. Своеобразный стиль произведения — длинные предложения с многочисленными предлогами и минимальной пунктуацией — прослеживается уже в ранней повести «Норартакир», но в отшлифованном виде появляется только в последнем романе писателя.

Последние годы жизни

После эмиграции в США единственного сына в 1977 году Л. Б. Цыпкин был уволен из института по сокращению (1979), потом восстановлен, уже в должности младшего научного сотрудника на неполную ставку, и подал документы на выезд из СССР. До конца жизни находился в отказе. 15 марта 1982 года Л. Б. Цыпкин был вновь уволен из института и в тот же день узнал о начавшейся двумя днями раньше, 13 марта, публикации его повести «Лето в Бадене» в нью-йоркской «Новой газете» (рукопись романа была переправлена за границу и передана в редакцию «Новой газеты» близким другом писателя радиожурналистом Азарием Мессерером в начале 1981 года). Спустя несколько дней, 20 марта, в день своего рождения и ровно через неделю после своей первой публикации вне научной сферы, Л. Б. Цыпкина не стало. Похоронен Л. Б. Цыпкин, согласно завещанию, в Минске.

Первая книжная публикация рассказов и повестей Леонида Цыпкина в России была осуществлена в 1999 году издательством МХТ. Роман «Лето в Бадене» вышел отдельным изданием в 2003 году в издательстве «Новое литературное обозрение» (НЛО), там же в 2005 году вышел том избранных сочинений писателя, включающий и фотоальбом «Места Достоевского в Петербурге». Повесть «Мост через Нерочь» была впервые опубликована в иерусалимском журнале «22» (№ 39, 1984).

В 2001 г. роман «Лето в Бадене» был опубликован на английском языке с предисловием Сьюзан Зонтаг, поставившей его на одну доску с лучшими образцами мировой прозы XX века и назвавшей «последним шедевром русской литературы». За успехом в США последовали переводы на полтора десятка языков мира. Первый перевод других повестей и рассказов Леонида Цыпкина на английский язык (в том числе повести «Мост через Нерочь») появился в книжной форме в 2013 году.

Семья

Сын — американский политолог Михаил Леонидович Цыпкин (Mikhail Tsypkin, род. 1950) — сотрудник Отдела национальной безопасности Центра современных конфликтов Военно-морской школы в Монтерей (Калифорния), автор книг:

• «Soviet-American exchanges: Promises and problems» («Советско-американские взаимоотношения: обещания и проблемы»). — Monterey: Naval Postgraduate School, 1988;
• «The „new thinking“ and quality of Soviet military manpower» («„Новое мышление“ и качество советской военной мощи»). — Hoover Institution, Stanford University, 1989;
• «Military influence in Russian politics» («Военное влияние в российской политике»). — Monterey: Naval Postgraduate School, 1992;
• «Rudderless in a Storm: the Russian Navy 1992—2002» («Потерянные во время шторма: Российский флот 1992—2002»). — Monterey: Conflict Studies Research Center, 2002;
• «Russia’s Security And the War on Terror» («Безопасность России и война с террором»). — London—New York: Routledge, 2007.

Отрывок, характеризующий Цыпкин, Леонид Борисович

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…