Цюаньчжэнь

Даосизм
История
Люди
Школы
Храмы
Терминология
Тексты
Боги
Медицина
Астрология
Бессмертие
Фэншуй
Портал

Цюаньчжэнь (кит. 全真教, пиньинь: quánzhēnjiào), Школа Совершенной Истины, Школа Совершенной Подлинности — основная школа даосизма, распространённая преимущественно на севере Китая. Школу основал даос Ван Чунъян (кит. 王重陽, 1112 — 1169） в XII веке, когда наибольшего могущества достигла чжурчжэньская династия Цзинь (1115—1234). Когда в 1254 в Северный Китай вторглись монголы и одержали победу над династией Сун, даосы школы Цюаньчжэнь приложили огромные усилия для достижения мира и спасения жизни тысяч людей.

Основным положением школы Совершенной Истины стало требование обязательного принятия даосами монашеского обета, особое значение имела встреча её основателя — Ван Чунъяна с бессмертным Люй Дунбинем в 1159. В целом это определило персональный характер данного направления даосизма. Догматической основой повседневной жизни даосов школы Совершенной истины являются обеты (цзе).

Фундаментальные принципы

Принципы вероучения Цюаньчжэнь изложены в трактате Ван Чунъяна «Ли цзяо ши у лунь» (пятнадцать статей, устанавливающих учение).

В отличие от прежних школ, Цюаньчжэнь уделяет существенно меньшее внимание церемониям и магической обрядности. При этом значительное место уделяется медитации и созерцанию, а также «внутренней алхимии», в которую входят элементы цигун.

Много идей и медитационных техник школа Цюаньчжэнь переняла или сформировала под влиянием буддизма, отчего получила название «даосский Чань».

От адептов школы требуется высокое нравственное совершенство и принятие монашества.

История

Ван Чунъян

Направление Совершенной истины появляется в период бурного зарождения «новых школ», когда формируется институт монашества под влиянием буддизма. Основоположником школы Совершенной истины считается Ван Чунъян, принявший в 1167 г. семь первых учеников, известных впоследствии как «семь северных истинных». В конце XII—XIII веках ряд направлений даосизма теряет свою автономию. Школа Небесных Наставников и Школа Совершенной Истины занимают в это время господствующие позиции. В самом конце правления Южной Сун (1275) император провозгласил 36-го Небесного наставника Чжан Цзунъяня главой южнокитайского даосизма, а его школа официально получила название школы Истинного Единого. Эта школа постепенно объединила все направления даосизма южнее р. Янцзы. В то же время в школу Совершенной Истины влилось южное направление (Школа Золота и Киновари), основанное Чжан Бодуанем, автором «Глав о прозрении истины» (Учжэньпянь).

Согласно легенде, Ван Чунъян летом 1159 встретился с двумя бессмертными Чжунли Цюанем и Люй Дунбинем, от которых он научился даосизму и секретным ритуалам. Через год в 1160 он снова встретил этих бессмертных. На этот раз он получил пять письменных предписаний и решил поселиться в пещере, которую он вырыл для себя в горах Чжуннань, где он прожил три года. Выйдя из пещеры, он прожил ещё четыре года в горной хижине Полного Совершенства. По другой легенде срезу же после получения предписаний он имитировал болезнь и смог закрыться в задней комнате своего дома на двенадцат лет, чтобы пройти полный цикл алхимических трансформаций, после чего обрёл бессмертие.

После этого он встретил двух из семи своих учеников — это были Тань Чанчжэнь и Цю Чуцзи. В 1167 Ван направился в провинцию Шаньдун, там он встретил богатую бездетную супружескую пару Ма Юй и его жену Сунь Буэр, которые искали Учителя чтобы посвятить себя Дао. Они предоставили свой дом для занятий медитацией и для собраний ищущих дао. Скоро возникла группа Семи Мастеров Цюаньжэнь из его учеников.

Семь Совершенных Людей

Вторые имена в списке - даосские (дополнительные) имена мастеров как даосских учителей, под которыми мастера также часто упоминаются в литературе. Даосские имена обычно имеют символическое значение.

1. Ма Юй кит. 馬鈺 (Ма Данъян кит. 馬丹阳) — второй патриарх Цюаньжэнь, богатый добропорядочный хозяин дома из рода Ма, предоставивший свой дом в распоряжение новой общины, основатель подшколы Юсяньпай ("Школа Встреч с Бессмертными").
2. Сунь Буэр кит. 孙不二 (Сунь Цинцзин кит. 孙 清靜散人) — его жена, умная и образованная, которая, вступив на путь Дао, временно разлучилась с мужем и нищенствовала в столице, основательница подшколы Циньцзинпай (Школа Ясности и Покоя)
3. Цю Чуцзи кит. 丘处机 (Цю Чанчунь кит. 丘长春) — мастер, добившийся успехов при дворе Чингисхана, в дальнейшем настоятель Монастыря Белых Облаков в Пекине, основатель подшколы Лунмэньпай (Школа Драконовых Врат)
4. Тань Чудуань кит. 譚處端 (Тань Чанчжэнь кит. 谭长真) — основатель подшколы Наньупай (Школа Южной Пустоты)
5. Лю Чусюань кит. 劉處玄 (Лю Чаншэн кит. 劉長生) — основатель подшколы Суйшаньпай (Школа горы Суй)
6. Ван Чуи кит. 王處一 (Ван Юйян кит. 王玉阳) — основатель подшколы Юшаньпай (Школа горы Ю)
7. Хао Датун кит. 郝大通 (Хао Гуаннин кит. 郝廣寧) — основатель подшколы Хуашаньпай (Школа горы Хуашань)

Развитие школы

В начале XIII века школа Цюаньчжэнь распространилось по всему Китаю, пользуясь привилегиями сначала чжурчжэньских, а потом монгольских (Юань) властей. Цю Чуцзи (1148—1227) встречался с Чингисханом. Чингисхана заинтересовали перспективы обретения бессмертия, однако Цю Чуцзи объяснил ему бессмысленность лекарств и эликсиров и значение медитаций и внутренней алхимии, и был принят с большим уважением.

Позднее монголы переориентировались на буддизм, и прошло несколько неудачных диспутов о религиозном приоритете Будды или Лао-цзы, закончившихся полным поражением даосов, не имеющих столь отточенной культуры дискуссий. После 1281 школа Цюаньчжэнь была подвергнута репрессиям (хотя монголы продолжали признавать существующую на юге Школу Небесных Наставников.

В 1368 с приходом к власти китайской династии Мин авторитет школы Цюаньчжэнь был восстановлен. Тогда Цюанчжэнь объединилась с южной школой Цзиньдань (школа Золота и Киновари).

Уже в XIII веке Цюаньчжэнь не имела единого руководства, иерархии и центра. Её монастыри обладали полной автономией. Цюаньчжэнь делилась на многочисленные направления, восходящие обычно к одному из Семи Мастеров или к одному из виднейших её представителей. Крупнейшая из подшкол — школа Лунмэнь (Школа Драконовых Ворот), созданная Цю Чуцзи.

Литература

• [zhendaopai.org/literature/classics/li-jiao-shiwu-lun Ли цзяо ши у лунь» (Пятнадцать статей, устанавливающих учение) - на русском языке].
• [www.galactic.org.ua/f_h/z23.htm Цюаньчжэнь Краткое описание Е. А. Торчинова]
• [www.members.tripod.com/~etor_best/daoism.html Торчинов Е. А. Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания. СПб., 1993]
• Е. А. Торчинов. Даосизм. С-П. 1999.
• [www.daolao.ru/Contemp/sovr_dao.htm Вэнь Цзянь, Л. А. Горобец. ДАОСИЗМ В СОВРЕМЕННОМ КИТАЕ]
• [www.eng.taoism.org.hk/general-daoism/major-daoist-sects/pg1-3-20.asp The Complete Perfection Tradition]
• Seven Taoist Masters. A folk novel of China. Translated by Eva Wong. Shabala Boston & London 1990 ISBN 0-87773-544-1
• [lib.hsgm.ru/?page=art&id=3479 Чэнь Кайго, Чжэнь Шунчао. Восхождение к Великому Дао. Жизнь даосского учителя Ван Липина. Перевод В. Малявина. ISBN 5-17-015439-9.]

Отрывок, характеризующий Цюаньчжэнь

На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.