Цюй Юань

Цюй Юань

Цюй Юань (кит. упр. 屈原, пиньинь: Qū Yuán, второе имя Цюй Пин кит. 屈平), ок. 340—278 до н. э. — первый известный лирический поэт в истории Китая эпохи Воюющих Царств. Его образ стал одним из символов патриотизма в китайской культуре.

День ритуального самоубийства Цюй Юаня (день Дуань-у по восточному календарю) отмечается как праздник под названием Праздник драконьих лодок.

Биография

Будучи потомком аристократического рода, Цюй Юань служил министром при дворе царства Чу (кит. упр. 楚, пиньинь: Chǔ). Он выступал против гегемонии Цинь (кит. упр. 秦, пиньинь: Qin). Согласно преданию, Цюй Юань был оклеветан соперником-министром, имевшим сильное влияние на правителя Чу — Цин-сян-вана (298—263 г. до н.э.). Вследствие своей бескомпромиссности Цюй Юань был выслан из столицы, после чего посвятил себя сбору народных легенд. На склоне холма в деревне Сянлупин (Xiangluping), уезда Цзыгуй (Zigui), провинции Хубэй, до сих пор показывают колодец, в который ссыльный Цюй Юань якобы часто заглядывал.

В 278 до н. э. столица Чу была захвачена циньским военачальником Бай Ци (кит. упр. 白起, пиньинь: Bái Qǐ). Узнав об этом, Цюй Юань создал «Плач о столице Ин» (кит. упр. 哀郢, пиньинь: Ai Yǐng) и покончил с собой, бросившись в воды реки Мило (кит. упр. 汩罗江, пиньинь: Mìluó jiāng), современная провинция Хунань.

Происхождение праздника Дуань-у

По народным преданиям, местные крестьяне пытались спасти Цюй Юаня, отчаянно, но безуспешно. Затем они разыскивали его тело и старались отпугнуть от него речных духов и рыб — плеском лодочных вёсел и барабанным грохотом. Наконец, они стали кидать в реку рис — как жертвоприношение духу поэта, а также для того чтобы отвлечь рыб от его тела. Дух Цюй Юаня явился однажды ночью его друзьям и поведал, что причиной его смерти стал речной дракон. Дух попросил бросать в реку рис, завернутый в треугольные шёлковые пакеты — дабы отпугнуть дракона. Таково, согласно легенде, происхождение традиционных рисовых голубцов «цзунцзы» (zòngzi). Впоследствии шёлк был заменён на тростниковые листья, в которых рис проваривался и употреблялся в пищу. «Поиски тела на реке» со временем приняли форму состязаний в гребле, причём нос каждой из лодок обязательно изображал драконью голову. Гонками «драконьих лодок» день смерти поэта стал праздноваться ежегодно, в пятый день пятого месяца по китайскому лунному календарю.

Творчество

Цюй Юань является первым китайским поэтом чьё существование закреплено в письменной традиции. Ему приписывается создание стиля Сао, по называнию поэмы «Ли Сао» (кит. упр. 離騷, пиньинь: Lí Sāo). Этот стиль отличается от четырёхсложного стиха «Книги Песен»(Ши Цзин) введением переменной длины строк, которая придает стиху ритмическое разнообразие.

Со времен империи Хань принадлежность ряда произведений Цюй Юаня поставлена под сомнение. В «Исторических Записках» Сыма Цяня ему приписывается авторство пяти произведений, среди которых наиболее известны «Вопросы к Небу», «Плач о столице Ин» и «Ли Сао» ('Скорбь отлученного').

Согласно Ван И (Wang Yi, 3 в. н. э.), Цюй Юаню могут принадлежать до 25-ти произведений, большая часть которых сохранилась в антологии Чуские Строфы(кит. трад. 楚辭, упр. 楚辞, пиньинь: chǔ cí).

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Сочинения Цюй Юаня на китайском языке

Произведения Цюй Юаня многократно переводились на русский язык, в том числе и Анной Ахматовой; ей же принадлежит перевод «Плача по Цюй Юаню», написанный Цзя И.

См. также

• Мирддин Виллт, легендарный шотландский предсказатель

Литература

• Федоренко Н. Т. Цюй Юань: истоки и проблемы творчества. Главная редакция восточной литературы издательства «Наука». М., 1986.-156 с.
• Кравцова М.Е. Поэзия Древнего Китая. Опыт культурологического анализа и Антология художественных переводов. СПб., 1994
• Цюй Юань. Лисао. СПб., Кристалл, 2000.

Отрывок, характеризующий Цюй Юань

Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.