Цяо Ши

Цяо Ши кит. 乔石<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Постоянного комитета ВСНП
27 марта 1993 — 15 марта 1998
Предшественник:	Вань Ли
Преемник:	Ли Пэн
Секретарь Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины
октябрь 1987 — октябрь 1992
Предшественник:	Чэнь Юнь
Преемник:	Вэй Цзяньсин
Секретарь Политико-юридической комиссии ЦК КПК
1985 (до 1988) — (с 1990) 1992
Предшественник:	Чэнь Писянь
Преемник:	Жэнь Цзяньсинь
Член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК
ноябрь 1987 — сентябрь 1997
Заведующий Организационным отделом ЦК КПК
апрель 1984 — июль 1985
Предшественник:	Сун Жэньцюн
Преемник:	Вэй Цзяньсин
Рождение:	24 декабря 1924(1924-12-24) Шанхай, Китайская Республика
Смерть:	14 июня 2015(2015-06-14) (90 лет) Пекин. КНР
Супруга:	Ю Вэнь
Дети:	Цяо Сяоси
Партия:	Коммунистическая партия Китая

Цяо Ши (кит. 乔石; 21 декабря 1924, Шанхай — 14 июня 2015, Пекин) — китайский партийный и государственный деятель, один из руководителей КПК и КНР в 1980—1990-х годах. Руководил политико-юридической и дисциплинарной комиссиями ЦК КПК. В 1987—1997 — член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, с 1993 по 1998 — председатель Постоянного комитета ВСНП. Считался третьей по значению фигурой в китайской политической иерархии. Подвергался преследованиям во время Культурной революции. Участвовал в реформах Дэн Сяопина. Проявлял жёсткость к политической оппозиции, но настаивал на соблюдении законности, выступал против единоличного правления. После отставки принадлежал к группе «старейшин КПК», сохранял политическое влияние.

Учёба и подполье. Начало в аппарате КПК

Родился в семье, имевшей родственные связи с Чан Кайши. При рождении получил имя Цзян Чжитун. Окончил шанхайский Университет Тунцзи. С юности примкнул к марксистской оппозиции, состоял в подпольной студенческой организации, с августа 1940 — член Коммунистической партии Китая. Сменил имя на Цяо Ши.

После провозглашения в 1949 Китайской Народной Республики Цяо Ши был функционером китайского комсомола. В 1954—1962 — на металлургическом заводе в Аньшане. С 1963 — в аппарате международных связей КПК. Придерживался идеологии маоизма, был сторонником Мао Цзэдуна.

Во время Культурной революции Цяо Ши и члены его семьи подверглись преследованиям из-за родства с Чан Кайши. Некоторое время Цяо Ши провёл в заключении.

В партийно-государственном руководстве

После завершения периода массовых репрессий, смерти Мао Цзэдуна и разоблачения Банды четырёх Цяо Ши вернулся в Секретариат ЦК КПК. С 1982 — секретарь ЦК, возглавлял организационный отдел (один из ключевых в партийной управленческой системе), в 1983—1984 руководил Канцелярией ЦК.

В 1984—1985 годах — заведующий организационным отделом ЦК КПК.

В 1985 году, после крупного скандала с провалом китайской агентуры в США, был переведён в систему партийного курирования госбезопасности и разведки. Тогда же Цяо Ши возглавил Политико-юридическую комиссию ЦК КПК, осуществляющую партийное руководство правоохранительными органами, спецслужбами и юстицией. Секретарём комиссии он оставался до приостановки её деятельности в 1988 и после восстановления в 1990 до 1992.

С 1986 по 1988 — заместитель премьера Госсовета КНР. В 1987—1997 он был членом высшего органа партийной власти — Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, с 1987 по 1992 возглавлял Центральную комиссию КПК по проверке дисциплины (орган партийного контроля). В 1993—1998 — председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей. К концу 1990-х Цяо Ши считался третьей фигурой в китайской партийно-государственной иерархии, после генерального секретаря ЦК КПК Цзян Цзэминя и премьера Госсовета КНР Ли Пэна.

В этот период Цяо Ши приобрёл репутацию реформаторски настроенного деятеля, сторонника правового порядка (в понимании КПК), неукоснительного соблюдения законов, недопущения эксцессов единоличного правления.

Июнь 1989 — в подавлении Тяньаньмэнь

Неоднозначной была роль Цяо Ши во время событий 1989 на площади Тяньаньмэнь. Западные наблюдатели отмечали, что он не был сторонником ни силового разгона студенческих манифестаций (как Ли Пэн), ни компромисса с движением (как Чжао Цзыян), а занимал «промежуточную позицию». С другой стороны, в некоторых российских СМИ Цяо Ши характеризовался как «партийный куратор карательных органов», организовавший военное подавление протестов.

Как член Постоянного комитета Политбюро ЦК и глава партийной дисциплинарной комиссии, Цяо Ши принадлежал к кругу лиц, принимавших и реализовывавших силовое решение. Наиболее вероятно, что Цяо Ши выступал за блокирование площади и её изоляцию до самоисчерпания протестов. Опережающее применение вооружённой силы он поначалу полагал нежелательным. Однако в итоге он полностью принял жёсткую позицию Дэн Сяопина и партийных консерваторов, поддержав применение армии против демонстрантов.

После событий 3-4 июня 1989 года политическая карьера Цяо Ши продолжала развиваться. Наряду с Ли Пэном, он оставался членом высшего руководства КПК и КНР ещё почти десятилетие (тогда как сочувствовавший студентам Чжао Цзыян кончил жизнь под домашним арестом).

Политический курс. Разногласия с генеральным секретарём

Цяо Ши выступал активным проводником китайских реформ. Наблюдатели отмечали сложности в его отношениях с Цзян Цзэминем. В политике генерального секретаря Цяо Ши усматривал стремление к единоличному правлению. Сам он настаивал на коллегиальном осуществлении власти, строгом соблюдении законности, демонстрировал умеренную, антирепрессивную позицию. В частности, он заявлял, что движение Фалуньгун имеет множество полезных для китайского народа сторон и не приносит никакого вреда.

Спустя месяц после кончины Дэна, немецкая финансовая газета Handelsblatt интервьюировала Цао (Цяо Ши). Цзэн Цинхун поспешил представить перевод интервью Цзяну и загадочно сказал, «кроме обычных тем, связанных с правовой системой и съездом Партии, товарищ Цао Ши подчеркнул еще одну вещь». Он нарочито сделал паузу, продолжая только после того, как заметил нарастающее беспокойство Цзяна. «Он сказал, что его главной задачей является борьба с членами Левой партии».
«Борьба с членами Левой партии?» — нервно спросил Цзян. Он не мог не помнить того времени, когда он чуть не лишился должности во время путешествия Дэна Сяопина по южному Китаю. Когда Цао интервьюировали 9 марта 1995 г. на государственном телевидении Китая, он сказал, что рыночная экономика зависит от правовой системы, и что процесс экономического законодательства будет приоритетом над другими формами законодательств, этот процесс будет завершен не позднее одного года.

Во главе Политико-юридической комиссии ЦК, восстановленной после тяньаньмэньских событий, Цяо Ши проводил сдержанный курс. Западные аналитики ожидали от Цяо Ши активных действий в направлении либерализации.

Эти расчёты оказались неосновательными. Принципиальных разногласий с партийными консерваторами Цяо Ши не имел. По ряду важных вопросов — например, подавлению тибетского движения за независимость — он занимал весьма жёсткие позиции. Его роль в репрессиях против тибетцев привела к тому, что в 2013 испанский Национальный суд выдал ордера на арест Цяо Ши по обвинению в терроре и геноциде — наряду с Цзян Цзэминем, Ли Пэном, Ху Цзиньтао и ещё несколькими китайскими политиками. Существовавшие же противоречия разрешались в пользу более влиятельного Цзян Цзэминя.

В 1992 Цяо Ши оставил руководство политико-юридической и дисциплинарной комиссиями. По ряду оценок, переход с партийных должностей на председательство в ВСНП являлся номенклатурным понижением, отразившим недовольство Цзян Цзэминя.

Во внешней политике

На посту председателя Постоянного комитета ВСНП Цяо Ши уделял большое внимание международным связям КНР, в том числе отношениям со странами СНГ, прежде всего Россией и Украиной. Весной 1996 во главе китайской парламентской делегации он посетил Россию, побывал в Москве и Санкт-Петербурге. Встречался с президентом Ельциным, премьер-министром Черномырдиным, председателем Совета Федерации Строевым, председателем Госдумы Селезнёвым.

Цяо Ши выступал также за развитие китайско-украинских отношений, заявляя, что Украина и Китай могут выходить на прямые связи, обходясь без посредников.

В целом внешнеполитические установки Цяо Ши были ориентированы на создание условий для обеспечения экономического подъёма КНР, внутренней стабильности и противодействие геополитическим противникам Пекина в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

После отставки. «Старейшина КПК»

В 1998 Цяо Ши ушёл в отставку (одновременно с Ли Пэном). Формальной причиной являлся преклонный возраст. Реально отход Цяо Ши от дел соответствовал интересам Цзян Цзэминя (который лишь на два года моложе Цяо Ши).

После отставки Цяо Ши сохранил заметное политическое влияние. Его закулисная роль возросла после 2002, когда Ху Цзиньтао сменил Цзян Цзэминя на посту генерального секретаря ЦК КПК. Цяо Ши считался влиятельным сторонником Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао.

Цяо Ши являлся одним из «старейшин КПК», обладающих правом совещательного голоса в партийных и государственных решениях. Выступления Цяо Ши, в частности, публикация книги его речей, становятся политическими событиями. Считается, что Цяо Ши сыграл роль в отстранении от власти, аресте и осуждении Чжоу Юнкана и Бо Силая, представлявших ортодоксально-маоистское крыло партийной элиты.

Кончина

Цяо Ши скончался в столице КНР на 91 году жизни. Некролог Цяо Ши был опубликован Синьхуа 14 июня 2015 от имени ЦК КПК, Госсовета КНР и Постоянного комитета ВСНП.

Отрывок, характеризующий Цяо Ши

– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.