Ц

Ц, ц (название: цэ) — буква всех славянских кириллических алфавитов (23-я в болгарском, 24-я в русском, 25-я в белорусском, 27-я в сербском и украинском, 28-я в македонском); используется также в письменностях некоторых неславянских народов. В старо- и церковнославянской азбуках носит название «ци» (ст.-сл.) или «цы» (ц.-сл.), смысл которого не вполне ясен: его связывают с формой им. пад. множ. ч. муж. рода «ции» от вопросительного и относительного местоимения «кыи» (какой, который); с древнерусским союзом «ци» («разве», «или», «верно ли, что»), соответствующим современному украинскому «чи»; есть и другие версии. В кириллице обычно считается 26-й по порядку (если речь идет о старославянской азбуке) или 25-й (в церковнославянской азбуке) и выглядит как ; в глаголице по счёту 27-я, имеет вид . В обеих азбуках числовое значение — 900.

Происхождение

Однозначно установить происхождение буквы ц кириллического начертания не представляется возможным, так как буква подобного вида входит в ряд алфавитов того времени: в эфиопском письме ሃ, в арамейском и производных от него, к примеру, в еврейском צ (на конце слов ץ), в коптском письме ϥ.

Варианты начертания

Из вариантов начертания кириллической буквы Ц стоит отметить старое Ч-образное (в котором хвостик продолжал линию правой мачты, что делало букву Ц весьма похожей на букву У, также часто угловатую); присутствующее во многих типографских церковнославянских шрифтах Џ-образное (с хвостиком под серединой буквы); в босанчице — И-образное (только левый нижний угол поднят на половину роста буквы) или Y-образное, совпадающее с древней формой буквы Ч. В гражданских шрифтах форма буквы совпадает с перевёрнутым П, к правому нижнему углу которого пристроен хвост: 7-образный, Z-образный, волнисто заворачивающийся под букву, а также многих других форм, ограниченных лишь фантазией дизайнера шрифта. В рукописном шрифте этот хвост в принципе можно рассматривать как диакритический знак, отличающий ц от и.

Произношение

В русском языке

Произношение буквы Ц, по одним источникам, в точности совпадает с аффрикатой [т̑с], то есть слитным (без пауз и гласных между звуками) сочетанием звуков [т] и [с], другие авторы считают, что между обозначаемой буквой «ц» аффрикатой [т̑с] (напр. пацан) и сочетанием [т + с] (напр. отсаживать) есть некоторое отличие на слух. В русском языке буква «ц» произносится почти всегда твёрдо перед звуками [а], [о], [у] и чуть смягчённо перед [э] и [и]. Удвоенная буква «ц» (встречающаяся в заимствованных словах) произносится одинарно, с небольшой дополнительной задержкой на [т], например, в слове пицца правильным произношением будет не [пи́т̑ст̑са], а [пи́т̑ːса]; так же произносится и сочетание «тц» (напр. отца).

В других языках

В других славянских языках, например в болгарском или украинском, произношение Ц может быть «мягким» и «твёрдым». Так, для украинского языка весьма обычно мягкое [ц']: перець, птиця, пацюк, Цюрупа; этот звук считается одной из наибольших трудностей в фонетике украинского языка при изучении его русскоязычными учащимися.

Правописание Ц + гласный

ЦА/ЦЯ, ЦО/ЦЁ, ЦУ/ЦЮ, ЦЕ/ЦЭ

Выбор между написаниями ца/ця, цо/цё, цу/цю, це/цэ в одних случаях может определяться произношением, в других — этимологией слова. Так, в исконно русских словах не бывает сочетаний ця, цё, цю, цэ, но в заимствованиях они возможны: хуацяо, Пацёрковский, Цюрих, Цэцэрлэг; а также в сложных словах, но обычно со слогоразделом после ц: спецэффект.

ЦЫ/ЦИ

После ц буква ы пишется в следующих случаях:

• в корнях некоторых слов: цыган, цыплёнок/цыпочки/цыпки, цыц/цыкать/цыцкать, цыркать, а также мцыри (нескл.) и в других словах тех же корней (до 1956 года также цынга, цыновка, панцырь, цыфирь, цырюльник и нек. др.); мнемонический способ запоминания слов с цы в начальной школе цыган на цыпочках цыплёнку цыкнул цыц содержит почти все слова, содержащие эту аффрикату с буквой ы в корне слова;
• в суффиксе притяжательных прилагательных -ын после основы на ц: птицын, сестрицын (в фамилиях тут бывает как -ын, так и -ин — в зависимости от того, когда и где предки данного человека получили документы, например: Ельцин, Солженицын);
• в окончаниях прилагательных на -ый после основы на ц: белолицый, куцый, -ые, -ы, -ым, -ыми, -ых;
• в окончании -ы существительных после основы на ц: улицы, отцы, лисицы, братцы;
• в фамилиях украинского происхождения, например: Цымбаларь, Яцына и др.
• в иностранных именах собственных в соответствии с правилами практической транскрипции, например: Цы Си, Цынцэрэни;
• в формах спряжения глагола сцать: сцышь, сцыт;
• Во всех остальных случаях после ц пишется и, например: цирк, цифра, цивилизация.

В 1960-е годы существовал проект реформы правописания, в котором, среди прочего, предлагалось писать ци вообще во всех подобных случаях. Этот проект вызвал широкие общественные обсуждения, оставив в памяти того поколения написание заец через е и огурци через и.

Таблица кодов

Кодировка	Регистр	Десятич- ный код	16-рич- ный код	Восьмерич- ный код	Двоичный код
Юникод	Прописная	1062	0426	002046	00000100 00100110
	Строчная	1094	0446	002106	00000100 01000110
ISO 8859-5	Прописная	198	C6	306	11000110
	Строчная	230	E6	346	11100110
КОИ-8	Прописная	227	E3	343	11100011
	Строчная	195	C3	303	11000011
Windows-1251	Прописная	214	D6	326	11010110
	Строчная	246	F6	366	11110110

В HTML прописную букву Ц можно записать как Ц или Ц, а строчную ц — как ц или ц.

См. также

• C (латиница)

Литература

• Булич С. К.,. Ц // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Карский Е. Ф. Славянская кирилловская палеография / отв. ред. акад. В. И. Борковский. — 2-е изд., факсимильное. — Л., М.(факс.): Из-во АН СССР; из-во «Наука» (факс.), 1928, 1979 (факс.). — С. 201. — 494 с. — 2700 экз.

Отрывок, характеризующий Ц

Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.