Чечено-Ингушская Автономная Советская Социалистическая Республика

Чечено-Ингушская АССР
чеч. Нохч-ГІалгІайн Автономни Совецки Социалистически Республика

Герб Флаг
Страна	СССР
Статус	АССР
Входила в	РСФСР
Административный центр	Грозный
Дата образования	1936—1944, 1957—1993
Председатель Верховного Совета	Доку Завгаев (последний)
Официальные языки	русский, чеченский, ингушский
Население (1989)	1 275 513
Площадь	19 300 км²
Часовой пояс	MSK (UTC+3)

Чече́но-Ингу́шская Автоно́мная Сове́тская Социалисти́ческая Респу́блика (Чечено-Ингушская АССР) (чеч. Нохч-ГІалгІайн Автономни Совецки Социалистически Республика, ингуш. Нохч-ГІалгІай Автономни Советски Социалистически Республика) — административно-территориальная единица РСФСР, существовавшая с 1936 по 1944 год и с 1957 по 1993 год.

Столица — город Грозный.

История

Первый период 1936—1944 годы

5 декабря 1936 года c принятием новой сталинской конституции СССР Чечено-Ингушская автономная область была выведена из состава Северо-Кавказского края и преобразована в Чечено-Ингушскую АССР.

Во время Великой Отечественной войны в 1942—1943 гг. небольшая часть Чечено-Ингушской АССР была оккупирована Германией. В феврале 1944 года чеченцы и ингуши были обвинены в коллаборационизме и депортированы в Казахстан и Киргизию (операция «Чечевица»). 7 марта 1944 года указом Президиума Верхвного Совета СССР Чечено-Ингушская АССР была упразднена и был образован Грозненский округ в составе Ставропольского края. В состав Дагестанской АССР были включены следующие районы упраздненной республики: Веденский, Ножай-Юртовский, Саясановский, Чеберлоевский, а также Курчалоевский и Шароевский районы, за исключением северо-западной части этих районов, и восточная часть Гудермесского района. Однако уже 22 марта по решению Президиума Верховного Совета РСФСР округ был также упразднён, а бывшая территория республики стала Грозненской областью РСФСР. 25 июня 1946 года Верховный Совет РСФСР утвердил упразднение ЧИАССР, исключив упоминание о ней из статьи 14 Конституции РСФСР 1937 года, 25 февраля 1947 года упоминание об автономии было исключено Верховным Советом СССР из ст. 22 Конституции СССР.

Второй период 1957—1993 годы

9 января 1957 года указами Президиумов Верховных Советов СССР и РСФСР Чечено-Ингушская АССР была восстановлена, причём в несколько иных границах, чем при упразднении; в её составе остались переданные в 1944 году из Ставропольского края в Грозненскую область Наурский и Шелковской районы с преобладающим русским населением, но при этом ей не был возвращён Пригородный район, оставшийся в Северной Осетии. Площадь республики после восстановления составляла 19 300 км².

11 февраля 1957 года Верховный Совет СССР утвердил указ своего Президиума от 9 января и вернул в ст. 22 Конституции СССР упоминание об автономии.

В августе 1958 года в Грозном произошли массовые беспорядки, поводом для которых послужило убийство на бытовой почве.

В 1973 году после погромов в чечено-ингушской столице (15-18 января) было принято постановление ЦК КПСС «Об антиобщественных националистических проявлениях в г. Грозном». В республику выехала группа работников ЦК КПСС и Совета министров РСФСР. После возвращения группы в Москву отдел пропаганды ЦК КПСС и отдел организационно-партийной работы ЦК КПСС подготовили специальный отчет, в котором, в частности, говорилось, что националистически настроенные лица допускали оскорбления, угрозы, хулиганские действия, насилие в отношении граждан других национальностей, особенно русских, что вынуждало последних выезжать за пределы республики. В качестве примера приводится Сунженский район, который «за последние три года» покинули 9 тысяч русских, в том числе в первом квартале 1973 года 780 человек.

Распад Чечено-Ингушской АССР

27 ноября 1990 года Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР принял декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской республики, а 24 мая 1991 года согласно поправкам в ст. 71 Конституции РСФСР автономная республика стала называться Чечено-Ингушской Советской Социалистической Республикой.

8 июня 1991 года по инициативе Джохара Дудаева в Грозном собралась часть делегатов Первого чеченского национального съезда, которая провозгласила себя Общенациональным конгрессом чеченского народа (ОКЧН). Вслед за этим была провозглашена Чеченская Республика Нохчи-чо (Чеченская Республика Ичкерия), а руководители Верховного Совета республики были объявлены узурпаторами.

События 19-21 августа 1991 года в Москве стали катализатором социально-политического взрыва в Чечено-Ингушетии. Организатором и руководителем массового движения стал Исполком ОКЧН во главе с Джохаром Дудаевым. После провала и самороспуска ГКЧП Исполком ОКЧН и организации национал-радикального толка выступили с требованием отставки Верховного Совета ЧИАССР и проведения новых выборов. 1-2 сентября 3-я сессия ОКЧН объявила Верховный Совет автономной республики низложенным и передала всю власть на территории Чечено-Ингушетии Исполкому ОКЧН.

6 сентября 1991 года Дудаев объявил о роспуске республиканских структур власти. Чеченские гвардейцы заняли здание телецентра и Дом радио, взяли штурмом парламент, где шло заседание Верховного Совета. В этот день Верховный совет собрался в полном составе, для консультаций на него были приглашены главы местных советов, духовенство, руководители предприятий. Джохар Дудаев, Яраги Мамадаев и другие руководители ОКЧН приняли решение взять здание штурмом. Штурм начался в 16-17 часов вечера, минут через 15-20 после того, как московские эмиссары — среди них был и член Верховного совета РСФСР Асламбек Аслаханов — покинули здание. Более 40 депутатов парламента были избиты, а председателя горсовета Грозного Куценко сепаратисты выбросили из окна, а потом добили в больнице.

15 сентября в Грозный прилетел исполняющий обязанности Председателя Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов. Под его руководством прошла последняя сессия Верховного Совета республики, на которой депутаты приняли решение об отставке сторонника ГКЧП Доку Завгаева с поста председателя Верхового Совета и о самороспуске парламента. В результате переговоров между Русланом Хасбулатовым и лидерами Исполкома ОКЧН в качестве временного органа власти на период до выборов (назначенных на 17 ноября) был сформирован Временный Высший Совет ЧИАССР (ВВС) из 32 депутатов, сокращённый вскоре до 13 депутатов, затем — до 9.

Председателем Временного Высшего Совета ЧИАССР был избран заместитель председателя Исполкома ОКЧН Хусейн Ахмадов, заместителем председателя ВВС — помощник Хасбулатова Юрий Чёрный.

К началу октября 1991 года во ВВС возник конфликт между сторонниками Исполкома ОКЧН (4 члена во главе с Хусейном Ахмадовым) и его противниками (5 членов во главе с Юрием Чёрным). Хусейн Ахмадов от имени всего ВВС издал ряд законов и постановлений, создававших правовую базу для деятельности Исполкома ОКЧН в качестве высшего органа власти, а 1 октября объявил о разделении Чечено-Ингушской Республики на суверенную Чеченскую Республику Нохчи-чо и Ингушскую автономную республику в составе РСФСР.

5 октября семеро из девяти членов ВВС приняли решение о смещении Х.Ахмадова и об отмене незаконных актов. В тот же день Национальная гвардия Исполкома ОКЧН захватила здание Дома профсоюзов, в котором заседал ВВС, а также захватила здание КГБ Чечено-Ингушской АССР. 6 октября Исполком ОКЧН объявил о роспуске ВВС («за подрывную и провокационную деятельность») и принял на себя функции «революционного комитета на переходный период со всей полнотой власти».

27 октября 1991 года под контролем сторонников исполкома ОКЧН были проведены выборы президента и парламента Чеченской Республики Ичкерия. Не признали результаты выборов Совет министров Чечено-Ингушетии, руководители предприятий и ведомств, руководители ряда районов автономной республики. 2 ноября 1991 года Съездом народных депутатов РСФСР эти выборы были признаны незаконными. Коренным образом расстановку сил изменил указ Президента РСФСР от 7 ноября 1991 г. о введении чрезвычайного положения на территории Чечено-Ингушетии. Лидеры оппозиционных партий и движений заявили о поддержке президента Дудаева и его правительства, взявшего на себя миссию защиты суверенитета Ичкерии. Временный Высший Совет и его ополчение распались в первые дни кризиса.

8 ноября чеченские гвардейцы блокировали здания МВД и КГБ, а также военные городки. В блокаде использовались мирные жители и бензовозы.

Ингушская Республика (впоследствии переименованная в Республику Ингушетия) после распада Чечено-Ингушской АССР взяла курс на лояльность России, в то время как Чеченская Республика, которую в октябре 1991 года возглавил Джохар Дудаев, объявила о выходе из состава России и до начала Первой чеченской войны в декабре 1994 года пользовалась фактической независимостью. Конституция ЧРИ была принята парламентом республики 2 марта 1992 года и отменяла собой действие конституции ЧИАССР 1978 года.

4 июня 1992 года Верховным Советом РФ был принят Закон «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации». Создание республики было внесено на утверждение Съезда народных депутатов Российской Федерации. 10 декабря 1992 года съезд народных депутатов своим постановление утвердил образование Ингушской Республики и внёс соответствующую поправку в Конституцию РСФСР 1978 г.: Чечено-Ингушетия была разделена на Ингушскую республику и Чеченскую республику, граница между которыми осталась неутверждённой даже до настоящего времени. Данный закон был опубликован 29 декабря 1992 года в «Российской газете» и вступил в силу 9 января 1993 года по истечении 10 дней со дня официального опубликования.

Административное деление

После преобразования Чечено-Ингушской АО в Чечено-Ингушскую АССР в состав республики входил 1 город областного подчинения Грозный и 24 района. В 1944 году путём разукрупнения Надтеречного и Гудермесского районов созданы Горагорский и Новогрозненский районы, ликвидированные в 1951 году. После восстановления Чечено-Ингушской АССР 11 февраля 1957 года в её состав вошли 2 города республиканского подчинения (Грозный и Малгобек) и 16 районов.

По состоянию на 1990 год в состав республики входили 3 города республиканского подчинения:

• Грозный
• Гудермес
• Малгобек

и 15 районов:

1. Ачхой-Мартановский — с. Ачхой-Мартан
2. Веденский — с. Ведено
3. Грозненский — г. Грозный
4. Гудермесский — с. Гудермес
5. Итум-Калинский — с. Итум-Кали
6. Малгобекский — г. Малгобек
7. Надтеречный — с. Знаменское
8. Назрановский — г. Назрань
9. Наурский — ст-ца Наурская
10. Ножай-Юртовский — с. Ножай-Юрт
11. Сунженский — ст-ца Орджоникидзевская
12. Урус-Мартановский — г. Урус-Мартан
13. Шалинский — г. Шали
14. Шатоевский — с. Шатой
15. Шелковский — ст-ца Шелковская

Население

Динамика численности населения республики:

Год	Население, чел.	Источник
1939	697 009	Перепись 1939 года
1959	710 424	Перепись 1959 года
1970	1 064 471	Перепись 1970 года
1979	1 153 450	Перепись 1979 года
1989	1 275 513	Перепись 1989 года

Национальный состав Чечено-Ингушской АССР

Народ	1959, тыс. чел.	1970, тыс. чел.	1979, тыс. чел.	1989, тыс. чел.
чеченцы	244,0 (34,3 %)	508,9 (47,8 %)	611,4 (52,9 %)	734,5 (57,8 %)
русские	348,3 (49,0 %)	367,0 (34,5 %)	336,0 (29,1 %)	293,8 (23,1 %)
ингуши	48,3 (6,8 %)	113,7 (12,0 %)	134,7 (11,7 %)	163,8 (12,9 %)
армяне	13,2 (1,9 %)	14,5 (1,4 %)	14,6 (1,3 %)	14,8 (1,2 %)
украинцы	13,7 (1,9 %)	12,7 (1,2 %)	12,0 (1,0 %)	…

См. также

История Чечни

Ссылки

• Чечено-Ингушская Автономная Советская Социалистическая Республика — статья из Большой советской энциклопедии.
• [kavkaznasledie.ru/archives/263 Конституция 1937 года]
• [kavkaznasledie.ru/archives/265 Конституция 1978 года]

Отрывок, характеризующий Чечено-Ингушская Автономная Советская Социалистическая Республика

– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.