Чехословацкая Социалистическая Республика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «ЧССР»)
Перейти к: навигация, поиск
Чехословацкая
Социалистическая Республика (ЧССР)*
Československá
socialistická republika (ČSSR)
унитарная (с 1969 федеративная) республика

11 июля 1960 —
28 марта 1990



Флаг ЧССР Герб ЧССР
Столица Прага
Крупнейшие города Прага, Брно, Братислава
Язык(и) чешский и словацкий
Денежная единица чехословацкая крона
Гимн Kde domov můj и Nad Tatrou sa blýska
Площадь 127 900 км²
Население 15,6 млн. (1992)
Форма правления социалистическая республика
Президент
 - 1957-1968 Антонин Новотный
 - 1968-1975 Людвик Свобода
 - 1975-1989 Густав Гусак
 - 1989-1992 Вацлав Гавел
Председатель Правительства
 - 1963-1968 Йозеф Ленарт
 - 1968-1970 Олдржих Черник
 - 1970-1988 Любомир Штроугал
 - 1988-1989 Ладислав Адамец
 - 1989-1992 Мариан Чалфа
История
 - 11 июля 1960 унитарное государство
 - 1 января 1969 федерация
 - 28 марта 1990 переименована в ЧСФР
К:Появились в 1960 годуК:Исчезли в 1990 году
История Чехословакии

Создание Чехословакии
История Чехословакии (1918–1938)
История Чехословакии (1938–1939)
История Чехословакии (1939-1945)
История Чехословакии (1945-1948)
История Чехословакии (1960-1990)
Пражская весна (1968)
Бархатная революция (1989)
История Чехословакии (1990-1992)
Распад Чехословакии (1993)

Портал «Чехословакия»

Чехословацкая Социалистическая Республика, ЧССР (чеш. Československá socialistická republika, аббр. ČSSR) — официальное название Чехословакии, принятое при изменении Конституции страны 11 июля 1960 года, и действовавшее вплоть до 28 марта 1990 года, когда оно было изменено на «Чехословацкая Федеративная Республика», а позже — на «Чешская и Словацкая Федеративная Республика». 1 января 1993 года эта страна распалась на два суверенных государства — Чехию и Словакию.

Исторические рамки существования названия «ЧССР» лишь отчасти перекрывают эпоху существования Чехословакии как социалистического государства — одной из стран народной демократии, соучредителя и участника СЭВ и Варшавского договора.





Содержание

Конституция 1960 года и новое административное устройство

5—7 июля 1960 года в Праге прошла общегосударственная конференция коммунистической партии Чехословакии, констатировавшая победу социалистических производственных отношений (при сохранении ограниченной частной собственности). 11 июля 1960 года Национальное собрание приняло новую конституцию, по которой страна стала называться Чехословацкой Социалистической Республикой — ЧССР. Вскоре после этого на основе экономического районирования, разработанного ещё в 1950-е годы, было введено новое административно-территориальное деление.

Экономическое районирование ЧССР (статистика за 1974—1975 годы)
Области и приравненные к ним города Административный центр Площадь Население Доля в производстве
км²  %% тыс. чел.  %% пром. с/х
ЧССР чеш. ČSSR Прага 127877 100,0 % 14973 100,0 % 100,0 % 100,0 %
# ЧСР чеш. ČSR Прага 78863 61,67 % 10158 67,84 % 74,2 % 69,2 %
* Прага чеш. Praha 497 0,39 % 1176 7,85 % 8,7 %
I Среднечешский край чеш. Středočeský kraj Прага 11002 8,60 % 1139 7,61 % 8,4 % 13,5 %
II Южночешский край чеш. Jihočeský kraj Ческе-Будеёвице 11347 8,87 % 676 4,51 % 3,3 % 8,0 %
III Западночешский край чеш. Západočeský kraj Пльзень 10872 8,50 % 880 5,88 % 4,6 % 5,7 %
IV Северочешский край чеш. Severočeský kraj Усти-над-Лабем 7810 6,11 % 1149 7,67 % 10,8 % 4,9 %
V Восточночешский край чеш. Východočeský kraj Градец-Кралове 11240 8,79 % 1234 8,24 % 8,7 % 10,9 %
VI Южноморавский край чеш. Jihomoravský kraj Брно 15029 11,75 % 2005 13,39 % 11,4 % 16,9 %
VII Североморавский край чеш. Severomoravský kraj Острава 11066 8,65 % 1899 12,68 % 18,3 % 9,3 %
# ССР чеш. SSR Братислава 49014 38,33 % 4815 32,16 % 25,8 % 30,8 %
* Братислава чеш. Bratislava 368 0,29 % 350 2,34 % 5,3 %
VIII Западнословацкий край чеш. Západoslovenský kraj Братислава 14491 11,33 % 1648 11,01 % 5,5 % 17,5 %
IX Среднесловацкий край чеш. Stredoslovenský kraj Банска-Бистрица 17976 14,06 % 1477 9,86 % 9,0 % 6,3 %
X Восточнословацкий край чеш. Východoslovenský kraj Кошице 16179 12,65 % 1341 8,96 % 6,0 % 7,0 %

С 1 января 1969 года вступил в силу Конституционный закон о чехословацкой федерации (чеш.) (№ 143/1968 Sb.)[1], по которому унитарное государство было преобразовано в федерацию двух равноправных республик — Чешской социалистической республики и Словацкой социалистической республики[2].

Экономика

ЧССР в системе международного разделения труда

Географическое положение «на перекрёстках» важнейших трансевропейских коммуникаций, включая водные (с Лабы/Эльбы на север и по Дунаю на юг), позволило, при собственных запасах различных видов угля, компенсировать ввозом относительную нехватку сырья железорудного. На этой основе уже к концу XIX века собственная металлургическая база способствовала ориентации чешской индустрии на машиностроение, в составе которого выделялось транспортное.

Словакия же, административно входившая в состав Венгерского королевства, дополняла экономический комплекс региона не только своим аграрным сектором, но и горнодобывающими производствами. Словацкие Рудные горы, наряду с Рудными горами Чехии, долгое время пополняло казну золотом и серебром, а промышленность в целом — ресурсами первоначального накопления капитала. Впрочем, к концу XIX века запасы золота в Словакии практически исчерпались[3], в то время как в 1898 году Чехия из 371 т золотой руды извлекла 59,86 кг золота, и кроме того добыла более 39,5 т серебра.[4]

Отраслевая специализация промышленности Чехословакии складывалась в эпоху промышленного переворота XIX века в рамках Австро-Венгрии, где эти земли представляли собой наиболее развитый из славянских регионов этой великой многонациональной империи Габсбургов. По оценкам начала XX века отдельно взятое королевство Чехия (в особенности, его северные местности) по степени развитости промышленности вообще занимало первое место во всей Австро-венгерской монархии[4].

Место вновь образованной в 1918 году Чехословакии в системе международного разделения труда было предопределено, с одной стороны — внутрихозяйственными товаропотоками бывшей Австро-Венгрии (ставшими «международными» с появлением новых границ), а с другой — ориентацией, в основном, на Западную Европу, где в числе внешнеторговых партнёров доминировала Германия.

В 1949 году Чехословакия выступила соучредителем СЭВ — межгосударственной организации социалистических стран по координации внешнеэкономических связей и национальных программ и планов их экономического развития.

В рамках СЭВ Чехословакия вместе с Венгрией, Югославией и отчасти Румынией как бы реинтегрировали единое экономическое пространство бывшей Австро-Венгрии, разделённое в 1918 году государственными и таможенными барьерами. Фактически, из земель этой империи за рамками СЭВ осталась только Австрия. Внутри СЭВ возобновялось — и экономическое взаимодействие с северными соседями ЧССР — Германией (в части ГДР) и Польшей. Со своей стороны, СССР взял на себя в СЭВ роль основного поставщика металлов, нефтегазового сырья и электроэнергии для промышленности ЧССР, и, соответственно, покупателя чехословацкой продукции.

Послевоенные преобразования

5 апреля 1945 года президент Бенеш утвердил Кошицкую правительственную программу восстановления экономики Чехословакии. Национализация бывших частных предприятий и банков была в этой программе не самоцелью, а способом организации деятельности экономики в условиях необходимости наказания коллаборационистов и других сподручных фашизма. По декрету о недействительности имущественно-правовых отношений, возникших в годы оккупации (19 мая 1945 года) всё имущество производственного назначения, принадлежавшее коллаборационистам, подлежало безвозмездной передаче в народное управление. Однако при этом по декрету 24 октября 1945 года владельцы национализированных копей и крупных промышленных предприятий (из числа не запятнавших себя сотрудничеством с фашистами) получали компенсацию.

Таким образом в руки государства полностью перешла энергетика, угольная, металлургическая, основная часть химической промышленности и предприятия военно-промышленного комплекса, а также акционерные банки и страхкассы. В остальных отраслях были национализированы (с выкупом) предприятия с численностью не менее 150 человек. В результате доля промышленного производства, переданного из частной в государственную собственность (см. народное предприятие, чеш. Národní podnik[5]), составила 80 %.

Декретом от 12 июня 1945 года были конфискованы все земли, принадлежавшие немецким и венгерским помещикам, а также тем, кто сотрудничал с немецкими, венгерскими и (в 1938-39) польскими оккупантами. В развитие аграрной реформы, провозглашённой ещё в 1919 году, в июне 1947 года был принят закон, предусматривавший последующее снижение верхнего предела размеров частных землевладений.

Кошицкая программа стала для Чехословакии масштабным опытом макроэкономического регулирования экономики, ориентированной на рынок. Окончательно задачу послевоенного восстановления экономики решил последовавший за ней первый пятилетний план 1949-53 гг.: уровень промышленного производства достиг 119 % к последнему мирному, 1937 году.

Идейные основы экономической политики КПЧ

Хотя за два года реализации Кошицкой программы доля частного сектора в народном хозяйстве страны сократилась до 1/5, Чехословакия не являлась при этом социалистическим государством, а лишь «создала предпосылки перехода к построению социализма»[6].

Выступая на XIX съезде КПСС, президент Готвальд сказал: «Мы приходим к вам учиться тому, как строить социализм»[7]. В ожидании завершения начатой при Сталине V пятилетки (1951-55) с целью последующей синхронизации пятилетних планов, по завершении первой чешской пятилетки (1948−1953) в ЧССР на 1954 и 1955 годы принимались только годичные планы развития народного хозяйства. На 1956-60 годы в СССР были приняты Директивы на VI, а в ЧССР — на вторую пятилетку. План предусматривал, в том числе, ускорение развития топливно-энергетической и сырьевой отраслей, а в сельском хозяйстве — увеличение доли социалистического сектора.

С приходом к власти в СССР Н. С. Хрущёва, чьи реформы в области плановой экономики впоследствии КПСС расценила как волюнтаризм, координация взаимодействия плановых систем ЧССР и Советского Союза на некоторое время разладилась. В 1959 году в СССР приняли новый план — т. н. семилетку, одновременно начав децентрализацию всей плановой системы страны. Зигзаги экономической политики СССР осложнили координацию экономических процессов в рамках СЭВ. Тем не менее, по итогам второй пятилетки промышленное производство выросло к 1955 году на 66 %, в 4 раза превзойдя уровень 1937 года. Национальный доход вырос по сравнению с 1948 годом в 2,5 раза, а на долю кооперированного сектора приходилось уже 87,4 % всей сельскохозяйственной площади[8].

На XXII съезде КПСС Н. С. Хрущёв провозгласил амбициозную программу построения коммунизма и начал перестраивать всю систему планирования народного хозяйства. В том же году в Чехословакии началась III пятилетка (1961—1965 гг.), поставившая главной задачей реструктуризацию экономики страны. Позже, в 1970-е годы попытки воспроизвести в Чехословакии хрущёвские эксперименты были охарактеризованы как «недостатки в руководстве народным хозяйством, ослабление централизованного управления»[9]. Успеха эти эксперименты не принесли; темпы роста экономики ЧССР в эту пятилетку снизились, и стали нарастать диспропорции между уровнями развития промышленности и сельского хозяйства.

При составлении 4-го пятилетнего плана (1966—1970 гг.) Госплан ЧССР мог согласовывать объёмы экономического взаимодействия с СССР, ориентируясь уже на более обоснованные цифры Директив VIII пятилетки СССР, составленные на аналогичный срок в контексте Косыгинской реформы 1965 года. В октябре 1964 года (когда в СССР был смещён Хрущёв) КПЧ утвердила принципы разработки своей национальной экономической реформы. В июне 1966 года так называемая «Новая экономическая модель» была утверждена XIII съездом КПЧ, и с 1967 года в ЧССР приступили к её реализации.

Новая модель предполагала усиление роли предприятий и кооперативов в кратко- и среднесрочном планировании, с одновременным сосредоточением государственных органов на долгосрочном макроэкономическом регулировании. Отчасти заимствуя опыт социалистической Югославии, предлагалось усилить самостоятельность предприятий в вопросах использования прибыли. Наиболее критичным в плане возможных социальных последствий было предложение ослабить контроль за ценами, предоставив им возможность колебаться в зависимости от спроса и предложения, в том числе на мировых рынках.

Дискуссии о возможности и целесообразности возврата от плановой экономики к рыночной стихии разворачивались на фоне очевидных неудач в экономике в начале 1960-х годов, когда некоторые руководители ЧССР стремились «шагать в ногу» с волюнтаристскими экспериментами Хрущёва в Советским Союзе. И хотя развитие на основе сбалансированного плана стало приносить ощутимые результаты («Новая экономическая модель» так и не была внедрена, однако среднегодовые темпы роста за 1966—1970 составляли 6,9 % по сравнению с 4,1-4,4 % среднемировых), дискуссия продолжала набирать обороты, приведя в конечном счёте к расколу в высшем руководстве КПЧ.

Промышленность

Машиностроение

В рамках СЭВ Чехословакия взяла курс на дальнейшее развитие машиностроения как ключевой отрасли своей экономики. Произошёл важнейший структурный сдвиг: доля машиностроения, составлявшая в 1930 году 1/5 (21 %), возросла к 1960 году до 1/3 (33,4 %), и продолжала сохраняться примерно на этом уровне в 1970−1980-е годы. Удельный вес металлургии — неблагоприятной для экологии отрасли по выплавке металлов на угле — наоборот, сократился с 21 % в 1930 году до 7,4-7,5 % в 1960−1970-е годы, в том числе благодаря импорту проката (в 1987−1988 году поставки СССР составляли 62−67 млн.т[10]).…

Ведущими в машиностроении ЧССР продолжали оставаться производства с многолетней историей: «ЧКД — Прага» (тяжёлое и транспортное), автостроительные «Татра» (Копршивнице), «Шкода» (Млада-Болеслав) и завод в Праге (ныне им. Готвальда). В 1960−1980-е годы происходило их техническое перевооружение, с расширением ассортимента. Так, конгломерат заводов «Шкода» в Пльзени, помимо машиностроения, металлургического и транспортного оборудования, выпускал также электротехническое и электроэнергетическое. Кроме того, к 1970 году в ЧССР было вновь сооружено свыше 2000 новых промышленных предприятий и отдельных объектов, в том числе 181 с числом занятых свыше 1 тыс. чел.

Транспортное машиностроение

Исторически ведущей машиностроительной подотраслью страны (около ⅓ стоимости продукции) было и осталось производство рельсовых (тепловозы, электровозы, железнодорожные и трамвайные вагоны) и сухопутных (автомобили, троллейбусы, мотоциклы) транспортных средств.

Гражданам СССР с начала 1960-х гг. хорошо знакомы многие модификации троллейбусов Škoda, эксплуатировавшиеся во множестве городов Советского Союза, а также на самой длинной троллейбусной системе в мире, связывающей Симферополь с курортами Южного берега Крыма, протяженностью 96 км:

Для жителей многих городов СССР ещё одним ассоциативным символом ЧССР стали одновагонные трамваи Tatra T3 — их производство заводом ЧКД-Прага (19601989 годы) хронологически совпало с годами существования ЧССР. Возник даже своеобразный парадокс: одновагонные трамваи, разработанные и начавшие выпускаться в Ленинграде даже раньше, в 1957 году (модель ЛМ-57), жители первые годы называли «чешскими»[11]. Трамваи в ЧССР выпускались и на «Шкоде», в то время как марка «Татра» ассоциировалась в СССР прежде всего с большегрузными самосвалами (в небольших количествах в СССР ввозились и легковые машины этой марки).

Продолжалось развитие начавшегося ещё в 1919 году авиастроения[12]. С постройкой верфи в Комарно (Словакия) появилось речное судостроение, а завода в Брно — и тракторостроение.

Производство вооружения

Производство современных вооружений в Чехословакии также имеет давнюю предысторию. Предприятия Богемии и Моравии были одной из важнейших составляющих военно-промышленного потенциала фашистской Германии, снабжая вермахт двигателями, бронетехникой и стрелковым оружием включая противотанковое[13]. После второй мировой войны Чехословакия вернулась на мировой рынок оружия как самостоятельный экспортёр — в том числе за пределами круга стран-участниц Варшавского договора (ОВД), главных по значимости покупателей чешского оружия после собственно Чехословацкой народной армии. Размещение новых оборонных предприятий также охватывало не только индустриальную Чехию. В Словакии к началу 1990-х действовало 35 машиностроительных военных производств, ориентированных на снабжение армий стран ОВД различной военной техникой[14].

Энергетическое машиностроение

Энергетическое машиностроение, изначально снабжавшее многочисленные тепловые электростанции ЧССР, начиная с 1960-х годов получило новое направление специализации — атомные электростанции. Их в Чехословакии было возведено три («Богунице», «Дукованы», «Темелин»[17]); вся энергосистема страны при этом входила в единую энергосистему «Мир», обеспечивавшую бесперебойное энергоснабжение и эффективное распределение нагрузок между странами — членами СЭВ. Производство электротехнических изделий в ЧССР было представлено предприятиями в Праге, Брно, Пльзени, Братиславе и Пардубице.

Станкостроение

Наряду с этими отраслями в машиностроении Чехословакии широкое развитие получило станкостроение (Прага, Пльзень, Брно, Куржим, Готвальдов). Среди стран СЭВ по выпуску металлорежущих станков Чехословакия занимала второе место после СССР, опережая ГДР.

Сырьевые отрасли

Топливо и энергетика

Удельный вес топливно-энергетических отраслей по числу занятых (1930 — 10,1 %; 1960 — 9,9 %, 1976 — 8 %) показывал незначительное снижение, однако на этом фоне в 1960-70-е годы произошёл существенный структурный сдвиг, связанный с постройкой нефтепровода «Дружба». При том, что добыча бурого угля продолжала расти (1960 — 57,9; 1970 — 81,3 и 1976 — 89,5 млн.т.), на роль основного энергоносителя в экономике ЧССР выдвинулись нефть и газ. В 1987 году СССР поставил в ЧССР почти 17 млн.т нефти на 2,6 млрд.валютных рублей; на 1,2 млрд рублей — газа, а также 3,7 млрд кВт-ч. электроэнергии. На этой материальной основе социалистическая Чехословакия сохранила и качественно развила ведущие отрасли своей международной специализации. Одновременно происходило и ускоренное создание индустриального потенциала Словакии.

Металлургия

В металлургии, помимо модернизации старых заводов в Чехии (Острава, Тршинец, Кладно), построили два новых крупных комбината — один в Остраве и другой в восточно-словацком городе Кошице. При этом Средняя и Северная Словакия стали специализироваться на выпуске специальных ферросплавов. В рамках интеграционных программ СЭВ в Словакии (Жара-на-Гроне) был построен алюминиевый завод, работающий на бокситах из Венгрии.

Химическая промышленность

В рамках социалистической экономической интеграции стран СЭВ получила дальнейшее развитие и специализацию и химическая промышленность ЧССР. На базе советской нефти и газа стали развиваться новейшие отрасли органического синтеза, производство пластмасс и синтетических смол (581 тыс. т в 1976), химических волокон, синтетического каучука и т. п. Крупнейший в ЧССР НПЗ «Словнафт» в Братиславе обрабатывал около 9 млн.т нефти в год; на советском же сырье работал и комбинат в Залужи у Моста. Не менее важным азимутом внешнеэкономической кооперации в области нефтехимии была ГДР: по т. н. олефиновой программе из чешских Залужей был проложен этиленопровод в немецкий город Бёлен.

Люстра из богемского хрусталя фирмы Preciosa (чешск.)

Чешские Будейовицы прославили не только «Budweiser» и бравый солдат Швейк, но и карандаши «Кох-и-Нор»
(Сверху — здания фабрики в Будейовицах с логотипами компании на служебном надземном переходе между ними)

Переход и логотипы крупно

Продукция фирмы «Кох-и-Нор»
Визитные карточки Чехословакии

Знаменитая карловарская настойка Бехеровка

Пльзеньское пиво (нынешнее Pilsner Urquell, выпускаемое c 1842 года, было известно в СССР под чешским названием Plzeňský Prazdroj)

Будейовицкий «Budweiser»

Стекольная промышленность

В ЧССР продолжала развиваться и сохранять свой авторитет на мировых рынках старейшая из традиционная отраслей — стекольная. Чешское стекло было известно по всему миром под названием «богемского». Богемский хрусталь, бижутерия и различные виды декоративного стекла были предметом престижа и даже роскоши во всех странах социалистического лагеря, обладание которыми было объектом зависти со стороны окружающих. Помимо этого развивался и выпуск технических видов чешского стекла.

Керамическая и фарфоровая промышленность

Исторически, предметом национальной гордости была также керамическая и фарфоровая промышленность страны, которая опирались на месторождения высококачественного каолина в Западной Чехии (Карловы Вары, Горни Бржиза (чешск.)).

Деревообработка и целлюлозно-бумажная промышленность

Деревообработка и целлюлозно-бумажная промышленность, сосредоточенная в горно-лесистых районах Северной и Южной Чехии, Средней и Восточной Словакии[18], также являлись внешнеторговой специализацией.

Помимо бумаги и мебели, особого упоминания заслуживают карандаши марки «Кох-и-Нор», о которых ещё Энциклопедия Брокгауза и Ефрона упоминает как о, своего рода, «визитной карточке» Чехии, наряду с пильзенским пивом. Эта марка была прекрасно известна всем графикам, чертёжникам и архитекторам Советского Союза, обладание которой, ввиду высокого качества как деревянных, так и цанговых карандашей, а также отдельно выпускавшихся грифелей, готовален и ластиков, было предметом профессиональной гордости и престижа представителей указанных профессий, которым на работе, как правило, полагались бесплатные советские казённые карандаши марки «Конструктор», стоившие в свободной продаже 2 копейки и стирательные резинки отечественного производства. В отличие от последних, карандаши и ластики «Кох-и-Нор» обычно бесплатно не выдавались и приходилось покупать их в магазинах канцелярских принадлежностей за свой счёт. Чешские карандаши стоили в 5−10 раз дороже и продавались коробками по 12 шт. в каждой, при этом покупать приходилось сразу несколько коробок, так как для выполнения чертёжно-графических работ требуются карандаши различной степени твёрдости, а в коробке все карандаши были одной твёрдости. Так что покупка кохиноров выливалась в довольно приличную по советским меркам сумму, но это не останавливало профессионалов. Своеобразным показателем популярности и распространённости данной марки является существование в СССР с 1953 года самодеятельного сатирического мужского хора московских архитекторов «Кохинор», завоевавшего любовь зрителей во всех домах творчества Москвы, включая Центральный дом работников искусств, Центральный дом актёра и Дом учёных, но, ввиду негласного запрета, лишь изредка появлявшегося на телеэкранах в ходе трансляции мероприятий по случаю юбилеев тех или иных деятелей искусств, а также юбилейных спектаклей театра им. Вахтангова «Принцесса Турандот». Символичным было само появление «Кохинора» на сцене, когда под музыку бодрого марша строем выходили архитекторы с двухметровыми карандашами-«Кохинорами» на плече, что вызывало у зрителей бурю восторга.

Лёгкая промышленность

Ведущими отраслями лёгкой индустрии ЧССР были текстильная и обувная промышленность.

Обувная промышленность

Более ½ обуви в ЧССР выпускалось на предприятии «Батя» (в ЧССР его переименовали в «Свит») в городе Готвальдов. Большой популярностью в странах социализма пользовалась обувная марка «BOTAS» (чешск.) из города Skuteč (чешск.), известная, прежде всего, благодаря свой спортивной продукции (кроссовкам), а также широкой номенклатуре поставлявшейся на экспорт мужской, женской и детской обуви, отличавшейся высоким качеством, также являвшейся объектом гордости её обладателей. В частности, предметом шика были у советских военных полуботинки данной марки, полностью соответствовавшие требованиям к уставной обуви, которые не выдавались бесплатно интендантскими службами в качестве табельного имущества, а продавались исключительно за наличные деньги магазинами системы Военторга по предъявлению удостоверения личности военнослужащего. По производству обуви на душу населения ЧССР занимала в 1960−1980-е годы первое место в мире.

Текстильная и швейная промышленность

Начиная с 1960-х годов местная текстильная и швейная промышленность, как и во всём мире, отчасти переориентируются на работу с химическими волокнами (в ЧССР заслуживает упоминания искусственный шёлк местного производства). При относительном сокращении числа занятых в производстве тканей и одежды (с 8,9 % в 1960 до 4,5 %), отражавшем его техническое перевооружение, швейная промышленность продолжала сохранять и экспортное значение для ЧССР.

Сельское хозяйство и пищевая промышленность

Продукция животноводства и птицеводства, тыс. т
1960 1970 1976
Мясо и сало (в убойном весе) 802 1098 1322
в том числе говядина 240 362 415
свинина 483 586 728
птица 45,8 103 141
Молоко 4093 4978 5485
Шерсть овечья 2,5 4,1 3,6
Яйца куриные, млн. шт. 2267 3733 4492

В 1960−1980-е годы в сельском хозяйстве страны также произошли значимые структурные изменения: рост удельного веса животноводства и птицеводства при сокращении растениеводства. Их соотношение, составлявшее в 1930-е годы примерно 45:55, к середине 1970-х годов изменилось на обратное (57,1 % животноводство и 42,9 % растениеводство в 1976 году). Как видно из таблицы, стабильно высокими темпами нарастало производство всех видов мяса и птицы.

Помимо мяса, ЧССР также достигла самообеспечения по продовольственному зерну, импортируя, однако, часть кормового зерна. В структуре посевов в 1960—1980 годы рожь уступила место пшенице; её урожайность достигла 40 ц/га, что в те годы превышало средний европейский уровень. Кроме свёклы, к 1970-м годам сокращались и посадки картофеля; многие высвободившиеся площади отводились под ячмень. Если к началу 1960-х годов посевы ячменя оставались примерно на довоенном уровне (650—680 тыс.га), то к середине 1970-х они превысили 850 тыс.га, что, вместе с ростом урожайности дало почти двукратный рост сбора (1,55 млн.т за 1961-65 годы и 2,9 млн.т в 1976 году).

В основном дополнительный ячмень пошёл на прирост производства пива (со 141 млн.дал в 1960 до 210—230 млн.дал в 1970-е годы) — товара, завоевавшего давний авторитет на мировом рынке. Наряду с пивом в сельскохозяйственном экспорте Чехословакии в 1960—1970 годы выделялся также и сахар (свекловичный), до 25—30 % производства которого в 1961—1965 годах шло на экспорт. Однако в 1970-е годы конъюнктура изменилась, и соответственно сократились посевы свёклы и экспорт сахара.

Внешняя торговля

На протяжении практически всего времени существования СЭВ ЧССР была вторым по значимости торговым партнёром Советского Союза среди социалистических стран. В 1987 году при обороте в 13,7 млрд.руб. (15,2 млрд.долл.) она уступала только Германской Демократической республике (13,7 млрд.руб.) и опережала Польшу (12,9 млрд.руб.). При этом СССР был для Чехословакии источником дополнительных валютных поступлений по балансу взаиморасчётов стран СЭВ: в том же году они составили 130,7 млн.руб. (вывезено в СССР на 6907,4 млн, а закуплено на 6776,7 млн.руб.), а в 1988—432,7 млн.руб.[19].

Почти 60 % советских закупок из ЧССР составляли машины, оборудование и транспортные средства (в 1987 году — 4,1 млрд.руб.). Поставки руд и металлов в СССР (в основном, для предприятий Украинской ССР) в том же году принесли ещё 445 млн.руб., обуви — 36,4 млн.пар на сумму 310,3 млн.руб. (в том числе кожаной — 18,5 млн.пар на 221,7 млн.руб.)[20]

Железнодорожный транспорт

Железнодорожная сеть ЧССР в основном сформировалась уже к началу XX века, когда она составляла (в 1970-е годы 13200 км), связав страну со всеми соседними государствами. Локомотивами и основными видами подвижного состава собственного производства страна обеспечивала себя полностью, также производя их и на экспорт. В 1958 году «Škoda» прекратила выпуск паровозов, электровозы компания выпускала с 1927 года[21]. С начала 1960-х годов паровозы уступили место тепловозам и электровозам. Проводилась электрификация железных дорог. Первоначально была электрифицирована линия Усти-над-Лабем — Прага — Острава — Жилина — Прешов — Кошице — Чьерна-над-Тисоу, а затем и другие линии.

В рамках СЭВ ЧССР с 1 июля 1964 года вместе с ГДР, Польшей, Венгрией и Югославией участвовала в интеграционной программе по совместному использованию вагонного парка. Имея одну и ту же колею, грузовые вагоны с пометкой OPW («Общий парк вагонов»), пересекавшие границы своих стран с экспортными грузами, могли затем использоваться и во внутренних перевозках страны прибытия, с последующими взаимозачётами за эксплуатацию между странами-участницами. В то же время, для сокращения издержек в грузовом сообщении с СССР, в 1970-е годы был сооружён глубокий ширококолейный ввод от станции Чоп до Комарно.

Грузооборот ЧСД в 1976 году составил 276 млн.т; пассажирооборот — 462 млн чел. Однако первое месте по перевозкам принадлежало в ЧССР автомобильному транспорту (317 млн.т грузов и ок. 2 млрд пассажиров). Речной флот страны обслуживал в основном внешнюю торговлю: по Дунаю — в основном, импорт (порты Братислава и Комарно), по Лабе (порт Дечин) — в основном, экспорт. Небольшой собственный морской флот ЧССР (1,4 млн т грузов) был приписан к порту Щецин (Польша).

Образование и культура

Хотя Карлов университет был открыт в Праге ещё в 1348 году, Чешское королевское общество наук было основано лишь в 1790, а Чешская академия наук и искусств — только в 1890 году (аналогичная Словацкая академия в Братиславе — в 1943). Вновь общегосударственная Чехословацкая академия наук (со словацкой АН как её отделением) была воссоздана в 1952 году. Помимо традиционного для XX века набора университетских факультетов (математика, физика, естественные науки, философия, юридический, журналистика и культура), Карлов университет был одновременно и крупнейшим медицинским (4 медицинских факультета) и педагогическим (факультет плюс институт усовершенствования, а также физвоспитания и спорта) вузом страны. Второй старейший университет был основан в 1576 году в Оломоуце. В дополнение к открывшимся в 1919 году университетам в Братиславе и в Брно, с 1959 года стал работать университет в Кошице. Всего в ЧССР было 36 вузов со 170 тыс. студентов. Несколько тысяч студентов ежегодно направлялась на обучение в вузы СССР.

Спорт

Хоккей с шайбой стал своего рода международным спортивным символом Чехословакии с первых лет её существования. Как только стало известно, что в 1920 году в Антверпене впервые[22] предполагается ввести в программу хоккей — Чехословакия сделала ставку именно на этот вид спорта, и бронзовая медаль стала первой олимпийской наградой, полученной этой страной[23]. В первых послевоенных Играх 1948 года чехословацкие хоккеисты стали серебряными призёрами, однако следующие три олимпиады не поднимались выше 4-го места.

Перелом наступил в конце 1950-х годов, когда в 1955−59 годах сборная ЧССР трижды завоевала «бронзу» на чемпионатах мира. Однако к тому времени набрала силы и команда СССР, ставшая в 1956 году чемпионом мира, Европы и Олимпийских игр.

С начала 1960-х годов на протяжении всей истории ЧССР матчи её хоккеистов с командой СССР становятся главной ареной спортивного соперничества двух стран. Специфический интерес со стороны остального мира заключался ещё и в том, что обе команды представляли собой «государственно организованный спорт». С одной стороны, государство обеспечивало широчайшую материальную поддержку процесса тренировок на некоммерческой основе, но с другой — исключало для своих спортсменов возможность превращения в объект купли-продажи со стороны зарубежных коммерческих клубов[24].

Показательным в этом смысле был московский международный хоккейный турнир, первоначально организованный в честь 50-й годовщины Октябрьской революции в 1967 году и регулярно проводящийся с тех пор (за исключением 1991 года и в 1996 году — в Санкт-Петербурге). Журналисты назвали этот турнир «малым чемпионатом мира», так как его участниками были сборные команды ведущих хоккейных держав мира, в том числе, СССР, Канады, Швеции, Финляндии и ряда других. Сборная ЧССР (а то и две) являлась, практически, постоянным участником этого турнира, получившего в советское время название «Приз Известий», и прочно занимает второе место после сборных СССР в медальном зачёте за все годы проведения турнира, что говорит о высочайшем классе национальной хоккейной сборной. Поединки советской и чехословацкой сборных всегда проходили с высочайшим напряжением и их исход был, практически, непредсказуем.

На протяжении 1961−1992 гг. сборная ЧССР четырежды (1972, 1976, 1977, 1985) становилась чемпионом мира, 10 раз получала «серебро», и 9 раз «бронзу». Наихудшим был 1991 год, когда в преддверии распада ЧССР её великолепная хоккейная сборная оказалась на 6-м месте в мире, и на 6 месте в Кубке Канады (где в 1976 году получила «серебро», а в 1984 — «бронзу»).

Политическая жизнь

Внутриполитическая система

По способу перехода от капитализма к социализму[25]) Чехословакия относится к числу стран народной демократии. В отличие от Октябрьской революции 1917 года в России, этот способ не предполагал ни установление однопартийного режима в политике, ни ускоренную национализацию всех частных средств производства. Коммунистические, либо социалистические[26] партии в этих странах баллотировались на выборах вместе с другими партиями, совместно с которыми они в годы Второй мировой войны находились в подполье, ведя борьбу против фашизма в составе Народных фронтов своих стран.

В 1945 году ряд партий страны, в том числе:

  1. Коммунистическая партия Чехословакии (КПЧ) и Коммунистическая партия Словакии (КПС) как её территориальное отделение;
  2. Чешская национально-социалистическая партия (ЧНСП, в 1948 году на её основе образовалась Чехословацкая социалистическая партия, ЧСП)
  3. Чехословацкая народная партия
  4. Социал-демократическая партия Чехословакии
  5. Словацкая демократическая партия (в 1946 году от неё откололась Словацкая партия свободы, объединяющая часть бывшей мелкой буржуазии, служащих и интеллигенции, преимущественно католиков)

создали Национальный фронт Чехословакии (чеш. Národní fronta Československa)[27][28]. Наряду с политическими партиями Чехословакии в НФ вошли также и основные общественные организации страны.

Главой страны в изгнании ещё с 1940 года был Эдвард Бенеш — видный политический деятель предвоенной Чехословакии. 5 октября 1938 года он демонстративно ушёл в отставку с постов президента и верховного главнокомандующего в знак несогласия с Мюнхенским соглашением, которое вынудили его подписать с фашистской Германией тогдашние руководители Англии и Франции при попустительстве со стороны других крупнейших демократических государств мира. Получая, с другой стороны, поддержку со стороны СССР, в том числе как руководитель зарубежного чехословацкого антифашистского Движения Сопротивления, Бенеш уже в декабре 1943 года подписал в Москве договор о дружбе и союзных отношениях с СССР, который, как считается, предопределил послевоенную внешнеполитическую ориентацию Чехословакии и ход её политического развития в 1945-48 гг. 28 октября 1945 года временный парламент подтвердил президентские полномочия Бенеша, а 19 июля 1946 года новый состав парламента вновь избрал его — единогласно — на пост президента Чехословакии.

Значительный вклад КПЧ в движение Сопротивления (погибло 25 тыс. коммунистов, среди которых такие национальные герои, как писатель Ю. Фучик, депутат Национального собрания Я. Шверма и другие) — всё это отразилось в весомой доле голосов, отданных в Чехословакии на первых послевоенных выборах 1946 года за коммунистов — около 40 %[29]. В пользу коммунистов играл не только авторитет СССР как страны, армия которой разгромила фашистские войска практически на всей территории Чехословакии. Несмотря на наличие аналогичных идейных связок между КПСС и «братскими партиями» в соседних Польше и Венгрии, этим странам пришлось вернуть Чехословакии территории, которые они аннексировали, как и Германия, в 1938 году в результате расчленения страны по «мюнхенскому сговору». Чехословацкая государственность в 1945 году была восстановлена на прежней территории за исключением включенных в состав Украинской ССР Подкарпатской Руси (передана Чехословакии в 1920 году по Трианонскому договору как автономия) и города и железнодорожного узла Чоп с окрестностями, ранее относившегося к Кралёвохлмецкому району Словакии.

26 мая 1946 года состоялись выборы в Законодательное Национальное собрание и в национальные комитеты. На них КПЧ получила наибольшее число голосов из всех политических партий, однако при всей своей популярности не имела абсолютного перевеса над ними, и вплоть до февраля 1948 года не имела гегемонии в органах власти. 25 октября 1946 года Законодательное собрание приняло закон о двухлетнем плане восстановления и развития народного хозяйства на 1947-48 годы.

Февральские события 1948 года

В терминах политологии события 20-25 февраля 1948 года (в чехословацкой историографии также «Победный февраль», чеш. Vítězný únor; некоторые историки употребляют термин «переворот») представляли собой вариант развития политической ситуации, инициируемой кабинетным кризисом, когда ряд министров подают в отставку в расчёте на то, что президент отреагирует на это сменой всего кабинета.

Формальным поводом этого кабинетного кризиса стало требование ЧНСП к МВД объяснить причины служебного перемещения 13 февраля 1948 года 8 старших офицеров Корпуса национальной безопасности, в котором это было названо «политически мотивированной чисткой личного состава» (ни один из офицеров, в отличие от главы МВД Носека, не был членом КПЧ). Рассчитывая заставить президента Бенеша отправить в отставку всё коалиционное правительство, 20 февраля 1948 года 12 из 26 министров (от Национально-социалистической, Народной и Словацкой демократической партии) не явились на созванное Готвальдом чрезвычайное заседание правительства, где должны были выступить министры внутренних дел и национальной обороны, и одновременно подали президенту прошение об отставке.

Однако 14 министров (КПЧ, Социал-демократическая партия и двое беспартийных) этот демарш не поддержали. Инициаторы кризиса оказались в меньшинстве, и премьер-министр Готвальд предложил президенту Бенешу не распускать кабинет, а разрешить ему, в соответствии с Конституцией, заместить министров, выбывших по собственному желанию, новыми[30]. Поэтому 25 февраля 1948 года президент Бенеш, принимая отставку 12 министров, не стал распускать правительство и поручил Готвальду заполнить вакансии новыми персоналиями. Поскольку все они были избраны из числа коммунистов, угроза выхода из правительства как средство давления на президента страны обернулась для этих партий реальной потерей власти.

Для Словацкой демократической партии неблагоприятный исход инициированного ею кабинетного кризиса повлёк за собой её распад. Часть региональных организаций в Словакии заявила об организованном выходе из состава ДП, и тогда же, в феврале 1948 года, на этой основе была создана Партия словацкого возрождения (ПСВ; чеш. Strana Slovenskej Obrody). Её состав — горожане и крестьяне Словакии.

Среди истоков политического раскола в феврале 1948 года историки рассматривают[31] непринятие Чехословакией помощи по плану Маршалла. Обнародованный в общих чертах 5 июня 1947 года, этот план предполагал помощь США европейским государствам в их послевоенном восстановлении на условиях, которые госсекретарь Дж. Маршалл предлагал обсудить 12 июля того же года на встрече глав государств в Париже[32][33]. За неделю до начала Парижского саммита, 4 июля кабинет министров Чехословакии проголосовал за участие в нём, что предполагало подписание договора о принятии от США помощи на ещё не вполне ясных условиях.

7 июля премьер-министр Готвальд выехал в Москву, где узнал ещё не обнародованные к тому времени политические условия предоставления помощи со стороны США, а именно — вывести из состава правительства всех коммунистов[34]. Для Чехословакии, где коммунисты входили в правительство ещё в довоенное время, и являлись ведущей по популярности политической партией (хотя и не имеющей большинства в кабинете министров) принятие такого условия означало бы катастрофическое разрушение баланса политических сил с непредсказуемыми последствиями в общественной жизни. Исходя из этого, по возвращении премьера в Прагу, кабинет министров некоммунистического правительства принял решение отказаться от ранее принятого приглашения в Париж и, как следствие — от американской помощи на условиях Маршалла.

Последствия этого шага для Чехословакии рассматриваются двояко. С одной стороны, отказ от принятия американской помощи ценой удаления коммунистов выдвигался причиной недостаточных темпов экономического роста. С другой — что в отличие от Мюнхенского диктата 1938 года страна не поддалась политическому нажиму извне, причём уже с 1949 года её индустриально развитая экономика получила на многие годы в лице стран СЭВ стабильный и обширный рынок сбыта, не испытывавший, в отличие от Запада, кризисов сокращения производства, благодаря чему страна не испытывала безработицы. Вновь трудоустроились и те, кто лишился политически значимых рабочих мест по недоверию в феврале 1948 года. Политическая эмиграция из Чехословакии после кризиса 1948 года оценивается незначительной цифрой 3 тысячи человек[35].

7 июня 1948 года Бенеш в связи с ухудшением здоровья покинул пост президента, и спустя 3 месяца умер. 14 июня 1948 года Национальное собрание избрало на пост президента Готвальда, который уступил кресло премьера Антонину Запотоцкому. При том, что высшие государственные посты с этого времени стали занимать члены КПЧ, на протяжении всех лет социалистического развития вплоть до отстранения коммунистов от власти в 1989-м году традиции многопартийной системы в Чехословакии не прерывались. Партии-инициаторы февральского кризиса не были принудительно распущены; в некоторых из них произошёл раскол, другие же продолжили существовать под прежним именем, но с новым составом руководства. Как и в других странах народной демократии, на некоммунистическом партийном фланге в Чехословакии продолжали действовать христианские партии. Их идеология, христианский социализм, была аналогична ряду западноевропейских партий[29], и не противоречила программным установкам КПЧ на построение социализма.

Пражская весна и её итоги

Осенью 1967 года в Праге прошли первые демонстрации протеста против курса правительства. 4 января 1968 года президент страны Антонин Новотный был смещён с одновременно занимаемого им поста 1-го секретаря ЦК КПЧ. У руля партии встал один из инициаторов рыночных реформ Александр Дубчек[36]. Дубчек не стал препятствовать кампании, развёрнутой в СМИ против бывшего президента как консерватора и врага реформ, и 28 марта 1968 года Новотный заявил об уходе и с поста президента, и из состава ЦК[37]. После апрельского (1968 г.) Пленума ЦК КПЧ её новый руководитель Дубчек назначил реформаторов и на другие высшие руководящие посты: 8 апреля председателем правительства ЧССР стал Олдржих Черник, а 18 апреля председателем Национального собрания ЧССР был избран Йозеф Смрковский. Много сторонников реформ было избрано и в новый состав президиума и секретариата ЦК КПЧ.

Рассчитывая на поддержку своих идей в широких слоях общества, весной 1968 года обновлённое руководство ЧССР разрешило создавать на предприятиях советы рабочего самоуправления. Как и впоследствии первые советы трудовых коллективов времён начала перестройки в СССР, участники собраний на производстве с воодушевлением обсуждали видевшиеся им перспективы самостоятельного распоряжения всей заработанной ими прибылью. По их замыслам, прибыль должна была честно делиться между всеми работниками и руководством, оставляя на нужды государства лишь необходимый минимум. Не менее активно обсуждалась на этих собраниях, а также по всей стране и «Программа действий» (выдвинута в апреле 1968 года соратниками Дубчека — К. Рихтой, О. Шиком и П. Ауэспергом), где также значилось и требование «идейного плюрализма»[38]. Выступая по телевидению 18 июля того же года в связи с этой программой, А. Дубчек призвал проводить «такую политику, чтобы социализм не утратил своё человеческое лицо»[39]. Родившаяся на этой основе фразеологема «социализм с человеческим лицом» (чеш. socialismus s lidskou tváří), выражающая идею обновления общественных отношений без отказа от социальных достижений и гарантий социализма, и сама эта фраза обрели второе дыхание в СССР в годы перестройки.

«Программа действий» провозглашала курс на «демократическое обновление социализма» и ограниченные экономические реформы. Было разрешено создание политических клубов; с отменой цензуры появились новые органы печати и общественные объединения, в том числе КАН — «Клуб ангажированных беспартийных» (KAN чеш. Klub angažovaných nestraníků). Из ранее прекративших своё существовании партий заявку на своё воссоздание подала социал-демократическая партия. Однако более многочисленной была непартийная оппозиция (в июне 1968 года подали заявки на регистрацию более 70 политических организаций). Отчасти схожая с неформальными организациями в СССР конца 1980-х годов, эта оппозиция также потребовала создания многопартийной парламентской системы. 27 июня 1968 года в пражской газете «Literární listy»[40] писатель Людвик Вацулик опубликовал манифест «Две тысячи слов», который подписали многими известные общественные деятели, в том числе и коммунисты. В этом либеральном по духу документе был подвергнут критике консерватизм КПЧ и провозглашались идеи демократизации политической системы и введения политического плюрализма[41].

СССР и другие страны Варшавского Договора (ОВД) внимательно следили за ходом реформ в ЧССР. В марте Дубчек докладывал о них на многосторонней встрече в Дрездене, в мае — во время двусторонней встречи руководителей КПСС и КПЧ в Москве. Однако на встречу руководителей стран ОВД (Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши и СССР), проходившей в июле 1968 года в Варшаве, делегация ЧССР прибыть отказалась. Учитывая опыт развития подобной ситуации осенью 1956 года в Венгрии, 15 июля 1968 года руководители этих пяти стран обратились к КПЧ с письмом, обращавшим внимание на деятельность «правого крыла в партии и антисоциалистических сил в стране». Опубликовав в газетах свой ответ, выражавший несогласие с «дискредитированными бюрократическо-полицейскими методами», реформаторы вызвали резкую реакцию чехословацкой общественности против Москвы и её союзников. Вместе с тем, в своём ответе Дубчек одновременно выражал лояльность социалистическому содружеству, и Л. И. Брежнев пригласил его на переговоры в формате Политбюро ЦК КПСС — Президиум ЦК КПЧ (высшие коллективные органы руководства обеих партий).

Переговоры состоялись 29 июля 1968 года в Чиерне-над-Тисой — это приграничная узловая станция на территории ЧССР в 4 км[42] от приграничной советской станции Чоп[43]. В составе советской делегации был и Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин. На этой встрече Дубчек получил гарантии вывода войск, остающихся в Чехословакии после тыловых учений «Неман», которые ОВД проводил с 23 июля по 10 августа на территории сопредельных ЧССР стран — СССР, ГДР и Польши[44], а также обещал стабилизировать положение в ЧССР, ограничить антисоветские настроения и продолжать исполнение международных обязательств ЧССР, взятых в рамках ОВД, СЭВ и других организаций социалистического содружества.

В ночь на 21 августа 1968 года в ЧССР были введены войска стран ОВД (СССР, Польши, ГДР, Венгрии и Болгарии; основной контингент составляла Советская армия)[45]. СССР утверждал, что это было сделано по просьбе правительства Чехословакии об оказании вооружённой помощи[46]. Разработка операции «Дунай» была начата заранее, исходя из анализа политической ситуации не только в Чехословакии, но и вокруг неё: так же заранее концентрировали свои войска вокруг Чехословакии и страны НАТО, которые к этому времени уже начали проводить у границ ЧССР свои манёвры «Чёрный лев»[47], и поэтому особое внимание уделялось охране западных границ ЧССР[45].

Ввод войск не был неожиданностью для правительства ЧССР. Ещё 17 августа глава Венгрии Янош Кадар на встрече в Комарно предупредил Дубчека, что «ситуация становится критической». Накануне ввода войск Маршал Советского Союза Гречко проинформировал об этом министра обороны ЧССР Мартина Дзура, что позволило исключить столкновения войск ОВД с 200-тысячной армией Чехословакии. Выполняя приказ своего министра обороны, Чехословацкая народная армия до конца событий в стране оставалась нейтральной, и не покидала казарм.

Благодаря подпольным радиостанциям, оповестившим о вводе войск, и листовкам на улицы Чехословакии были выведены люди. Они сооружали баррикады на пути продвижения танковых колонн, распространяли листовки с обращениями к населению выйти на улицы. Неоднократно имели место нападения на советских военнослужащих, в том числе вооружённые; танки и бронетехнику гражданские лица забрасывали бутылками с зажигательной смесью («коктейль Молотова»). В результате этих действий погибло 11 советских военнослужащих, в том числе один офицер; ранено и травмировано 87 (в том числе 19 офицеров). Выводились из строя средства связи и транспорта. Протесты выражались также в форме уничтожения и осквернения памятников и могил советских воинов, павших в годы борьбы с фашизмом, в городах и сёлах Чехословакии[45].

На экстренно созванном уже 21 августа XIV чрезвычайном съезде КПЧ Дубчек, председатель Национального собрания Й. Смрковский и ряд других лидеров выступили с осуждением ввода союзных войск. Высказывались и противоположные мнения, но в результате «представители консервативно настроенной группы делегатов на съезде не были избраны ни на один из руководящих постов в КПЧ»[45].

Позже в этот же[48] день 6 стран (США, Англия, Франция, Канада, Дания и Парагвай) подали в Совет Безопасности ООН требование вынести чехословацкий вопрос на заседание Генеральной Ассамблеи ООН. Представители Венгрии и СССР проголосовали против. Через несколько дней и представитель самой ЧССР потребовал снять этот вопрос с рассмотрения ООН. Постоянный совет НАТО также рассмотрел ситуацию в Чехословакии с позиции своей возможной реакции. Акцию стран ОВД в отношении Чехословакии осудили или не поддержали правительства 4 социалистических стран — не только Китай и Албания, с которыми СССР находился в состоянии политического конфликта, но также Югославия (Иосип Броз Тито) и Румыния (Николае Чаушеску[49]).

Политической целью августовской операции 1968 года, считает Н. Шефов, была «смена политического руководства страны»[50]. Хронология же фактов смены руководства ЧССР такова:

Именно эта группа товарищей, составляющих высшее руководство страны, подписала протокол об условиях пребывания советских войск в ЧССР по завершении операции «Дунай». По инициативе того же состава руководства страной, который был во время Пражской весны и после неё, с 1 января 1969 года в ЧССР было введено федеративное деление страны на Чешскую социалистическую республику и Словацкую социалистическую республику.

После окончательного ухода чехословацких реформаторов с политической сцены в истории страны начинается завершающий этап, который носивший в современной чехословацкой историографии название «периода нормализации», а в настоящее время оценивается как «политический застой при экономическом стимулировании». Точкой отсчёта его начала является апрельский (1969 г.) пленум ЦК КПЧ, который избрал новый состав Центрального комитета партии во главе с Густавом Гусаком. Однако только через полтора года, в декабре 1970 года очередной пленум ЦК КПЧ дал официальную оценку «Пражской весне» в специальном документе — «Уроки кризисного развития»[51].

Внешнеполитический курс

Узел геополитических противоречий, унаследованный послевоенными социалистическими правительствами стран Центральной Европы, не мог быть распутан без принесения в жертву интересов хотя бы одной из них. Таковой в 1948 году оказалась Югославия. В межпартийном конфликте между Сталиным и Тито КПЧ чётко встала на позицию первого, что создало предпосылки углубления последующей координации действий СССР и ЧССР на международной арене.

Первой такой крупнейшей акцией стало создание в 1949 году Совет экономической взаимопомощи — межгосударственной организации социалистических стран, нацеленной на координацию их внешнеэкономической деятельности с использованием единых предпосылок плановой экономики. Этот эксперимент по созданию общего рынка с участием государств, в которых фактически только что был создан обширный госсектор и не было ещё завершено послевоенное восстановления, не имел прецедентов в мировой истории.

Клемент Готвальд умер 14 марта 1953 года — на 9-й день после смерти И. В. Сталина (5 марта). Такое совпадение по времени смерти глав двух государств создало на некоторое время ситуацию, при которой система их внешнеполитического взаимодействия могла оказаться парализованной[52]. Но внутренняя антикоммунистическая оппозиция воспользоваться этим шансом не смогла. 1 июня 1953 года рабочие заводов «Шкода» в городе Пльзень вышли на демонстрацию против денежной реформы. Хотя активисты организовали захват ратуши и сумели сжечь городской архив, полиция рассеяла толпу, после чего в город на некоторое время ввели так и не задействованную бронетехнику чешской армии[52].

14 мая 1955 года в ответ на вступление ФРГ в НАТО Чехословакия вместе с Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией и СССР выступила в качестве соучредителя организации военного союза европейских социалистических государств — Варшавского договора[53].

Бархатная революция и распад страны

Толчок к Бархатной революции 1989 года (чеш. sametová revoluce, словацк. nežná revolúcia) положили процессы демократизации и гласности, проходящие в СССР и других странах социалистического лагеря. После объявления Горбачёвым курса на перестройку, Густав Гусак (во время «пражской весны» — горячий сторонник А. Дубчека) в 1987 году ушёл в отставку с должности Генерального секретаря ЦК КПЧ (сохранив за собой пост Президента ЧССР). 25 марта 1988 года в Братиславе прошла демонстрация со свечами, организованная католическими активистами[54]. В этом году оппозиция организовала манифестации по юбилейным датам истории Чехословакии (1918, 1948 и 1968). С 15 по 24 января 1989 года при поддержке церкви была организована серия массовых манифестаций, посвящённых 20-летнему юбилею самосожжения студента Яна Палаха.

Примерно с осени 1989 года начался процесс демонтажа социалистической системы «сверху», сопровождаемый массированными демонстрациями. 17 ноября была организована студенческая демонстрация, формально посвящённая годовщине похорон Яна Оплетала — студента Карлова университета в Праге, погибшего 11 ноября 1939 года во время протестов против фашистской оккупации Чехословакии[55]. После неё пошли слухи, что студент Мартин Шмид якобы погиб в результате применения силы полицией, разгонявшей демонстрантов. На самом деле Шмид был жив, а соответствующий спектакль разыграл лейтенант госбезопасности Людвик Зифчак — по его утверждению, якобы действовавший по приказу генерал-лейтенанта Алоиза Лоренца[56]. Эти слухи стали детонатором антиправительственных выступлений. 18 ноября к акциям студентов присоединилась творческая интеллигенция из театров. 20 ноября студенты столицы объявили о забастовке, которую в тот же день поддержали практически все вузы страны. В центре Праги и в других городах начались массовые демонстрации. К акциям студентов стали присоединяться многие другие люди; по оценкам, потом в Праге число их участников достигало 250 тыс. человек. 21 ноября оппозицию поддержал кардинал Чехии Франтишек Томашек. В Чехии и Моравии лидеры неофициальных группировок немедленно сформировали политическое движение «Гражданский форум», в Словакии — движение «Общественность против насилия» (ГПН). Возглавив народное недовольство, они умело придали ему организованный характер. 21 ноября оппозицию поддержал кардинал Чехии Франтишек Томашек.

В отличие от событий 1968 года, закончившихся вводом войск, в ноябре 1989 года ЦК КПСС и лично Горбачёв проявили нейтральность к развитию событий в Чехословакии. 24 ноября руководство Коммунистической партии Чехословакии ушло в отставку. Новым генеральным секретарём КПЧ стал Карел Урбанек. Оппозиции предложили четвёртую часть мест в новом правительстве, но это предложение Гражданский форум и ГПН не приняли. В ответ на отказ нового правительства безоговорочно передать власть оппозиции, она перешла к следующему акту революции. 26 ноября в центре Праги состоялся грандиозный митинг, а 27 ноября началась всеобщая забастовка. 28 ноября на очередной встрече правительства ЧССР и правящего Национального Фронта с представителями «Гражданского форума» было согласовано решение об отмене положения о ведущей роли коммунистической партии, закреплённого в Конституции ЧССР. 29 ноября Национальное собрание утвердило эту поправку к Конституции.

10 декабря президент Густав Гусак поручил Мариану Чалфе составить «правительство народного согласия». Утверждения о том, что это было первое с 1948 года некоммунистическое правительство, некорректны: в нём коммунисты и оппозиция получили одинаковое количество мест. После сформирования этого правительства президент Гусак подал в отставку, в известной степени повторив последовательность действий президента Бенеша в 1948 году: как и тогда, смена власти обошлась без человеческих жертв и в пределах конституционных норм. 29 декабря Национальное собрание избрало на должность президента ЧССР известного правозащитника, диссидента Вацлава Гавела. В этот же день Национальное собрание избрало своим председателем вернувшегося в политику Александра Дубчека.

В 1990 году «реконструкция» парламента продолжилась, в результате чего КПЧ утратила там большинство. Прекратили свою деятельность организации КПЧ в армии, пограничных войсках, войсках МВД, корпусе национальной безопасности, органах прокуратуры, юстиции и других силовых структурах. Изменение политической системы повлекло за собой качественное изменение состава правящей элиты, ядро которой составили диссиденты и правозащитники, действовавшие в Чехословакии с 1970-х годов. Новое руководство Чехословакии взяло курс на утверждение политического плюрализма и дерегулирования экономической жизни.

С приходом к власти новых политических сил, тенденции политического размежевания Чехии и Словакии взяли, в конце концов, верх над идеями государственного единения чехов и словаков, которые отстаивали в 1918 году Т. Масарик, Э. Бенеш и другие отцы-основатели независимого чехословацкого государства. После того, как в марте 1990 года Федеральное собрание отказалось от прежнего названия страны (Чехословацкая Социалистическая Республика), разгорелась так называемая «война из-за чёрточки»: часть словацких политиков потребовала писать название страны через дефис («Чехо-Словакия»), в то время как в Чехии настаивали на сохранении прежнего написания «Чехословакия» в одно слово. Компромиссное написание «Чешская и Словацкая Федеративная Республика» (ЧСФР, с вариантом без дефиса для чешского и с дефисом для словацкого языка)[57] было утверждено лишь в апреле. В июне 1990 года были проведены выборы в Федеральное собрание ЧСФР, в ноябре 1990 года — в местные советы. Перед началом предвыборной кампании «Гражданский форум» и ГПН были преобразованы в движение, которое объединило беспартийных граждан и ряд мелких партий (к 1990 году в стране насчитывалось около 40 партий). Хотя проблема с названием страны и его написанием была решена, новая политическая элита убедила общественность в необходимости окончательного размежевания. 1 января 1993 года страна мирным путём распалась на Чехию и Словакию, произошёл так называемый бархатный развод (по аналогии с бархатной революцией).

См. также

Напишите отзыв о статье "Чехословацкая Социалистическая Республика"

Примечания

  1. [web.archive.org/web/20060820153544/www.psp.cz/cgi-bin/eng/docs/texts/constitution_1960.html О ceskoslovenske federaci − Ustavni zakon ze dne 27. rijna 1968 (№ 143/1968 Sb.) /Конституционный закон «О Чехословацкой федерации»/ (чешск.)]
  2. Словакия / Журавлёв Ю. Н. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  3. [ru.slowakei-netz.de/168/economy-slovakia-ru.html Экономика Словакии // © slowakei-netz.de.  (Проверено 17 марта 2012)]
  4. 1 2
    При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
  5. Правовая форма народного предприятия введена президентскими декретами 24 октября 1945 года (100/1945−103/1945).
  6. Народная демократия. //Большая Советская энциклопедия, 3-е изд.
  7. История КПСС, С. 611.
  8. [www.help-rus-student.ru/text/89/414_5.htm БСЭ. Чехословакия. V. Исторический очерк.]
  9. Чехословацкая Социалистическая Республика. //Большая советская энциклопедия.
  10. Внешняя торговля СССР, С. 187.
  11. История ленинградского трамвая
  12. [crimso.msk.ru/Site/Crafts/Craft21699.htm Avia BH-3 // © Avia Deja Vu (crimso.msk.ru)]
  13. [guns.arsenalnoe.ru/m/4778/ История противотанкового ружья. Часть 2. Вторая Мировая война: Польша, Германия, Чехословакия // guns.arsenalnoe.ru © ОАО "Пивоваренная компания «Балтика»  (Проверено 17 марта 2012)]
  14. [www.evropa.org.ua/country/slovakia/1_7.htm Словакия — экономика Словакии © www.evropa.org.ua.  (Проверено 17 марта 2012)]
  15. См. БМП-2
  16. См. cs:BVP-2
  17. [www.rosenergoatom.info/index.php?option=com_content&view=article&id=101:lc-r Кузнецов В. «Сначала была энергия — не атомная, а паровозная» — интервью с Седовым В. К. // Росэнергоатом, 01.01.2010.]
  18. [bxweb.h10.ru/countries/slovakia.html заголовок ссылки]
  19. Внешняя торговля СССР в 1988 г. — М.: Финансы и статистика, 1989. — С. 9−10.
  20. Указ. соч., С. 188−192.
  21. [109-e.wgz.cz/vyvoj-do-l-p-2004-vcetne/1-cast.html Předchůdkyně 109 E — Tradice výroby železničních strojů je v Plzni silná]  (чешск.)
  22. [www.olympiady.ru/cgi-bin/olgames/games.cgi?year=1920 Игры VII Олимпиады. Антверпен 1920 // © История Олимпийских игр (olympiady.ru).  (Проверено 17 марта 2012)]
  23. [www.olympiady.ru/cgi-bin/olgames/games.cgi?event=countrystat&game_id=7&country_id=56&place=3 Статистика медалей. Антверпен 1920. Чехословакия // © История Олимпийских игр (olympiady.ru).  (Проверено 17 марта 2012)]
  24. [www.czech.cz/ru/66618-istoriya-sporta-v-cheshskoy-respublike-i-krupnuie-sportivnuie-organizacii История спорта в Чешской Республике и крупные спортивные организации // Чешская Республика — Официальный сайт Чешской Республики (czech.cz) © Министерство иностранных дел ЧР, 01.01.2010.]
  25. В теории научного коммунизма переход от капитализма к социализму предполагает ликвидации капиталистических и установления социалистических производственных отношений.
  26. Не были коммунистическими по названию правящие партии в ГДР (социалистическая), Польше (рабочая, Венгрии (социалистическая рабочая)). Их программными задачами было построение социализма.
  27. Колесников С. И. Чехословакия. Раздел VI. Политические партии, Национальный фронт ЧССР, профсоюзы и другие общественные организации. — БСЭ, 3-е изд.
  28. Národní всегда означает «национальный»; ложный друг переводчика рус. народный в смысле англ. people будет чеш. lidový)
  29. 1 2 [books.google.com/books?id=jXjUEhMQjwkC&pg=PA173&dq=czechoslovakia+1946+elections&hl=en&ei=-m70TKOFDJCcOrivzccK&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CDkQ6AEwBA#v=onepage&q=czechoslovakia%201946%20elections&f=false Michael Gehler, Wolfram Kaiser. Christian democracy in Europe since 1945]. — P. 173.
  30. Снитил З., Цезар Я. Чехословацкая революция 1944−1948 гг. — С. 259.
  31. [books.google.com/books?id=KByPwUfN_D8C&pg=PA181&dq=czechoslovakia+%2B+%22Marshall+plan%22+%2B+1948&hl=en&ei=V2X0TMirGsaDOtvDrZwK&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CDgQ6AEwBA#v=onepage&q=czechoslovakia%20%2B%20%22Marshall%20plan%22%20%2B%201948&f=false Bailey, Thomas Andrew. The Marshall Plan summer: an eyewitness report on Europe and the Russians…] — P. 181.
  32. Geoffrey Roberts. [www.historytoday.com/MainArticle.aspx?m=14080&amid=14080 Historians and the Cold War]. History Today (December 2000). Проверено 15 февраля 2009. [www.webcitation.org/68u63IQKn Архивировано из первоисточника 4 июля 2012].
  33. Robert J. McMahon. The Cold War. — Oxford University Press. — P. 30.
  34. [books.google.ru/books?id=KODdZ4fux5UC&pg=PA64&lpg=PA64&dq=Credit+France+in+1947+250&source=bl&ots=_4-KMs4gFm&sig=L-Z71LPNkBOfn7TRD5bABq49gJo&hl=ru&ei=xpbNSsSFCofA-Qb1t4WBAw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2#v=onepage&q=Credit%20France%20in%201947%20250&f=false Wall, Irwin M. The United States and the making of postwar France, 1945−1954]
  35. Kaplan K. Československo v letech 1943−1953 — S. 11.
  36. Пихоя Р. Г. Чехословакия, 1968 год. Взгляд из Москвы. По документам ЦК КПСС // «Новая и новейшая история», 1994 — № 6. — С.3−20.
  37. Мусатов В. Россия и Восточная Европа: связь времен. — М.: Издательство ЛКИ, 2008
  38. [www.68.usd.cas.cz/files/dokumenty/edice/405.pdf Rezoluce ústředního výboru KSČ k politické situaci — Praha, 5 duben 1968 // Vondrova J., Navrátil J., Moravec J. Komunistická strana Československa. Pokus o reformu. řijen 1967 − květen 1968. — Prameny k déjinám československé krize v letech 1967−1970. 9/1 — Brno: Nakladatelství doplnék.]
  39. [www.bibliotekar.ru/encSlov/17/156.htm Серов В. Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений]
  40. В некоторых современных изданиях неверно — «Литерарни новины». Письмо также опубликовали другие центральные газеты — «Práce», «Mladá fronta» и «Zemědělské noviny». — Cherurbino
  41. [antology.igrunov.ru/70-s/memo/2000-words.html Вацулик, Л. «Две тысячи слов» // Антология самиздата  (Проверено 17 марта 2012)]
  42. [rail.sk/arp/slovakia/history/h262.htm Čop — Čierna nad Tisou © rail.sk  (Проверено 17 марта 2012)]
  43. [zpravy.idnes.cz/breznev-pri-setkani-s-cechoslovaky-v-cierne-zuril-fvw-/kavarna.aspx?c=A080818_183702_kavarna_dp Wanatowiczová Krystyna. Brežněv při setkání s Čechoslováky v Čierne zuřil // zpravy.idnes.cz, 18. srpna 2008 (чешск.).] ([inosmi.ru/translation/243437.html Брежнев злился на встрече с чехословаками в Чьерне — пер. Дороненко С. // inosmi.ru, 20.08.2008 (рус.)]).
  44. Эти гарантии были вновь подтверждены Братиславским соглашением 3 августа 1968 года.
  45. 1 2 3 4 [www.coldwar.ru/conflicts/praga/praga3.php Вторжение войск ОВД в Чехословакию // «Холодная война / Конфликты / Прага 1968» © coldwar.ru  (Проверено 17 марта 2012)].
  46. [his95.narod.ru/doc08/16.htm Заявление ТАСС о вступлении войск в Чехословакию — 21 августа 1968 г. // Правда, 21 августа 1968 г. // 1917−1940. Хрестоматия по истории России с древнейших времен до наших дней. − Сост. Орлов А. С. и др. М., 2000.]
  47. [www.vremya.ru/2008/143/5/210079.html Володин В. Мы готовились ударить во фланг войскам НАТО. − Интервью с генерал-лейтенантом в отставке Альфредом Гапоненко // Время новостей, № 143, 08.08.2008.]
  48. с учётом сдвига во времени в Нью-Йорке
  49. [www.kp.ru/daily/23228/27051/ Чаушеску свергло ЦРУ? // © kp.ru, 03.03.2004.]
  50. Шефов Н. Битвы России. Военно-историческая библиотека. — М., 2002. [www.hrono.ru/sobyt/1900sob/1968dunay.html /цит. по Хронос.ru  (Проверено 17 марта 2012)/]
  51. Уроки кризисного развития в компартии Чехословакии и обществе после XIII съезда КПЧ. — М., Политиздат, 1971. — 64 с.
  52. 1 2 [books.google.com/books?id=j_ci_N3-vAUC&pg=PA16&dq=czechoslovakia+1953+Plzen&hl=en&ei=cHT0TLTRMY_rOd_l4IMK&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CCgQ6AEwAQ#v=onepage&q=czechoslovakia%201953%20Plzen&f=false Christian F. Ostermann. Uprising in East Germany, 1953: the Cold War, the German question, and the…] — P. 16−17.
  53. [www.fordham.edu/halsall/mod/1955warsawpact.html The Warsaw Pact, 1955 (Treaty of friendship, co-operation and mutual assistance') // «Soviet News», May 16, 1955. — No. 3165. — pp. 1−2.] (cited from [www.fordham.edu/halsall/ Internet Modern History Sourcebook — Fordham University (Jesuit University of New York)] (англ.)]
  54. Эта демонстрация прошла через неделю после того, как Горбачёв не поддержал публикацию 13 марта 1988 года в газете «Советская Россия» сталинистской статьи «Не могу поступаться принципами» как антиперестроечной.
  55. [www.libri.cz/databaze/kdo20/search.php?zp=11&name=Opletal+Jan Opletal, Jan // Milan Churaň a kolektiv Kdo byl kdo v našich dějinách ve 20. století − Odpovědný redaktor: Jan Čadil — Praha: Vydalo nakladatelství LIBRI, 1998; Internetová verze © Jana Honzáková, 2001.]
  56. [www.nazdar.ru/index.php?id=4&additional=4czvelvet&s=v Загадки бархатной революции // © nazdar.ru  (Проверено 17 марта 2012)]
  57. [www.radio.cz/ru/statja/121678 Шимов Ярослав. Чехи и словаки: непростой «брак» и тихий «развод» // Radio Praha (radio.cz), 31.10.2009.]
  58. </ol>

Отрывок, характеризующий Чехословацкая Социалистическая Республика

– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!»


Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. Вернувшись к завтраку домой, Николай подошел к жене, сидевшей с низко опущенной над пяльцами головой, и стал рассказывать ей, по обыкновению, все то, что занимало его в это утро, и между прочим и про богучаровского старосту. Графиня Марья, краснея, бледнея и поджимая губы, сидела все так же, опустив голову, и ничего не отвечала на слова мужа.
– Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал… Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он.
Графиня Марья подняла голову, хотела что то сказать, но опять поспешно потупилась и собрала губы.
– Что ты? что с тобой, дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда хорошела, когда плакала. Она никогда не плакала от боли или досады, но всегда от грусти и жалости. И когда она плакала, лучистые глаза ее приобретали неотразимую прелесть.
Как только Николай взял ее за руку, она не в силах была удержаться и заплакала.
– Nicolas, я видела… он виноват, но ты, зачем ты! Nicolas!.. – И она закрыла лицо руками.
Николай замолчал, багрово покраснел и, отойдя от нее, молча стал ходить по комнате. Он понял, о чем она плакала; но вдруг он не мог в душе своей согласиться с ней, что то, с чем он сжился с детства, что он считал самым обыкновенным, – было дурно.
«Любезности это, бабьи сказки, или она права?» – спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее лицо и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
– Мари, – сказал он тихо, подойдя к ней, – этого больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, – повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
Слезы еще чаще полились из глаз графини. Она взяла руку мужа и поцеловала ее.
– Nicolas, когда ты разбил камэ? – чтобы переменить разговор, сказала она, разглядывая его руку, на которой был перстень с головой Лаокоона.
– Нынче; все то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. – Он опять вспыхнул. – Даю тебе честное слово, что этого больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, – сказал он, указывая на разбитый перстень.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.
– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
В дворянском обществе губернии Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его. И за это то одни считали его гордым, другие – глупым человеком. Все время его летом, с весеннего посева и до уборки, проходило в занятиях по хозяйству. Осенью он с тою же деловою серьезностию, с которою занимался хозяйством, предавался охоте, уходя на месяц и на два в отъезд с своей охотой. Зимой он ездил по другим деревням и занимался чтением. Чтение его составляли книги преимущественно исторические, выписывавшиеся им ежегодно на известную сумму. Он составлял себе, как говорил, серьезную библиотеку и за правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал. Он с значительным видом сиживал в кабинете за этим чтением, сперва возложенным на себя как обязанность, а потом сделавшимся привычным занятием, доставлявшим ему особого рода удовольствие и сознание того, что он занят серьезным делом. За исключением поездок по делам, бо льшую часть времени зимой он проводил дома, сживаясь с семьей и входя в мелкие отношения между матерью и детьми. С женой он сходился все ближе и ближе, с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища.