Чайные гонки

Ча́йные го́нки — гонки клиперов с грузом чая по торговому пути из Китая в Англию.

История

Основным товаром, сулившим купцам немалые прибыли, был китайский чай. Перевозимый на старых судах, он иногда находился в пути по 12 месяцев, отсыревая и пропитываясь запахами трюма.

В 1834 году Ост-Индская компания потеряла монополию на торговлю с Китаем. В 1849 году было отменено действие кромвелевского Навигационого Акта. И в этом же году в первом же рейсе в Гонконг американский клипер «Ориенталь» на обратном пути затрачивает 81 день. В следующем году — 80 дней. После этого английские купцы зафрахтовывают его на перевозку в Лондон. В 1850 году на выполнение этого перехода клипер затратил 97 суток. На верфи в Блэкуолле с него сняли мерку (пример промышленного шпионажа).
Уже в следующем году с шотландской верфи Худа в Абердине вдогонку американцам сходят клипера «Сторнэуэй» и «Кризелайт». В 1852 году с верфи Грина в Блэкуолле сходит построенный по чертежам разработанным с «Ориенталя» — клипер «Челленджер».

«Гончие псы океана» — такое прозвище получили клиперы на Британских островах — доставляли грузы из Китая за три-четыре месяца. Количественно ещё долгое время американский клиперный флот превосходил английский и в течение ещё нескольких лет на долю американских судов доставалась большая прибыль (англичанам приходилось фрахтовать американские суда).

В 1856 году началась война с Китаем.

С 1860 года американские клипера не фрахтовались англичанами, и клипер «Флайинг Клауд» был последним американским судном, доставившим чай в Лондон. Начиная с 1859 года, когда из китайских портов вышло одновременно 11 клиперов, чайные гонки стали проводиться регулярно. Самая яркая из них прошла в 1866 году. Между 26 и 28 мая 1866 года с рейда города Фучжоу (Китай) стартовали 16 клиперов. После длинного пути 5 сентября клипера «Тайпин» и «Ариэль» с разницей в 10 минут в устье Темзы приняли на борт лоцманов. По этому поводу была большая шумиха в прессе, и владельцы «Тайпина», получив премию, разделили её с владельцами «Ариэля». А капитан «Тайпина» свою личную премию разделил с капитаном «Ариэля».

Неполный перечень участников гонки

Название судна	1859	1861	1866	1867	1868	1869	1870	1871	1872
Ариэль			1		1	x		x	lost
Блэк Принс			x	x
Зайба	x			x
Катти Сарк							x	3	last
Леандр						x	3
Лейлу					x	x	1
Серика			3	x	x	x	x
Спиндрифт					2	x
Сэр Ланселот				x	3	1			x
Тайпин			2		x	x	x	x
Тайцин			x	x			last		2
Титания					x	3	x	1	x
Файери Кросс	x	x	x
Фермопилы						2	x	2	3
Фолкен		x	x			x	x		1
Форуорд Хо							x	last
Флайнг Спэр		x	x
Чайнамен			x	x
Челленджер					last	last
Эллен Роджер	x	x
Янцзы			x	x	x
Всего участвовало	5	5	16	17	12	14	14	8	8

Клипер отсутствует в таблице, если участвовал менее чем двух гонках
x — участвовал
«n» — место
lost — «Ариэль» во время очередной «чайной гонки» пропал, и о его судьбе, как и о судьбе экипажа, ничего не известно.

«Катти Сарк» — единственный сохранившийся представитель великолепной плеяды «гончих псов океана» (и самый известный в мире). По пропорциям, конструкции и размерам корабль почти в точности соответствует непревзойденному скороходу — клиперу «Фермопилы». Клипер «Катти Сарк» построили в 1869 году на шотландской верфи «Линтон энд Скотт» по специальному заказу судовладельца Джона Уиллиса, для участия в чайных гонках. Длина судна составляла 65 м, ширина 12 м, высота борта 6,5 м. Судно трехмачтовое, с 29 основными парусами. «Катти Сарк» принадлежит рекорд пройденного пути за сутки — 363 мили, средняя скорость более 15 узлов..

С 1870 года «Катти Сарк» эксплуатировалась на «чайной» линии, но показанные результаты оценивались как средние. Наивысшим достижением стало третье место в гонке 1871 года, когда «Катти Сарк» пропустила вперед только легендарных «гончих» — «Титанию» и «Фермопилы».

Закат

1860 году пароход «Скотленд» совершил первый рейс из Шанхая в Ханькоу.
1863 году пароход «Роберт Лоу» доставил из Ханькоу в Лондон груз, большей частью которого был чай.
Вероятно в 1867 году «Агамемнон» преодолел путь из Ливерпуля до Шанхая за 80 суток, а обратно — за 86 суток. В этом же году к нему присоединились «Аякс» и «Ахилл» («Оушн Стим Компани»).
В 1869 году был открыт Суэцкий канал, и для пароходов путь значительно сократился. В 1887 году путь из Бомбея в Лондон на пароходе занимал 16½ дней, из Мельбурна — 35 дней. Они стали приходить первыми, возить лучший груз, получать большую прибыль, большим парусникам пришлось уйти на другие маршруты.

Литература

• Кэмпбелл Дж. Ф. Чайные клипера: Пер. с англ. = China Tea Clippers. — Л.: Судостроение, 1985 (2-е изд. — 2011). — 208 с.
• Семёнов В. М. [books.google.ru/books?id=1uzSFgKR15kC Чайные рецепты и чайные секреты]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. — 351 с. — ISBN 5-224-03826-X.
• Шитарев В. С. [engine.aviaport.ru/issues/49/page40.html Чайные клиперы] // Научно-технический журнал «Двигатель». — 2007. — № 1 (49).
• Clark, Arthur Hamilton. [www.amazon.com/dp/B006L6N248/id=1359823686 The clipper ship era]. — AMA Publication, 2011. — Vol. 1. — 400 p.; [www.amazon.com/dp/B006L6NB8A/id=1359824746 Vol. 2]. — 440 p.
• Mingay G. E. [books.google.ru/books?id=_fkNAAAAQAAJ The Transformation of Britain, 1830-1939]. — Routledge, 1986. — 233 p.

Отрывок, характеризующий Чайные гонки

– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.