Чакона Витали

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Чакона Витали — музыкальное произведение вариационной формы (чакона), приписываемое итальянскому композитору Томазо Антонио Витали (1663—1745). Средняя продолжительность 10-12 минут.





Проблема авторства

Это сочинение в редакции для скрипки и клавира было впервые опубликовано скрипачом и композитором Фердинандом Давидом во втором томе сборника «Высшая школа скрипичной игры» (нем. Die Hohe Schule des Violinspiels; 1872), включавшего различные обработки малоизвестной в его время барочной музыки. Стилистически пьеса из сборника Давида заметно отличается от других произведений Витали, републикованных позднее, — особенно в отношении весьма необычной (хотя и не вовсе беспрецедентной) последовательности тональностей: начальный соль минор по мере варьирования переходит в си-бемоль минор, ля минор и даже ми-бемоль мажор.

В XX веке несоответствие стиля вызвало у специалистов предположение, что Чакона Витали представляет собой оригинальное сочинение Давида: начиная с 1954 г. появился ряд статей, ставящих авторство Витали под сомнение. Однако затем в Саксонской земельной библиотеке в Дрездене, унаследовавшей собрание Саксонской королевской библиотеки, к которому обращался Давид, были обнаружены и в 1980 г. опубликованы[1] ноты, на которых основано опубликованное Давидом сочинение, — не автограф Витали (по-прежнему не найденный), а немецкая копия первой половины XVIII века. Оригинальная версия произведения несколько длиннее, чем известная обработка Давида. Автором пьесы в найденной рукописи значится Томазо Виталино (итал. Tomaso Vitalino). Как сообщает Эндрю Манце, две последние буквы были приписаны к фамилии позднее[2]; эта приписка (уменьшительный суффикс), по мнению разных специалистов, должна была либо отличать Томазо Витали от его отца, известного композитора Джованни Батиста Витали, либо, напротив, указывать на авторство сына и полного тёзки Витали, известного как Антонио Витали (1690—1768)[3], либо, наконец, сигнализировать о том, что пьеса представляет собой подражание Витали и ему самому не принадлежит. Название пьесы было прочитано первопубликатором рукописи Вольфгангом Райхом как Parte (с итал. — «части» — в значении «вариации») — по мнению позднейших исследователей, это чтение ошибочно, а в действительности произведение озаглавлено «Сочинение Томазо Витали-младшего» (итал. L'arte di Tomaso Vitalino)[4]. Таким образом, совершенной ясности по поводу первоначального авторства пьесы нет, но некий оригинал, ориентировочно датируемый началом XVIII века, определённо существует.

Транскрипции и обработки

Фердинанд Давид от себя дал пьесе название «Чакона», сократил и переделал её в романтическом стиле, а партию клавира, по сути, написал заново. Дальнейшие видоизменения внёс своей транскрипцией (1909) Леопольд Шарлье, усиливший виртуозный характер обеих партий и поменявший местами несколько вариаций, чтобы степень технической сложности постепенно возрастала по ходу сочинения. Преимущественно исполняются и записываются эти две редакции.

Наиболее известные оркестровки Чаконы принадлежат Отторино Респиги (1908) и тому же Шарлье (1933). Кроме того, есть оркестровки Альфонса Дипенброка (скрипка и камерный оркестр), Марка Оливье Дюпена (скрипка и струнный оркестр), Альфреда Эйкона и Гвидо Фарина (обе — для оркестра без солирующего инструмента).

Луиджи Сильва и Эдмунд Курц осуществили переложения Чаконы для виолончели и фортепиано, Фридрих Херман — для альта и фортепиано.

Исполнители

Чакона входила и входит в репертуар выдающихся исполнителей. Яша Хейфец 27 октября 1917 года в Карнеги-холле открыл Чаконой Витали (в оркестровке Респиги) свой первый концерт в США. Сохранились записи Чаконы, осуществлённые Натаном Мильштейном, Зино Франческатти, Жаком Тибо, Давидом Ойстрахом. Одним из первых исполнителей, сделавших аудиозапись произведения по рукописи XVIII века, был Эдуард Мелькус.

См. также

Напишите отзыв о статье "Чакона Витали"

Примечания

  1. Tomaso Vitalino. Chaconne für Violine und Basso continuo / Hrsg. von Wolfgang Reich. — Leipzig: Zentralantiquariat der Deutschen Demokratischen Republik, 1980 (Musik der Dresdener Hofkapelle).  (нем.)
  2. [www.aam.co.uk/features/0206.htm Andrew Manze. Angels & devils of the violin]
  3. [books.google.ru/books?id=_dFwvjj--MsC&pg=PA319&lpg=PA319 Stewart Pollens. Stradivari] — Cambridge University Press, 2010. — P. 319, ft. 43.  (англ.)
  4. [books.google.ru/books?id=hwgLshVgMLUC&pg=PR9&lpg=PR9 Charles E. Brewer. Introduction] // Solo compositions for violin and viola da gamba with basso continuo: From the collection of Prince-Bishop Carl Liechtenstein-Castelcorn in Kroměříž / Ed. by Charles E. Brewer — A-R Editions, Inc., 1997. — P. VIII.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Чакона Витали

Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.