Чалмерс, Джеймс

Джеймс Чалмерс
англ. James Chalmers
Портрет и факсимиле подписи
Род деятельности:	книготорговец, издатель, реформатор почты
Дата рождения:	2 февраля 1782(1782-02-02)
Место рождения:	Арброт, Шотландия, Великобритания
Дата смерти:	26 мая 1853(1853-05-26) (71 год)
Место смерти:	Данди, Шотландия, Великобритания
Отец:	Уильям Чалмерс
Супруга:	Барбара Диксон
Дети:	пять сыновей, в том числе Чарльз и Патрик Чалмерс

Джеймс Ча́лмерс (англ. James Chalmers; 2 февраля 1782, Арброт, Ангус — 26 мая 1853, Данди) — шотландский книготорговец и издатель. В частности, издавал газету «Данди Кроникл» (The Dundee Chronicle). Кроме того, известен как активный сторонник почтовых реформ и изобретатель, претендующий на авторство идеи почтовой марки.

Биография

Дж. Чалмерс был вторым сыном в семье Уильяма Чалмерса (William Chalmers), предпринимателя из Арброта. Вначале Джеймс учился на ткача, но в 1807 году переехал в Данди по совету старшего брата Уильяма, занимавшегося там книготорговлей. Здесь он обосновался на Касл-стрит в качестве книготорговца, печатника и издателя газет. Известно, что Чалмерс издавал газету «The Caledonian» уже в 1822 году, а с 1830 года — газету «The Dundee Chronicle». Позднее он работал членом городского совета и стал председателем влиятельного объединения торговцев Данди «Nine Incorporated Trades».

В этом качестве его описывают как охотника на «драконов, мешающих прогрессу», поскольку Чалмерс неоднократно сражался за дело муниципальной реформы (Burgh Reform) и боролся за отмену налога на газеты и газетные рекламные объявления, а также за отмену акциза на бумагу.

Однако с наибольшим энтузиазмом он выступал за проведение реформы почты. Приблизительно с 1822 года он убеждал власти ускорить пересылку почты между Эдинбургом и Лондоном, уверяя, что это можно сделать без дополнительных затрат. Через несколько лет он добился уменьшения срока доставки почты на сутки в каждом направлении.

Изобретение почтовой марки

Согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, Джеймсу Чалмерсу принадлежит идея изобретения наклеиваемых почтовых марок. Как утверждается в ряде источников, в 1834 году он выступил с проектом наклейки почтовых марок. Проект предусматривал оплату пересылаемых газет с помощью ярлыка в 1 пенни, который должен был наклеиваться на газетные пачки. В том же году Чалмерс якобы изготовил несколько напечатанных пробных образцов ярлыков-марок, покрытых с оборотной стороны клеем. Тем не менее изобретение марок приписывают Роуленду Хиллу, впоследствии английскому генерал-почтмейстеру.

В ноябре 1837 года Чалмерс направил письмо со своими предложениями Роберту Уоллесу (Robert Wallace), члену парламента от Гринока (Greenock).

В 1838 году Дж. Чалмерс, наряду с Р. Хиллом, представил памятную записку в комиссию британского парламента, специально созданную для изучения пенни-порто (penny-porto — почтовый сбор в 1 пенни) и развития почтовой связи. В записке, датированной 8 февраля 1838 года, он изложил своё предложение ввести в почтовую практику марку, знак почтовой оплаты с клеевым слоем, и устройство для гашения. В предложении также были приведены иллюстрации марок номиналом в 1 и 2 пенса. Чалмерс отрицательно отнёсся к использованию конвертов для писем, поскольку каждый дополнительный лист бумаги означал дополнительные затраты. Вместо этого он предложил, чтобы свёрнутое письмо запечатывалось ярлыком («slip») или почтовой маркой.

Отвергнутые образцы марок по проекту Чалмерса были позднее переданы на хранение в Музей Виктории и Альберта вместе с другой памятной запиской, которую Чалмерс также подавал в 1838 году в Торговый комитет (Mercantile Committee) Лондонского Сити.

Эссе почтовых марок Джеймса Чалмерса
1838	1839	То же

Претензии Джеймса Чалмерса

Дж. Чалмерс знал о том, что Роуленд Хилл серьёзно занимался проблемами почтовой реформы и разработкой знаков почтовой оплаты. Сохранились письма Чалмерса Хиллу. В одном из них, датированном 1 октября 1839 года, Чалмерс прямо давал понять Хиллу о своём желании войти первым в историю изобретения почтовой марки:

Если ярлыкам (то есть маркам) суждено использоваться, то я тешу себя надеждой, что у меня есть претензии относительно приоритета в высказывании этого предложения; причем прошло почти два года, как я первый сделал его достоянием общественности и представил его в послании г-ну Уоллесу, члену парламента.

Оригинальный текст (англ.)  

If slips (i.e., stamps) are to be used I flatter myself that I have a claim to priority in the suggestion, it being nearly two years since I first made it public and submitted it in a communication to Mr Wallace MP.

Несмотря на это заявление Чалмерса, бесспорным является факт публикации Р. Хиллом идеи почтовой марки в его знаменитом памфлете «Реформа почты, её значение и целесообразность», в издании от 22 февраля 1837 года, примерно за девять месяцев до письма Чалмерса Уоллесу. В памфлете Хилла весьма ясно проговаривался проект почтовых марок:

Возможно, эта сложность (использования маркированных конвертов в определённых случаях) может быть устранена посредством бумажки, достаточно большой по размеру, чтобы нести на себе марку, и покрытой на обратной стороне тонким клеевым слоем, которую отправитель может, с помощью небольшого увлажнения, приложить на обороте письма, с тем чтобы избежать необходимости перенаправлять его.

Оригинальный текст (англ.)  

Perhaps this difficulty (of using stamped envelopes in certain cases) might be obviated by using a bit of paper just large enough to bear the stamp and covered at the back with a glutinous wash, which the bringer might, by the application of a little moisture, attach to the back of the letter, so as to avoid the necessity of re-directing it.

Скорее всего, Чалмерс пропустил каким-то образом мимо своего внимания ранний памфлет Хилла, но в дальнейшем открыто признал своё заблуждение. В письме Р. Хиллу от 18 мая 1840 году, через несколько дней после «рождения» первых почтовых марок, Дж. Чалмерс откровенно назвал все свои претензии ошибочными:

Я представляю себе это только актом справедливости по отношению к самому себе, чтобы заявить вам о том, что побудило меня стать конкурентом, потому что в этом качестве я никогда бы не выступил, если бы знал, что кто-нибудь, в особенности вы, предложил что-нибудь вроде того же проекта. <…> Я вынужден лишь сожалеть о том, что из-за моего невежества я был ввергнут в причинение другим и себе проблем в этом вопросе…

Оригинальный текст (англ.)  

I conceive it only an act of justice to myself to state to you what induced me to become a competitor; for in that capacity I never would have appeared if I had known that anyone, particularly you, had suggested anything like the same scheme. <…> I have only to regret that, through my ignorance, I was led to put others and myself to trouble in the matter…

После смерти

Чарльз Чалмерс сменил своего отца в печатном деле в 1853 году. В 1868 году Чарльз взял в долю Дэвида Винтера (David Winter) и оставил ему бизнес после своей смерти в 1872 году. При этом типография была переименована в компанию David Winter & Son.

Сыновья Чалмерса, и более всего пятый сын Патрик Чалмерс, безрезультатно пытались после смерти своего отца оспорить в его пользу приоритет в вопросах реформы почты и изобретения почтовой марки.

Начиная с 1879 года Патрик Чалмерс опубликовал множество статей и памфлетов в стремлении доказать участие своего отца в проведении почтовой реформы, а также его первенство в изобретении почтовой марки с клеевым слоем. Одна из написанных им книг, «Robert Wallace, M. P., and James Chalmers, the Scottish Postal Reformers» («Роберт Уоллес и Джеймс Чалмерс, шотландские реформаторы почты»), была опубликована в 1890 году. П. Чалмерс также убеждал филателистов — и не без успеха — признать отца создателем почтовой марки, и это мнение стало распространяться в филателистических кругах того времени, в том числе в Американском филателистическом обществе.

Оппонентом Патрика Чалмерса с противоположной стороны выступил сын Р. Хилла, Пирсон Хилл (Pearson Hill), который отрицал все претензии Чалмерса. На пике дебатов, в 1884—1889 годах, дело даже было рассмотрено судьёй Джоном Тиффани (John Tiffany), который пришёл к заключению о правомочности считать сэра Роуленда Хилла «отцом» почтовой марки.

Дочь Патрика Чалмерса, Лия Чалмерс (Leah Chalmers), была автором книги под названием «How the Adhesive Postage Stamp Was Born» («Как родилась наклеиваемая почтовая марка»), изданной в 1939 году. Внучке Чалмерса оппонировал уже внук Хилла, полковник Х. У. Хилл (H. W. Hill), который сделал соответствующие заявления в 1940 году, когда отмечалось 100-летие со дня выхода первой почтовой марки. В 1971 году вышла ещё одна книга о Джеймсе Чалмерсе: «James Chalmers, Inventor of the Adhesive Postage Stamp» («Джеймс Чалмерс — изобретатель наклеиваемой почтовой марки»). Один из соавторов этой книги, Уильям Смит (William J. Smith), был директором компании David Winter & Sons Ltd., преемницы типографии Джеймса Чалмерса.

Во всех упомянутых источниках заявляется, что Джеймс Чалмерс впервые изготовил эссе почтовой марки в августе 1834 года, но ни в одном из них не приведено никаких доказательств, кроме вызывающих сомнение устных и письменных воспоминаний подчинённых Чалмерса.

В Данди, родном городе Дж. Чалмерса, он был признан, тем не менее, изобретателем почтовой марки как при жизни, так и после своей кончины.

Семья

Джеймс Чалмерс был женат ранним браком на Барбаре Диксон (Barbara Dickson), старшей дочери Бейли Диксона (Bailie Dickson) из Монтроза. Имел пять сыновей, в том числе Чарльза (Charles Dickson Chalmers), торговца в Данди, и Патрика (Patrick Chalmers; 26 июля 1819, Данди — 1891, Уимблдон).

Память

В честь 200-летия со дня рождения Джеймса Чалмерса Королевская почта подготовила в 1982 году буклет (Скотт #BK572), включавший стандартные марки Великобритании (типа «Машен»). Для оформления наружной и внутренней сторон буклета были использованы графический портрет Чалмерса, его факсимиле и три различных дизайна марок, которые когда-то предлагались Чалмерсом в качестве прототипов будущих почтовых марок.

Интересные факты

В июне 2008 года шесть эссе почтовых марок Чалмерса были выставлены на британском аукционе Спинк (Spink). Их оценивали в 150 000 фунтов стерлингов, однако лот остался непроданным.

См. также

• История почты и почтовых марок Великобритании
• Почтовая марка
• Хилл, Роуленд
• Чёрный пенни

Литература

• Гросс О., Грыжевский К. [www.fmus.ru/article02/gross.html#a2 I. Бурное начало истории] // [www.fmus.ru/article02/gross.html Путешествия в мир марок] / О. Гросс, К. Грыжевский; Пер. с польск. Ю. М. Соколова с сокр. — М.: Прогресс, 1977. — 50 000 экз. (Проверено 23 июня 2016) [www.webcitation.org/6cwolVVDc Архивировано] из первоисточника 11 ноября 2015.
• Челнак Н. [www.nalogi.net/1998/199801_8.htm Деньги сэра Роуленда] // Оффшор Экспресс. — 1998. — № 1. (Проверено 19 сентября 2010)
• Chalmers L. How the Adhesive Postage Stamp Was Born. — London: P. S. King & Son Ltd., 1939. — 45 p. (англ.)
• Chalmers P. Robert Wallace, M. P., and James Chalmers, the Scottish Postal Reformers: Letters, Recent Press Articles, & Recognitions at Home and Abroad. — L.: Effingham Wilson & Co, 1890. — 75 p. (англ.)
• Smith W. J., Metcalfe J. E. James Chalmers, Inventor of the Adhesive Postage Stamp. — David Winter & Son Ltd., 1971. — 148 p. (англ.)

Ссылки

• Новосёлов В. А. [mirmarok.ru/prim/view_article/209/ Глава 3. Рождение почтовой марки]. Знакомство с филателией: Мир филателии. Смоленск: Мир м@рок; Союз филателистов России (3 ноября 2008). — Электронная книга. Проверено 19 сентября 2010. [www.webcitation.org/665Q6MHZa Архивировано из первоисточника 11 марта 2012].
• [www.angusahead.com/AngusListings/PeoplesFamilies/JamesChalmersP112.asp James Chalmers] (англ.). Angus Listings. Families & People. Angus Council. Проверено 20 сентября 2010. [www.webcitation.org/67woswW2D Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].
• [www.stampdomain.com/stamp_invention/index.htm James Chalmers] (англ.). The Invention of the Postage Stamp. Stamp Domain; Jan Kosniowski. Проверено 20 сентября 2010. [www.webcitation.org/67wotcjaw Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].

Портал «Филателия»   Портал «Персоналии»   Портал «Великобритания»

Отрывок, характеризующий Чалмерс, Джеймс

– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.