Чанышев, Арсений Николаевич
Поделись знанием:
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
| Арсений Николаевич Чанышев | |
 | |
| Научная сфера: | |
|---|---|
| Место работы: | |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
Создатель «философии небытия», теоретик происхождения философии как вида знания, поэт |
Арсе́ний Никола́евич Ча́нышев (18 апреля 1926, Новочеркасск — 3 августа 2005, Москва) — советский и российский философ, историк философии, поэт. Доктор философских наук, профессор[1]. Создатель «философии небытия», теоретик происхождения философии как вида знания[1]. Автор монографий и учебников по теории философии, стихотворений и прозаических притч (псевдоним Арсений Прохожий).
Содержание
Биография
Родился 18 апреля 1926 года в Новочеркасске[1]. Отец — Тихон Николаевич Никитин (впоследствии — Модест, монах, архиепископ Смоленский и Вяземский, автор ряда книг) в 1937 году был арестован и расстрелян[1].
В 1952 году окончил философский факультет МГУ[1]. В 1955 году аспирантуру по кафедре истории зарубежной философии этого же факультета[1]. С 1955 года работал на этой кафедре. Преподавал в основном историю древней философии, читал спецкурс по философии Аристотеля[1].
В 1956 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Сущность американского протестантизма (на примере Рейнхольда Нибура)»
В апреле 1965 года накануне первой демонстрации участников молодёжной литературной группы «СМОГ» Чанышеву как партгрупоргу объяснили, что объявление о митинге СМОГа, которое висит на факультете, нужно нейтрализовать. То есть провести соответствующую работу — чтобы никто туда не ходил. Увидев и услышав смогистов, Чанышев несмотря на существенную разницу в возрасте понял, что они близки ему. Вскоре он стал почётным членом СМОГа и даже получил членский билет за номером 52[2].
В 1983 году защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Генезис философии и её ранние формы»[1].
В 1991 году присвоено учёное звание профессора[1].
Научная деятельность
В своих трудах А. Н. Чанышев исследовал проблемы видов мировоззрения, возникновение философии, философские и предфилософские философии, про-философские, протофилософские и парафилософские особенности древне-китайской, древнеиндийской, древнегреческо-римской философии и др. В своём «Трактате о небытии» он рассуждает о первичности и абсолютности небытия и вторичности и относительности бытия:
|
Бытие не имеет основания в самом себе. Основание Бытия в Небытии. Бытие вторично — Бытие есть небытие Небытия.[1] | 
|
Поэтическая деятельность
Поэзия А. Н. Чанышева содержит в себе чувство нравственной правоты, традицию социально-философской критики. В ней отражены судьбы современников будучи предопределёнными историческим прошлым. В качестве примера берётся сталинский период, о котором говорят следующие строки:
|
|
Этот мир был проклят мною с детства За несоответствие мечте Но другого нет — и некуда мне деться Здесь Христос, распятый на кресте. Мир иной! Тебя я видел мельком Ты являлся иногда в мечте… Годы шли… Я Становился мелким — И Христа распял я на кресте… Но теперь, когда меня осталось Очень мало, верен я мечте Жизнь моя от грязи опросталась — Я с Христом, распятым на кресте…[1]. |
|
Цитаты
- Сейчас в нашем мире все больше знаний и все меньше мудрости, то есть умения применять эти знания на благо людям[3].
- Если мифология была матерью философии, то её отцом был интеллект
Основные сочинения
- Философия Анри Бергсона. — М.: МГУ, 1960.
- Ионийская философия. — М., 1966. — 184 с. [Автор II главы (стр. 21-82) — Э. Н. Михайлова].
- Протестантизм. — М.: Наука, 1969. — 216 с.
- Эгейская предфилософия. — М.: МГУ, 1970. — 240 с.
- Италийская философия. — М.: МГУ, 1975. — 216 с.
- Курс лекций по древней философии. Учебное пособие для студентов и аспирантов философских факультетов и отделений университетов. — М.: Высшая школа, 1981. — 374 с.
- Аристотель. — М.: Мысль, 1981. 200 с.
- [runivers.ru/philosophy/lib/book6223/ Начало философии]. — М.: МГУ, 1982. 184 с. — Серия: История философии (книжная серия, МГУ).
- Генезис философии и её ранние формы. Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук в форме научного доклада. На правах рукописи. — М.: МГУ, 1983. — 52 с.
- Аристотель. Второе дополненное издание. — М.: Мысль, 1987. — 224 с.
- Трактат о небытии // «Вопросы философии» 1990. № 10
- [www.runivers.ru/upload/iblock/831/chanushev%20-%20lekcii.pdf Курс лекций по древней и средневековой философии. Учебное пособие для вузов]. — М.: Высшая школа, 1991. — 512 с. — ISBN 5-06-000992-0.
- Обращение антитоталитариев// Ностальгия. 1991. № 1;
- Пифагор (Комедия идей) // Человек. 1991. № 6; 1992. № 1;
- Философия как «Филология», как мудрость и как мировоззрение // Вестник МГУ имени М. В. Ломоносова Сер."Философия". 1995. № 5, 6; 1996. № 6; 1998. № 1; 1999. № 1;
- Слово о философии // Вопросы классической филологии. Вып. XI. М., 1996;
- Трактат о небытии. 4-е испр. и доп. изд. // Категории. Философский журнал. 1997. № 2. — С. 4-14.
- «Град земной» в эсхатологической перспективе: переосмысление опыта античной истории и гражданской культуры в историософии Августина // «Вопросы философии» 1999. № 1;
- Философия Древнего мира. Учебник для вузов. М., 1999 (2001);
- Введение в любомудрие. — М., 2000;
- Трактат о небытии // Вестник МГУ имени М. В. Ломоносова Сер."Философия". — 2000. — № 2.
- Моя жизнь. М.: Феникс, 2010. — 256 с.
- Исповедь одной истерзанной души. — М.: Феникс, 2011. — 240 с.
- История философии Древнего мира: Учебное пособие для вузов. М.: Академический проект, 2011. — 608 с.
Напишите отзыв о статье "Чанышев, Арсений Николаевич"
Примечания
Литература
- Розов Н. С.. [www.nsu.ru/filf/rozov/publ/nonbeing.htm Философия небытия: новый подъём метафизики или старый тупик мышления?] // Credo New, 2011, № 1(65) C.158-186.
- Алексеев П. В. Философы России XIX—XX столетий. Биографии, идеи, труды. − 3-е изд.,перераб. и доп. М.: Академический проект, 1999. — С.867-868.
- Алексеев П. В. [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&AEF/456bab60/Source Чанышев Арсений Николаевич] // Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Академический проект, 2002. — 1152 с. — ISBN 5-8291-0148-3.
- Порус В.Н. "Негативная онтология" Н.А. Бердяева и А.Н. Чанышева: социально-эпистемологическая ретроспекция //Онтология негативности: Сборник научных работ. М., 2015.- ISBN 978-5-88373-412-9 С.142-181.
Ссылки
- [new.philos.msu.ru/fmu/chanyshev_arsenii_nikolaevich Статья] на сайте философского факультета МГУ
- [www.proza.ru/avtor/chkurushin Воспоминания и стихи Арсения Чанышева] на сайте Проза.ру
Отрывок, характеризующий Чанышев, Арсений Николаевич
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
