Чан Сон Тхэк

Чан Сон Тхэк 장성택<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Заместитель Председателя Государственного Комитета Обороны КНДР
2010 год — 9 декабря 2013 года
Заведующий организационным отделом ЦК ТПК
1995 год — 9 декабря 2013 года
Вероисповедание:	отсутствует (атеист)
Рождение:	2 февраля 1946(1946-02-02) Канвондо, КНДР
Смерть:	12 декабря 2013(2013-12-12) (67 лет) Пхеньян, КНДР
Супруга:	Ким Гён Хи
Дети:	дочь Чан Гым Сон (1977—2006)
Партия:	ТПК (1965—2013)
Образование:	Университет имени Ким Ир Сена, Московский университет
Военная служба
Годы службы:	2010—2013 года
Принадлежность:	КНДР
Звание:	Генерал армии (лишён)
Награды:	(лишён)

Чан Сон Тхэк (кор. 장성택, лат. транскр. Chang Sung-taek; 2 февраля 1946, Канвондо — 12 декабря 2013, Пхеньян) — северокорейский военный и политический деятель, муж тёти Ким Чен Ына Ким Гён Хи. В сентябре 2008 года назначен на ключевую в партийной иерархии должность заведующего организационным отделом ЦК ТПК. В декабре 2013 года снят со всех партийных и государственных постов и арестован.

По сообщению Lenta.ru, 12 декабря 2013 года Чан Сон Тхэк был казнён вскоре после краткого военного суда.

Биография

С 1965 учился на факультете политэкономии Университета имени Ким Ир Сена. С 1966 обучался в Высшей партийной школе имени Ким Ир Сена. Учился в Московском государственном университете в 1969—1972. После возвращения из СССР женился на Ким Гён Хи, младшей сестре Ким Чен Ира. Занимал должность заместителя начальника организационного отдела ЦК ТПК. Западными журналистами нередко рассматривался как потенциальный преемник Ким Чен Ира. Однако 25 ноября 2004 на слушаниях в парламенте Южной Кореи было объявлено, что Чан Сон Тхэк подвергся чистке и был освобождён от должности.

Вновь появился на публике в марте 2006 года, сопровождая Ким Чен Ира в официальной поездке в КНР. В октябре 2007 года Центральное телеграфное агентство Кореи (ЦТАК) подтвердило, что он был назначен на пост секретаря ЦК ТПК, ответственного за органы внутренних дел и безопасности. Чан Сон Тхэк присутствовал на обеде с президентом Южной Кореи Но Му Хёном во время визита последнего в Пхеньян в 2007. С ноября (декабря) 2008 года — заведующий орготделом ЦК ТПК. С 2009 года член, а с 2010 года заместитель председателя Государственного комитета обороны КНДР.

Решением III конференции ТПК (28 сентября 2010 года) избран кандидатом в члены политбюро Центрального комитета ТПК, а его супруга избрана членом политбюро.

Решением IV конференции ТПК (11 апреля 2012 года) избран членом политбюро ЦК ТПК, а его супруга избрана секретарём ЦК.

Курировал службу безопасности, тюрьмы, трудовые лагеря КНДР.

8 декабря 2013 года постановлением расширенного заседания политбюро ЦК ТПК был снят с должностей заместителя председателя Государственного комитета обороны КНДР и заведующего орготделом ЦК ТПК за «коррупционные преступления, употребление наркотиков, непристойные отношения с женщинами, увлечение азартными играми и другие нарушения», исключен из партии и арестован. ЦТАК опубликовало фотографию ареста Чан Сон Тхэка, состоявшегося предположительно после заседания политбюро ЦК ТПК 8 декабря 2013 года.

Казнь

12 декабря 2013 года состоялось заседание специального военного трибунала, который обвинил Чан Сон Тхэка в попытке государственного переворота и приговорил его к смертной казни, в тот же день приговор был приведён в исполнение. Сообщалось, что Чан Сон Тхэк был расстрелян из крупнокалиберных зенитных пулемётов в здании министерства государственной безопасности КНДР. Позднее появились ложные данные о том, что казнь Чан Сон Тхэка была осуществлена путём растерзания собаками. Впоследствии оказалось что информация о травле собаками — шутка, запущенная одним китайским комиком.

Семья

• Брат — Чан Сон У (кор. 장성우) (1933—2009). Вице-маршал, командовал 3 корпусом КНА и был кандидатом в члены Политбюро ЦК ТПК. Южнокорейскими СМИ назывался организатором неудачного покушения на президента Чон Ду Хвана, во время его визита в 1983 году в Бирму.
• Брат — Чан Сон Гиль (кор. 장성길) (? — 2006). Генерал-лейтенант.
• Жена — Ким Гён Хи (р. 1946). Младшая сестра Ким Чен Ира, Секретарь ЦК и заведующая отделом лёгкой промышленности ЦК Трудовой партии Кореи. В 2004 году проходила в Париже лечение от алкоголизма.
• Дочь — Чан Гым Сон (кор. 장금송) (1977—2006). Работала в орготделе ЦК ТПК. Была студенткой в Париже, отказалась вернуться в Пхеньян и затем совершила самоубийство в сентябре 2006 года из-за того, что родители воспрепятствовали её отношениям с молодым человеком.

В конце января 2014 года в СМИ распространилась информация, что вся семья Чан Сон Тхэка, а именно: старшая сестра Чан Ге Сун с мужем, бывшим послом КНДР на Кубе Чон Ен Чжином, племянник, бывший посол КНДР в Малайзии Чан Ен Чхоль с сыновьями Тэ Реном и Тэ Уном, потомство сестёр, включая малолетних внуков, также была казнена в декабре 2013 года в Пхеньяне; жену Чан Ен Чхоля принудительно развели с мужем и отправили вместе с семьей в лагерь в отдаленном районе КНДР. Судьба вдовы Чан Сон Тхэка — Ким Гён Хи — продолжает оставаться неизвестной. При этом отмечается, что достоверность сведений о расстреле семьи Чан Сон Тхэка, исходящих из Южной Кореи, проверить сложно. Посол КНДР в Великобритании Хён Хак Пон сообщил, что ничего не знает о казни родственников Чан Сон Тхэка, назвал подобную информацию враждебной пропагандой, не заслуживающей комментариев.

Награды

Указом Президиума Верховного народного собрания от 9 февраля 2012 года был награждён вместе с другими официальными лицами Орденом Ким Чен Ира. Лишён награды..

Ссылки

• Чан Сон Тхэк — статья в Лентапедии. 2012 год.

Отрывок, характеризующий Чан Сон Тхэк

Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.