Камерон, Чарлз

Чарлз Камерон
Charles Cameron
Портрет в старости, 1800-е годы
Основные сведения
Работы и достижения
Архитектурный стиль	Классицизм

Чарлз Камерон (англ. Charles Cameron; 1745/46, Лондон — 19 марта 1812, Санкт-Петербург) — один из первых палладианских архитекторов, работавших в России. По происхождению шотландец. Родился в Лондоне (точная дата рождения неизвестна) в семье строительного подрядчика. Учился у отца в его «Компании плотников», познакомился с архитектором И. Веаром (англ.), который привлек его к работе над книгой о термах древних римлян. После смерти Веара в 1766 году Камерон отправился в Италию, с тем чтобы завершить этот труд, попутно исправив неточности А. Палладио, который подробно обмерил и описал римские термы в XVI веке.

Рим

До приезда в Россию в 1779 году он жил в Италии, где изучал произведения античной архитектуры, особенно углубленно занимаясь римскими термами. Эта исследовательская деятельность Камерона, нашедшая отражение в его научном трактате о римских банях, опубликованном в 1772 г., сказалась впоследствии в высоком и тонком профессиональном мастерстве архитектора. Фундаментальный труд «Термы Римлян», с собственными рисунками и обмерами был переведён на русский в 1930-х годах. Работал в стиле — классицизм.

Царское Село

В Петербург приехал в 1779 году по приглашению Екатерины II. Императрица, восхищённая его познаниями и декоративным искусством зодчего, стала давать ему многие поручения по украшению Царскосельской резиденции.
Увлечённая античностью, она пожелала воссоздать у себя атмосферу древнего Рима, и Камерон с 1780 года, воспроизводя в миниатюре хорошо изученные им римские термы, строит у восточного конца Большого Екатерининского дворца двухэтажный корпус с Холодными банями на первом этаже, и парадными помещениями — Агатовыми комнатами на втором. Они были выстроены в новом, невиданном ранее стиле классицизма, богато отделаны агатом, яшмой, мрамором, позолоченной бронзой. Через овальную лоджию-вестибюль можно выйти в Висячий сад, устроенный на уровне второго этажа.
От Висячего сада под прямым углом к Большому дворцу на высоком цокольном этаже возвышается протяжённая галерея-колоннада, завершающаяся в парке у озера эффектной лестницей, украшенной бронзовыми изваяниями.
В архитектуре фасада Агатовых комнат и Камероновой галереи использован своеобразный приём противопоставления грубой рустованной обработки цокольных этажей терм и галерей чрезвычайно тонкой прорисовке архитектурных форм и деталей обоих сооружений.
Ансамбль Камероновой галереи, терм и висячего сада создан в 1783—1786 годах.

В 1790-е годы в Большом дворце Чарлз Камерон произвёл отделку нескольких помещений. Несмотря на разрушения дворца немецкими войсками во время Великой Отечественной войны, они уцелели, были отреставрированы, и являются характерными образцами искусства зодчего в создании дворцовых интерьеров,
из которых особенно интересны Зелёная и Купольная столовые. Замечательна анфилада небольших покоев Екатерины в Зубовском корпусе дворца, среди которых необычны по отделке Опочивальня, Диванная, так называемая Табакерка, и другие.
В декоре этих помещений Камерон применил необычные методы отделки, в частности, инкрустацию слоновой костью. Наряду с этим, он применял и недорогие материалы, например, стекло с цветной подкладкой из фольги.

Интерьеры пострадали в годы войны и позднее, во время устройства в Зубовском корпусе санатория, были уничтожены. Предполагается их воссоздание.

Софийский собор в городе София (теперь часть Пушкина) около Санкт-Петербурга – одна из первых церквей в стиле Палладио, построенных в России. Строительство собора было начато в июле 1782 г. Царица пожелала иметь точную копию Константинопольской Софии вблизи своей летней резиденции и для создания проекта этой «Византийской» церкви призвала своего любимого архитектора – Чарльза Камерона. Сведущий в римской архитектуре шотландец не имел, однако, достаточного представления об архитектуре византийской. В результате собор, украшенный дорическими портиками, более похож на знаменитую виллу Капра ла Ротонда, построенную Палладио в Виченце.

Павловск

Параллельно с разнообразными работами в Царском селе в 1782 году Камерон приступил к формированию резиденции наследника Павла — Павловска. Дворец, парк и ряд павильонов в нём созданы по его проектам и под личным наблюдением.
Пейзажный парк формировался им, исходя из особенностей рельефа, и характера растительности, в естественном лесном массиве в 1790-х годах в содружестве с художником — декоратором, известным мастером дворцово-паркового искусства и архитектором П. Гонзаго. В обширном парке — 600 га.

Наверху склона, круто спускающегося к реке Славянке, возвышается дворец.
На высоком цокольном этаже на главном и садовых фасадах установлены портики с колоннами своеобразно трактованного Коринфского ордера, имеющего широкий сплошь орнаментированный фриз, охватывающий весь дворцовый объём. Параллелепипед этого объёма завершён плоским декоративным куполом, барабан которого окружён часто расположенными колоннами.
Композиционно-планировочная схема дворцового ансамбля воплотила палладианскую систему итальянских вилл в русской интерпретации.
Главный высокий объём дворца, крытый дугообразными переходами, соединён с низкими служебными павильонами по концам, фланкирующими парадный двор и подъезд к нему.
К парадному двору и ныне ведёт широкая прямая аллея, как бы растворяющаяся в далях парка.
Парадные помещения дворца, образующие анфилады по сторонам центрального зала, были изысканно оформлены Камероном с присущим его манере изяществом и искусством. Интерьеры пострадали при пожаре в 1793 году, но были возобновлены архитектором Бренна.
Дворец был подожжен нацистскими оккупантами при отступлении в 20-х числах января 1944 года Его документально точно воссоздали и реставрировали в 1960-х годах.

Неподалёку от дворца в долине реки Славянки Камерон создал несколько замечательных по гармонии с природой и красоте архитектурных композиций из павильонов и мостиков. Среди них выделяется образной близостью к античному круглому храму павильон «Храм Дружбы» (1780—1782 годы). в этом сооружении искусно сочетается римская ротонда с римским дорическим ордером колоннады круглого периптера.
Тогда же созданная «Колоннада Аполлона» отражает романтические настроения тех лет.
Важное место в ансамбле с дворцом и партерным регулярным «Собственным садом» занимает терраса и павильон «Трёх граций» 1800—1801 гг.
У парадного въезда на краю водоёма находится вольер.
В 1799 году через реку Славянку был переброшен горбатый мостик.

Павловский ансамбль является вершиной архитектуры и паркостроения в России конца XVIII века.

Поздние годы

После смерти Екатерины II и воцарения Павла в 1796 г. Камерону отказывают в заказах и он отправляется на Украину в Батурин, где для гетмана Кирилла Разумовского Камерон строит к 1803 году Батуринский дворец. После смерти Павла и воцарения Александра I Камерон был вновь возвышен.

В 1802—1805 состоял главным архитектором Адмиралтейства, после него этот пост занял А. Д. Захаров.

Издания трудов

На русском языке

• Термы римлян / Чарльз Камерон; Пер. А. А. Войтова, В. К. Макарова, Е. Н. Якоби; Под ред. Г. И. Котова, В. Н. Талепоровского. — М.: Издательство Всесоюзной Академии архитектуры, 1939. — 110 с. — 3200 экз. (в пер.)

Литература

• Лансере Н. П. Архитектор Чарльз Камерон // Чарльз Камерон / Под ред. Э. Голлербаха и Н. Лансере. — М.—Пг., 1924.
• Талепоровский В. Н. Чарльз Камерон. — М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1939. — 240 с. — (Мастера архитектуры русского классицизма).
• Воронов М. Г. К истории создания Ч. Камероном «Агатовых» комнат // Научные сообщения. — Л.: Изд. Гос. инспекции по охране памятников Ленинграда, 1959.
• Козьмян Г. К. Чарльз Камерон. — Л.: Лениздат, 1987. — (Зодчие нашего города).
• Воронов М. Г., Ходасевич Г. Д. Архитектурный ансамбль Камерона в Пушкине. — Л.: Лениздат, 1990. — 112 с., 8 л. ил.
• Швидковский Д. Чарльз Камерон при дворе Екатерины II. — М.: издание журнала «Наше наследие», 2001. — 192 с.
• Росси Ф. О влиянии Пиранези на работы Камерона в интерьерах Царского Села. // Итальянский сборник. — СПб., № 5. — С. 107—120.
• Lukomsky, Georges. Charles Cameron (1740—1812). — L.: Nicholson & Watson, 1943.

Отрывок, характеризующий Камерон, Чарлз

– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.