Часовня Казанской Богоматери (Ярославль)

Памятник
Памятник ополчению 1612 года
Страна	Россия
Город	Ярославль
Координаты	57°37′13″ с. ш. 39°53′24″ в. д.57.6203306° с. ш. 39.8901306° в. д. / 57.6203306; 39.8901306
Автор проекта	архитектор Г. Л. Дайнов
Строительство	???—1997 годы
Статус	охраняется государством

Часовня Казанской Богоматери — сооружение в форме ракеты с витражной перегородкой, изображённое на 1000-рублёвой купюре. Расположена на набережной реки Которосль перед Святыми воротами Спасо-Преображенского монастыря в центре Ярославля. Памятник торжественно открыт в августе 1997 года, в честь 385-летия выхода ополчения на Москву. Архитектор Г. Л. Дайнов.

История создания

Известно, что в 1612 году в Нижнем Новгороде было собрано народное ополчение для освобождения Москвы от захватчиков. Из Нижнего Новгорода ополчение двинулось вверх по Волге и остановилось в Ярославле, где крепло, набирало силу. Ярославль в период стояния ополчения (его штаб находился в Спасо-Преображенском монастыре) выполнял функции столицы государства.

Памятник установлен в ознаменование выхода из стен монастыря в 1612 году ополчения Минина и Пожарского. Из монастыря через Святые ворота ополчение вышло 27 июля 1612 года и двинулось на Москву.

Описание памятника

Сооружение это — одновременно и часовня, поскольку там есть изображения христианских святых, и памятник прошлому, так как внутри на плите начертаны слова «Народному ополчению 1612 года от благодарных потомков». В часовне есть в виде витража изображение иконы Казанской Божьей матери, которую ополченцы нашли в Ярославле и забрали с собой в поход на Москву. Знак хорошо виден издали. Вблизи имеет сходство с космической ракетой.

Источники

• Жельвис В. И. Прогулки по Ярославлю: Путеводитель. — Ярославль: Верхняя Волга, 2001.

Отрывок, характеризующий Часовня Казанской Богоматери (Ярославль)

И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.