Часовня Святой Маргариты

Часо́вня Свято́й Маргари́ты (англ. St Margaret’s Chapel) — часовня на территории Эдинбургского замка.

Часовня является старейшим из сохранившихся зданий Эдинбурга и одним из старейших в Шотландии. Построена в начале XII века королём Давидом I, и названа им в честь своей матери, Маргариты Шотландской. Первое упоминание о капелле датируется 1124 годом. Включена в список национальных исторических памятников высшей категории защиты.

Часовня построена в романском стиле на вершине Замковой скалы. Это небольшое каменное здание, сходное с ранними шотландскими и ирландскими кельтскими часовнями. Внутри здание имеет всего около 3 метров ширины, стены же достигают толщины 60 см. В часовне 5 окошек с витражами.

14 марта 1314 года замок был захвачен Томасом Рэндольфом, графом Морея, который уничтожил все постройки, за исключением часовни. В XVI веке, во время Реформации в Шотландии часовня была превращена в пороховой склад, и использовалась в его качестве вплоть до 1845 года. В 1853 году при поддержке королевы Виктории была проведена реставрация здания. В 1922 году были изготовлены витражи с изображениями апостола Андрея, святого Колумбы, Маргариты Шотландской, святого Ниниана и Уильяма Уоллеса. В 1993 году в честь 900-летия смерти святой Маргариты были обновлёны интерьер и алтарь.

Отрывок, характеризующий Часовня Святой Маргариты

Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.