Часть фильма

Ча́сть фи́льма — отрывок фильма, демонстрируемый без перезарядки кинопроекционного аппарата. В разговорной речи неспециалистами словосочетание «часть фильма» используется для названия произвольного отрывка фильма.

Стандартная часть

В СССР, как и в большинстве стран, была установлена длина одной части 35-мм фильма до 295 метров (с нижним пределом 250 метров и длиной последней части не менее 140 метров). Стандартная длина части широкоформатной фильмокопии на пленке 70-мм достигает 350 метров, имея примерно такую же длительность на экране, как и часть 35-мм копии. В метраж части входит длина начального и конечного стандартных ракордов. Длина ракордов одной части 35-мм фильма — 4,05 м, широкоформатного — 6,9 м. При частоте проекции звукового кино 24 кадра в секунду стандартная часть 35- и 70-мм фильма длится на экране около 10 минут, последняя часть — не менее 6 минут.

Разделение кинофильма на части длиной 300 метров исторически связано с тем, что до распространения современных мощных источников света, обеспечивающих длительную стабильную работу (например, ксеноновых ламп), в профессиональных кинопроекторах использовалась угольная дуга интенсивного горения — источник света, в котором электрический разряд происходит в воздухе между двумя угольными электродами. При этом электроды обгорают, и для поддержания постоянного промежутка между ними перемещаются специальным устройством, приводящимся в движение от лентопротяжного механизма. Полное обгорание электродов происходит в течение 15 минут, после чего требуется их замена. При частоте проекции немого кинематографа 16 кадров в секунду длительность стандартной части составляла как раз 15 минут. Кроме того, большинство киностандартов родилось в Голливуде, активно участвовавшем в разработке новых кинотехнологий, а 300 метров примерно равны 1000 футам.

Для 16-мм передвижных киноустановок, оснащённых одним кинопроектором, фильмокопии часто выпускались склеенными в рулоны длиной 600 м. В результате полнометражный фильм мог демонстрироваться в двух частях с одним перерывом для перезарядки. Короткометражные и учебные 16-мм фильмы чаще всего печатались в частях длиной 120 метров.

Непрерывность кинопоказа

Стационарные кинопроекционные установки имеют не менее двух кинопроекционных аппаратов (постов). Это даёт возможность демонстрировать фильмы без перерывов между частями.

Однако процесс переключения между постами, в зависимости от состояния проекционной техники и точности работы киномеханика, может произойти не строго синхронно. Поэтому для того, чтобы избежать «выпадения» материала и «сглатывания» части звука, при монтаже фильма границы между частями фильма совмещают с монтажными переходами, сменами сцен и не допускают попадания сюжетно важных моментов на переход от части к части. Длина каждой части, устанавливаемая в процессе монтажа, не может превышать 300 метров для фильмов 35-мм прокатных форматов. При комплектации фильмокопий на кинокопировальной фабрике производится подбор частей, соответствующих по оптической плотности и цветопередаче, позволяющий свести к минимуму заметность переходов между частями для зрителей.

Современные технологии кинопоказа предусматривают использование бесперемоточных устройств — плэттеров — позволяющих склеивать фильм в один общий рулон и исключить переход между постами. Однако, транспортировка и хранение фильмокопий допускается только в отдельных частях. Поэтому, склейка в общий рулон производится непосредственно в аппаратной конкретного кинотеатра, а по окончании проката картины фильм разрезается на исходные части с обратной подклейкой удалённых ракордов.

Влияние на киноискусство

Невозможность непрерывной демонстрации фильма более 10 минут накладывает отпечаток на технологию кинопроизводства и особенности работы сценаристов. Режиссёрский сценарий любой кинокартины составляется с таким расчётом, что длительность монтажного кадра не может превышать указанного отрезка. При монтаже фильма сначала рабочий позитив, а затем оригинальный негатив склеиваются в рулоны указанной длины. Ограничения усугубляются конструкцией большинства киносъёмочных аппаратов общего назначения, предельная ёмкость кассет которых не превышает 300 метров 35-мм киноплёнки.

Само по себе такое ограничение не представляет проблемы, так как законы монтажа требуют динамичности и заставляют избегать длинных монтажных планов. Даже продолжительные актёрские диалоги, как правило, снимаются многокамерным способом с многочисленными монтажными склейками. Попытки преодолеть технологические ограничения предпринимали, главным образом, режиссёры-новаторы. Наиболее известным примером считается фильм «Верёвка» Альфреда Хичкока, снятый таким образом, что переходы между частями замаскированы фигурами актёров, заслоняющими экран во время прохода перед камерой. В результате создаётся иллюзия фильма, снятого «одним кадром».

Полностью исключить деление картины на части удалось лишь с появлением цифрового кино, благодаря отсутствию принципиальных ограничений ёмкости накопителей цифровых кинокамер. Фильм «Русский ковчег», снятый в 2001 году без остановки камеры, стал одним из первых в истории кино, не подчиняющихся техническим ограничениям. За год до этого в США на экраны вышел фильм «Тайм-код», снятый видеокамерой таким же образом.

Практика склеивания нескольких частей в большие рулоны для уменьшения количества переходов между постами проекции, приводит к постоянной потере 1—2 кадров при разрезании рулона для транспортировки. Частая переклейка частей при прокате в разных кинотеатрах приводит к тому, что теряются целые сцены, и для некоторых фильмов известно несколько разных, немного отличающихся длительностью проекции формально идентичных вариантов. А при потере оригинала фильма и восстановлении его с прокатной копии возникает версия фильма, заметно отличающаяся от исходной. Такова, в частности, судьба французской картины «Фанфан-тюльпан». Причиной потери сцен иногда было вырезание «удачных» кадриков киномеханиками, изготавливавшими из них диапозитивы.

См. также

• Пост кинопроекции
• Плэттер
• Монтаж

Литература

• Е. А. Иофис. Фотокинотехника / И. Ю. Шебалин. — М.,: «Советская энциклопедия», 1981. — С. 420. — 447 с.

• Е. А. Иофис. Глава VI. Обработка киноплёнки после съёмки // [www.leonidkonovalov.ru/cinema/bibl/kf_procces.pdf «Кинофотопроцессы и материалы»]. — 2-е изд. — М.: «Искусство», 1980. — С. 147—174. — 239 с.

• Е. А. Иофис. Глава I. Киноплёнки // Киноплёнки и их обработка / В. С. Богатова. — М.,: «Искусство», 1964. — С. 5—23. — 300 с.

• Б. Коноплёв. Глава V. Технология производства кинофильмов // Основы фильмопроизводства. — 2-е изд. — М.,: «Искусство», 1975. — 448 с.

• Я. Бутовский, И. Вигдорчик. Технология монтажа кинофильмов / Т. С. Зиновьева, Л. О. Эйсымонт. — М.,: «Искусство», 1968. — 127 с.

• В. Д. Грибов, Н. Н. Усачёв. [books.gukit.ru/pdf/fulltext/33.pdf Бесперемоточные устройства] / Н. Н. Калинина. — СПб.,: Редакционно-издательский отдел СПбГУКиТ, 2005. — 42 с.

Отрывок, характеризующий Часть фильма

Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.