Часы «Лайма»

Достопримечательность
Часы «Лайма» Laimas pulkstenis
Часы «Лайма» в 2010 году
Страна	Латвия
Город	Рига
Первое упоминание	1924

Часы «Лайма» (латыш. Laimas pulkstenis) — столбовые часы оригинальной башенной конструкции, расположенные в центре Риги.

Ранний этап истории

Отсчёт их истории может вестись с 1904 года, через два года после того, как рижский трамвай начал своё победное шествие по главным улицам лифляндской столицы. Перед городскими властями (мэр Джордж Армитстед) остро встал вопрос благоустройства остановок городского общественного транспорта, потребности в котором возрастали, а следовательно, и инфраструктура которого неизбежно прогрессировала с каждым годом. Итак, чиновники мэрии, курировавшие линию общественного транспорта, стали всерьёз думать о создании удобных остановок и мест ожидания электрического трамвая, спроектированного Паулем Мандельштамом и успевшего полюбиться рижанам. Тогда по заказу администраторов муниципалитета архитектор-петербуржец Август Рейнберг в самом начале центрального Александровского бульвара на берегу Городского канала возле недавно отстроенного моста создаёт оригинальный проект трамвайной остановки в виде деревянного павильона-беседки в элегантном швейцарском стиле, получивший тогда широкое распространение. Тогда впервые в истории города на фронтоне киоска появились изящные часы, на которых значилась реклама нашумевшего торгового дома, основателем которого был король лифляндской косметики и парфюмерии господин фон Якш.

Кстати, известно о существовании на этом месте киоска ещё в 1880-е годы, когда по Риге курсировала конка, спроектированная западноевропейским инженером, генеральным консулом Швейцарии в Лифляндии Эженом Дюпоном. В сравнительно небольшом деревянном киоске можно было приобрести свежую прессу, например, любимый в рижской русской читательской среде «Рижский вестник». Однако часы появились позже, только вместе со вторым по счёту павильоном ожидания. К концу 1890-х годов у киоска появилась первая в истории города афишная тумба.

Появление современных часов

Однако к началу 1920-х годов ситуация в системе городского развития несколько изменилась. Каноны моды подверглись трансформации и швейцарский дизайн оказался устаревшим. В 1924 году Рижская дума независимой Латвии направила в проектировочное бюро прибалтийско-немецкого архитектора Артура Мёдлингера (ученика Константина Пекшена) заказ на строительства нового киоска на остановке трамвая на перекрёстке бульвара Бастея и улицы Бривибас. Он справляется с возложенной на него задачей и создаёт проект сохранившегося до наших дней Колоннадного киоска в модном неоклассическом стиле — с виду он напоминал элегантный древнегреческий храм в миниатюре. Это архитектурное решение было необходимо, чтобы добиться гармонии с располагавшимся по соседству монументальным зданием Латвийской Национальной оперы. Старую деревянную постройку в швейцарском стиле сослали на новое место работы в рижский микрорайон Гризинькалнс.

Проблема заключалась в том, что вместе со старым киоском на почётный отдых отправились и часы Якша, а рижанам необходимо было знать точное время. Проблемную ситуацию обязался исправить представитель социал-демократического блока в Рижской думе депутат по фамилии Вецкалнс, неустанно отстаивавший интересы рижской рабочей братии. Тогда же в 1924 году после его пламенного выступления на заседании муниципального органа власти было решено поставить у киоска часы с четырьмя циферблатами на железной оси. Любопытны расхождения в официальных уведомлениях о причинах появления часов: владельцы рижских промышленных предприятий требовали установить часы, чтобы рабочие не опаздывали на фабрики, однако господин Вецкалнс проявил заботу о рабочих и заявил, что часы нужны как раз для того, чтобы рабочие раньше времени не приходили на работу к ненасытным, охочим до прибыли капиталистам. Эти доводы, парадоксально противоречащие друг другу, тем не менее повлияли на думцев, давших добро на установку всенародно любимых часов. К тому же к середине 20-х годов XX века народное хозяйство Латвии преодолело затяжной кризис, вызванный последствиями Первой мировой войны. Приметами хозяйственных перемен стало появление в городской визуальной культуре забытого элемента — промышленной и торговой рекламы, изменившей привычный облик послевоенной столицы. Несколько позже, в 1929 году, в киоске, расширенном и благоустроенном, открылись несколько магазинов — для продажи газет и лотерейных билетов, а также обязательные в контексте ожидания транспорта общественные туалеты; таким образом, античный павильон работы Мёдлингера приобрёл значимость в глазах жителей города. Также в павильоне функционировала телефонная будка и работало кафе. Правда, через некоторое время по городу прошёл слух, что депутаты мэрии неожиданно вознамерились расширять бульвар, что повлечёт за собой снос полюбившегося киоска и часов вместе с ним, однако на поверку слухи оказались ложными.

До начала 1930-х часы носили имя прославившегося защитой трудового класса депутата Вецкалнса, но обстоятельства изменились и часы вскоре приобрели новый вид вслед за рекламной функцией, которую они стали исполнять. На перекрёстке Известковой (Калькю) и бульвара Бастея открылся новый магазин шоколадной продукции Теодора Ригерта. Владельцы магазина озаботились вопросом поиска места для рекламы своей продукции, однако долго выбирать им не пришлось — угловые часы на железном столбе пришлись как нельзя кстати. В начале 1930-х они были украшены логотипом предприятия по производству шоколадных изделий.

В 1936 году грядут новые изменения: фабрика Ригерта меняет своё название на «Лайма» (в переводе с латышского, laime — счастье). Когда фабрика была продана, новые владельцы поменяли имя предприятия. На лицевой части пластин появилось слово «Laima». Со временем новые городские часы стали привычным символом участка между сквером Национальной оперы и Бастионной горкой. Несмотря на свою утилитарность, по узнаваемости и популярности они не уступают расположенному рядом Памятнику Свободы. Этому бренду суждено будет обрести известность на всём будущем советском пространстве. В результате «ребрендинга» поменялся внешний вид городских часов, реклама также была оформлена в популярном стиле в Европе межвоенного периода — ар-деко. Теперь к названию фирмы, изображённому на каждой из четырёх сторон столба, прибавились названия образцов продукции, на которых специализировалась фабрика. Современный вид часов был реставрирован именно по образцу 1936 года. В тёмное время суток рекламный столб, на котором держались часы, подсвечивался изнутри, служа украшением этого всегда оживлённого участка бульварного кольца.

Киоск же в разговорной речи получил название «дашковского» — в честь рижского русского предпринимателя Николая Дашкова (представителя довольно известной рижской купеческой фамилии), который использовал его помещение и открыл магазин для продажи фруктов. Сын арендатора киоска, Александр Николаевич Дашков, стал известным советским оперным певцом, одним из ведущих солистов Латвийской национальной оперы. Уже в современный период Комиссия по памятникам при Рижской думе обсудила вопрос об установлении памятной таблички, посвящённой семье Дашковых, у рижского Колоннадного киоска, однако дискуссия не увенчалась конкретными делами.

После 17 октября 1944 года (дата освобождения латвийской столицы от нацистских оккупантов) возле лаймовских часов была поставлена большая карта, на которой отмечался ход военных действий. Возле этой карты собирались люди, чтобы следить за событиями последнего победоносного этапа Великой отечественной войны.

Метаморфозы в советский период

В середине 1960-х Рижский горисполком принял решение видоизменить «лаймовские» часы, повелев снять рекламу предприятия по производству шоколадных изделий и заменить её на слово «мир», которое было изображено на всех четырёх гранях столба на русском, английском, немецком и латышском языках.

Середина 1970-х также принесла свои изменения, когда слово «мир», в свою очередь, подверглось опале и было снято, а вместо него появилось изображение семи светящихся кубиков, отсылавших зрителя к концепции абстракции в визуальном искусстве. Тем не менее, на одном из кубиков всё же сохранилась надпись «Мир». В 1980-е на подсвеченных кубиках появились наклейки, что существенно придало подставке для часов пестроты и красочности.

Современный вид

В начале 1990-х годов часы обретают внешний вид по прототипу немецкого рекламного столба 1936 года. К ним возвращается прежний лаймовский бренд, под которым часы известны в Риге в наши дни. Тем не менее настоящая реставрация произошла с часами в 1999 году — в преддверии официального восьмисотлетия Риги со дня основания города епископом Альбертом Буксгевденом, которое отмечалось в 2001 году. На средства ОАО «Лайма» муниципальные власти провели полную реконструкцию часов, которым был возвращён первоначальный вид. С момента своего установления, часы «Лайма» стали излюбленным местом свиданий, своего рода визитной карточкой романтичного городского пейзажа. Тогда была создана нарядная подсветка, восстановлены названия продукции фабрики, был вмонтирован новый часовой механизм, созданный в Швейцарии.

Эти часы в Риге считаются самыми точными, поскольку дважды в день их ход сверяется со спутником.

На Рождество и в день Святого Валентина зарождается традиция украшать рижские часы «Лайма»; в 2010 году рядом с часами появилась скульптура изо льда, содержащая в себе сердце из шоколада.

Ссылки

• [pribalt.info/arhiv.php?month=12&news=150 Часы «Лайма»]
• [www.citariga.lv/RU/index.php?page=303&id=2&part=14 Рассказ о часах и фото на сайте citariga.lv]
• [web.archive.org/web/20100928062324/laima.lv/ru/predpriatie/istoria-predpriatia.html Фото первоначального вида часов на сайте фабрики «Laima».]

Отрывок, характеризующий Часы «Лайма»

– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.