Чатал-Хююк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чатал-Хююк-арм.Եղանիկ
Неолитическое поселение Чатал-Хююк*
Neolithic Site of Çatalhöyük**
Всемирное наследие ЮНЕСКО

Страна Турция
Тип Культурный
Критерии ii, iv
Ссылка [whc.unesco.org/en/list/1405 1405]
Регион*** Ближний восток, Гамирк
Включение 2012  (36 сессия)

Координаты: 37°39′36″ с. ш. 32°45′12″ в. д. / 37.66000° с. ш. 32.75333° в. д. / 37.66000; 32.75333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=37.66000&mlon=32.75333&zoom=12 (O)] (Я)

* [whc.unesco.org/ru/list Название в официальном рус. списке]
** [whc.unesco.org/en/list Название в официальном англ. списке]
*** [whc.unesco.org/en/list/?search=&search_by_country=&type=&media=&region=&order=region Регион по классификации ЮНЕСКО]

Чатал-Гуюк (устаревшее написание) или Чатал-Хююк (тур. Çatalhöyük [tʃaˈtal.højyk], также арм. Եղանիկ и Çatal Hüyük, в переводе — «вилообразный холм») — большое поселение эпохи керамического неолита и энеолита в провинции Конья (южная Анатолия). Является крупнейшим и наиболее хорошо сохранившимся обнаруженным неолитическим поселением. Самые ранние найденные культурные слои относятся к 7400 г. до н. э. Поселение существовало до 5600 г. до н. э. Жители покинули поселение до наступления Бронзового века. Поселение было расположено в 140 км от двуглавой вершины вулкана Хасандаг. Восточная часть поселения образует холм, возвышающийся над равниной на 20 м. К западу от поселения существовало ещё одно поселение меньших размеров, а в нескольких сотнях метров к востоку от него было обнаружено селение армянской, византийской эпохи.





География

Чатал-Хююк («вилообразный холм») расположен в Гамирке, 3 км к югу от современного села Кючюккёй и примерно в 40 км к юго-востоку от города Конья. Ближайшим крупным городом с железнодорожным сообщением является Чумра (в 17 км к югу от поселения). Холм искусственного происхождения, создавался в течение 1 тыс. лет путём постройки новых строений поверх старых. Поселение отчётливо выделяется среди окружающей его Иконийской равнины, оно состоит из двух холмов: восточного, самого старого и крупного, и западного (Кучук-Хююл — «маленький холм»), являющегося поселением медного века[1]. Археологи считают, что население поселения составляло от 3 до 10 тыс. человек, а число домов доходило до 2 тысяч.

Плато Конья в Гамирке является дном высохшего озера эпохи плейстоцена, находится на высоте чуть более 1 тыс. м над уровнем моря. Реки, которые в древности впадали в озеро, образовывали веерообразные дельты. На крупнейшей из дельт, на берегу реки Чаршамба, и располагался Чатал-Хююк. Чаршамба изначально протекала между двумя холмами и в условиях засушливого климата обеспечивала пресной водой жителей поселения[2].

Археология

Чатал-Хююк использовался местными жителями как место для выпаса скота, с которым были связаны определённые суеверия[1]. 10 ноября 1958 года три исследователя от Британского института археологии в Анкаре Дэвид Френч, Алан Холл и Джеймс Меллаарт приметили холм в ходе поисков ранних поселений на плато Конья[3]. В тот же день были обнаружены три находки керамики и обсидиана, стало ясно, что холм является огромной находкой эпохи неолита. Меллаарт до 1961 года был занят на раскопках Хаджилара, вернувшись с женой, работавшей фотографом, и турецкой группой, они начали крупные раскопки, которые продолжались до 1965 года[4]. Под руководством Джеймса Меллаарта в Чатал-Хююке работал датский палеоботаник Ганс Хелбаек из Национального музея Дании[3]. Хелбаек обнаружил большое количество домашней пшеницы (однозернянки и двузернянки), ячменя и гороха[5]. Судя по остаткам окалины и шлака, жители Чатал-Хююка одними из первых в мире научились выплавлять из руды медь[6], что связывает это селение с началом медного века. Место оказалось уникальным и стало одним из самых известных в мире. Меллаарт приехал на раскопки на фоне скандала с Дораком. Турецкие власти подозревали археолога в краже и вывозе находок. Меллаарт же утверждал, что молодая женщина попросила его оценить некоторый «антиквариат», который по всей видимости был найден в четырёх могилах села Дорак на севере Турции. Меллаарт зарисовал некоторые находки. Впоследствии зарисовки были опубликованы в The Illustrated London News в 1959 году, что и привлекло внимание турецких властей, которые сочли, что археолог украл находки. Однако поиск молодой женщины и украденных находок не дал результатов, в 1965 году департамент древностей Турции аннулировал Меллаарту разрешение на раскопки.[3][7]

В 1993 году исследования возобновились новой группой археологов под руководством Иэна Ходдера и продолжаются в настоящее время каждое лето. В новых раскопках используются микроморфологический анализ, когда археологи используют микроскопы, чтобы получить наиболее полную информацию. Группа Ходдера подходит к раскопкам весьма тщательно, и в то время когда группа Меллаарта раскопала более 200 зданий за 4 года, нынешняя группа раскапывала в первые несколько лет только одно или два здания каждый год.[8] В сезоне 2006 года в международных и междисциплинарных раскопках приняли участие 230 человек, что стало одним из крупнейших в мире подобного рода мероприятий.[9] Для финансирования археологических раскопок Иэн Ходдер пользуется услугами компаний-спонсоров (Boeing, Fiat, British Airways, Shell), также в археологических экспедициях участвует местное население.

Датировка и размер

Различные источники говорят о разных датировках поселения. Слои, которые были исследованы Меллаартом, датировались им примерно от 6250 г. до н. э. до 5400 г. до н. э.[10] Иэн Ходдер указывает, что поселение существовало в течение 1400 лет (между 7000 г. до н. э. и 6000 г. до н. э.), по исследованиям 18 археологических слоёв[1][11]. По последним данным, датировка указывается от 7400 г. до н. э. до 5600 г. до н. э.[12]

Размер Чатал-Хююка в разных источниках называются различные, начиная от 32 акров (12,96 га)[12] и 13,5 га[1] до 20 га[10]. Это говорит о том, что Чатал-Хююк представляет собой огромных размеров поселение, раскопано только 5 % всей территории[13].

Постройки и артефакты

Холм Чатал-Хююк создавался жителями на протяжении веков путём постройки новых домов поверх старых, что в настоящее время составляет 17 м археологического слоя. Дома стояли настолько близко, что между ними не было проходов. Также у домов не было дверных проёмов, вход в большинстве случаев был устроен с крыши, куда были проложены лестницы как внутри, так и снаружи домов, поэтому «городское движение», по-видимому, проходило по крышам зданий.[2] Вход был также единственным вентиляционным отверстием как для поступления свежего воздуха, так и для отвода дыма от открытых очагов, не имевших труб. Подобные современные посёлки, которые выглядят как Чатал-Хююк, это пуэбло североамериканских индейцев и поселения догонов в Мали в Западной Африке.[1]

Между домами были некоторые места открытого пространства. Они выступали как свалки для мусора из кухонь. В них находят животные и растительные отходы, глиняную посуду, статуэтки, бусы. Некоторые находки интерпретируются как человеческие фекалии, а такие места как туалеты. Фекалии и органические отходы в густонаселённом поселении, должно быть, представляли риск для здоровья населения и создавали огромное зловоние.[1]

Оформление домов

Дома преимущественно созданы из глины (из сырцового кирпича), за исключением крыши, которая имела несущие деревянные балки. Археологи считают, что срок службы дома был около 70 лет. Каждый год необходимо было добавлять новый слой глины. Крыша и стены были покрыты полированным алебастром. Наряду с печью и отверстием в крыше, представлявшей собой местную кухню и расположенных на южной стороне, в стене, как правило, был небольшой проём, который вёл в небольшую комнату. Такая комната использовалась в качестве склада. Всего дом по площади составлял в среднем 23 м², но варьируется от 11 до 48 м². В то же время стены больших домов были богато украшены росписью. Их предназначение остается неясным[4]. Был только один этаж. В главной комнате в дополнение к печи и камину были скамейки, низкие платформы, ёмкости для хранения пищи.[10] В каждой постройке дом на 5 и 10 человек, но нет ни одного дома, который имеет более 8 кроватей.[13]Дома также использовались в качестве «кладбища»: во многих из них были обнаружены захоронения. В одном из домов было похоронено 68 человек. Тела усопших хоронили под полом домов, чаще всего, под очагами и другими внутренними возвышениями, вместе с дарами: драгоценными и полудрагоценными камнями, оружием, тканями, деревянными сосудами[14]. Подобная практика наблюдалась до XX века на полинезийском острове Тикопиа.[8] Тела усопших тщательно пеленали и нередко укладывали в плетеные корзины или заворачивали в тростниковые маты. Поскольку скелеты часто расчленены, предполагают, что перед захоронением тела долго выставляли на открытом воздухе, после чего хоронили только кости. Иногда черепа отделяли, вероятно, для использования в неком ритуале, так как их находят в других местах поселения. Около трети домов были красочнее, чем остальные, со скульптурами бычьих голов. Эти помещения были интерпретированы Джеймсом Меллаартом как «святилища». Группе Меллаарта удалось раскопать только небольшой участок в юго-западной части холма, и в связи с множеством «святилищ» в этом районе Меллаарт посчитал, что эта часть поселения была жреческой. В «святилище», датированном 6200 до н. э., были найдены четыре человеческих черепа, расположенных за бычьими головами на стенах. Группа Иэна Ходдера раскопала несколько различных мест на восточном холме и также нашла несколько «святилищ». Получалось, что юго-западная часть поселения чисто жреческой не являлась. В связи с этим Меллаарт предложил версию, согласно которой дома подразделялись на «обычные» и «святилища». Новый анализ показал, что имелась разделительная линия между двумя видами этих домов. Кроме того, микроморфологический анализ подтвердил, что имела место бытовая деятельность в «святилищах»[3]. Таким образом, эти дома исключительно святилищами не являлись.

Артефакты и украшения

Чатал-Хююк славится своими большими объёмами предметов и украшений. Есть многочисленные настенные росписи. Это одно из первых мест, где встречаются фрески на построенных стенах (настенные росписи в Ласко на естественных стенах). Другое место, где были обнаружены первые фрески — Джаль-аль-Мугхара в Сирии возрастом 9 тыс. лет до н. э.[15]

Некоторые из фресок изображают геометрические узоры, в то время как другие изобразительные сцены: охота на зубров или оленей мужчин с эрегированным фаллосом, изображения ныне вымерших крупных копытных.

Одна из фресок в «святилище» состоит из нескольких рядов фигур, которые можно трактовать как изображение домов. В середине картины рисунок, который истолковывается как двуглавая вершина потухшего вулкана Хасандаг во время извержения, наблюдаемая из Чатал-Хююка.[16] Эту фреску расценивают как первый в истории пример пейзажной живописи или картографии[4], хотя другие исследователи видят в нём лишь геометрический орнамент[17].Другая фреска показывает человека, который работает (или танцует), удерживая изогнутый предмет — возможно, лук. Надета на человека набедренная повязка из леопардовой шкуры. Есть фрески, которые изображают хищных птиц — стервятников. Встречаются рисунки, когда показаны хищники вместе с обезглавленными людьми.

Представлены рельефы с изображением больших кошек (скорее всего леопардов и обычно попарно). Скульптуры бычьих голов были с особенностью, они крепились или на стены, или на низкие платформы, некоторые из этих быков возглавляли целые ряды из голов. Найдено множество женских статуэток из мрамора, коричневого и голубого известняка, кальцита, сланца, базальта, алебастра и глины. Среди самых известных находок выделяется статуэтка из обожжённой глины высотой 16,5 см, изображающая сидящую тучную женщину с оружием, которая отдыхает на двух больших кошках. Эта статуэтка схожа с Венерой Виллендорфской. Двух кошек некоторые учёные считают львами[10], а другие полагают, что это леопарды.[11] Некоторые учёные предлагают версию, что статуэтка изображает женщину, которая вот-вот родит.[10] Статуэтка с сидящей женщиной самая сложная из найденных фигурок. Среди более простых встречается женская фигурка с отверстием в спине, возможно в это отверстие засыпалось зерно. Чатал-Хююк показывает переход между докерамическим неолитом и керамическим неолитом. В старых слоях археологи керамики не находят, однако кувшины начинают появляться в более молодых слоях в промежутке от 7050 г. до н. э. до 6800 г. до н. э. повсеместно. С самого начала они, вероятно, использовались только для хранения, и только потом (около 6500-6400 г. до н. э.) для приготовления пищи. Самые молодые слои имели кувшины с простыми геометрическими узорами, а кувшины с Кучук-Хююка имеют более сложные геометрические узоры.

Были обнаружены предметы из обсидиана, некоторые из них ровно и гладко отполированы, что позволило предположить археологам, что они использовались в качестве простых зеркал. Таким образом, Чатал-Хююк был первым «производителем зеркал». Другие найденные обсидиановые куски были обработаны для использования в роли ножей, наконечников стрел и копий.

Также использовался кремень: были найдены два кремневых ножа с ручками из резной кости. Это позволяет предположить, что местная община специализировалась в горном деле и активно развивала культуру изготовления изделий из камня. Кроме того, были обнаружены фрагменты тканей, деревянные чашки, бусы из камня, кости и глины, а также корзины и керамзит, которые находят только в старых слоях (применяли для приготовления пищи).[18]

Сельское хозяйство, охота и рыбалка

В Чатал-Хююке было обнаружено большое количество следов растений, а некоторые археологи убеждены, что одомашненные растения составляли основную часть рациона из растительной пищи. Главным образом выращивалась пшеница двузернянка, а также пшеница однозернянка, горох, боб обыкновенный, горошек чёткообразный, чечевица. Кроме того, были найдены плоды диких растений, такие как миндаль, жёлуди, фисташки. Часть археоботаников считает, что люди из Чатал-Хююка использовали поля, расположенные в 10 км от поселения.[1]

Среди животных наиболее часто находят овец, крупный рогатый скот, коз, лошадей и собак. Овцы и козы были одомашненные, в то же время крупный рогатый скот был дикий. Лошади также не были одомашнены, на них также велась охота, как на свиней и оленей. В дополнение к охоте жители ловили рыбу и собирали птичьи яйца.

Декстер Перкинс-младший, эксперт по фауне в экспедиции под руководством Меллаарта, изначально пришёл к выводу, что первоначально были одомашнены только крупный рогатый скот и собаки. В таком случае Чатал-Хююк и Анатолия становились самим ранним центром одомашнивания крупного рогатого скота. Перкинс считал даже, что нет никакого дикого рогатого скота в древнейших слоях, а это были прирученные животные.[19] Выводы Перкинса в данный момент пересматриваются специалистами по фауне Луизой Мартин и Нериссой Рассел, которые считают, что крупный рогатый скот в течение всего периода существования поселения был дикий.[3] Последний углеродный анализ показывает, что крупный рогатый скот не являлся основным источником белка для жителей Чатал-Хююка, что противоречит первоначальным предположениям Джеймса Меллаарта.[20] Но вопрос этот до сих пор дискуссионный и решение его пока не закреплено.

Торговля

Территория вокруг Чатал-Хююка была бедна ресурсами. Рядом добывали только глину, которая использовалась в качестве строительного материала, другое сырьё приносилось издалека. Примером может служить вулканическое стекло, обсидиан, которое встречается в большом количестве в Чатал-Хююке. Археологи полагают, что жители держали под контролем добычу каппадокийского обсидиана и это обстоятельство могло оказывать существенное влияние на экономику поселения. Некоторые учёные даже предполагают, что торговля обсидианом была главным источником доходов для города.[21] Однако каппадокийский обсидиан был найден в Южном Леванте и на берегу Евфрата в местах с датировкой ещё до появления Чатал-Хююка, что даёт понять, что поселения восточнее не могли быть в зависимости от поставок обсидиана из Чатал-Хююка. С помощью энергодисперсионной рентгенофлуоресцентной спектрометрии удалось узнать, что обсидиан в Чатал-Хююк попадал также из двух мест на юге Каппадокии, Гёллу-Даг и Ненци-Даг, что в 190 км к северо-востоку от города.[12] Балки из сосны и можжевельника, использовавшиеся жителями в своих домах, также проделывали долгий путь — они, возможно, были привезены с Таврских гор. Кремень поставлялся из Сирии. Обнаружены раковины моллюсков из Средиземного и Красного моря.[2] Продавали обсидиан жители Чатал-Хююка или нет, однако факт нахождения привезённых предметов позволяет предположить обмен товарами и торговлю на дальние расстояния.

Общественная жизнь в Чатал-Хююке

О расслоении в обществе Чатал-Хююка раскопки не дают ответа, все дома не сильно отличались по размеру. Кроме того, не был найден ни один дом-мастерская.[22] Также не обнаружены общественные площади и административные здания.[13] Таким образом, очень вероятно, что поселение не имело централизованного управления. Отсутствие мастерских даёт предположение, что Чатал-Хююк не был городом в полном смысле этого слова, а скорее разросшейся деревней.[8] Ранее археологи считали, что в Чатал-Хююке было матриархальное общество. При современных раскопках учёные хотели определить разницу в образе жизни мужчин и женщин поселения, однако никаких отличий найдено не было. Внутри помещения были покрыты слоем сажи из печи и камина. При вдыхании сажа попадает в лёгкие, таким образом её можно обнаружить на рёбрах погребённых жителей. Был проведён анализ рёбер двух полов, однако он показал, что количество сажи у женщин не отличается от количества сажи у мужчин. Таким образом, женщины не проводили больше времени в помещении, чем мужчины. Изотопный анализ костей не дал результата о разнице в диете двух полов. Помимо этого, расположение могил никак не связано с половой принадлежностью. Женщины и мужчины, по-видимому, имели одинаковый статус в обществе[23][24][25][26].

В художественных объектах имеются некоторые различия: на фресках в основном изображены мужчины, в то время как на статуэтках — женщины. Иэн Ходдер утверждает, что археологические останки не дают свидетельств в пользу наличия в Чатал-Хююке матриархата или патриархата.[11]

В молодых слоях были найдены глиняные печати. Не совсем ясно, для чего они предназначались, возможно это отметка собственности на объекты. Если это так, то предположения о наличии частной собственности имеют под собой почву.[1] Хотя дома близко находились друг к другу, однако они не имели общих стен. Каждая семья, таким образом, была относительно независима от соседей и ремонтировала свой дом по своему желанию.

В Чатал-Хююке не обнаружено следов войны или насилия. Возможно, это было мирное общество или город представлял из себя крепость. В город невозможно было попасть после того, как были убраны лестницы на внешнем ряду домов, так как не было непосредственного входа в город.

Множество скульптур бычьих голов и статуэток тучных женщин заставляло археологов думать, что религиозная жизнь жителей была сосредоточена на поклонении культа быка и культа «Великой Матери».[22] Найденные черепа были покрыты алебастром, моделируя лицо, и раскрашены охрой. Подобные обычаи известны у населения из неолитических поселений Средиземноморья, в том числе из Иерихона и Чаёню (Турция). Всё это может говорить о культе черепа в Чатал-Хююке. Поскольку тела лиц с высоким статусом хоронили отдельно от черепов, исследователи сопоставили количество подобных мужских и женских захоронений и обнаружили, что оно приблизительно одинаково[27]. В связи с этим исследователи 2000-х годов предположили, что община не была ни патриархальной, ни матриархальной[3], и смысл изображения женских фигур был иным, нежели поклонение Богине-матери[28].

Младенческая смертность была велика, так как детских могил найдено довольно много. Кости многих детей содержат признаки анемии, которая вероятно была из-за недоедания.[29]

Анализ зубов захороненных людей показал, что в могилах одного дома хоронили людей, не связанных биологическим родством.[30]

Значение

Из-за своего размера, архитектуры, фресок и рельефов Чатал-Хююк часто характеризуется как «археологическая сверхновая».[31] Некоторые учёные ранее считали, что Чатал-Хююк являлся старейшим городом в мире, ранним земледельческим поселением и крупнейшим населённым пунктом своего времени. Однако, в настоящее время старейшим городом считается Иерихон, а в Тель Абу-Хурейре на севере Сирии найдены самые старые следы зарождающегося сельского хозяйства.[31] В Центральной Анатолии Чатал-Хююк также не является старейшим центром сельского хозяйства, так, в Ашиклы-Хююке найдены следы культурных растений возрастом 8400 г. до н. э. Однако Меллаарт доказал своими раскопками, что Плодородный полумесяц (Левант и Месопотамия) не является единственным центром неолитической революции. Прежде археологи даже не предполагали, что Анатолия могла бы быть плодородной почвой для возникновения сельских общин.

Большинство исследователей убеждены, что сельское хозяйство пришло в Европу из Анатолии. Некоторые из них (как археолог Колин Ренфрю) пошли дальше и заявляют, что индоевропейские языки распространялись совместно с экспансией сельского хозяйства, а индоевропейскую родину следует искать на Анатолийском плоскогорье, то есть в Чатал-Хююке.[32] Данная теория (анатолийская гипотеза) позволяет считать Чатал-Хююк родиной населения, язык которого распространился на большую часть Европы и Азии.

Американский писатель и этноботаник Теренс Маккенна писал: «Заключение о том, что народы Африки с их культурами, уходящими корнями в далекое прошлое, достигли Ближнего Востока и какое-то время процветали там, вполне логично, и избежать его трудно. Меллаарта удивляет то, что Чатал-Хююк не оставил заметного влияния на последующие культуры в этом районе. Он отмечает, что „неолитические культуры Анатолии положили начало земледелию и животноводству, а также культу Богини-Матери — основе нашей цивилизации“[33]. Со всей справедливостью можно добавить: основе, многими пока что ещё отрицаемой»[34].

Чатал-Хююк как поселение

Пока непонятно, почему люди выбрали именно это место. Одна из теорий предполагает, что человек заселил данную местность в связи с ведением сельского хозяйства, однако находки в поселении Ашиклы-Хююк показывают, что большинство растений и животных не были одомашнены и что посёлок жил охотничье-собирательской культурой.[8] Некоторые археологи полагают, что выбор места был связан не с утилитарными причинами, а с предпочтениями людей.

Также непонятно, почему люди оставили Чатал-Хююк. Некоторые археологи высказывали предположение о том, что шло стремительное сокращение поселений 8 тыс. лет назад из-за разрушения местной окружающей среды в результате чрезмерного использования древесины для строительства домов с известью. Однако данная теория опровергается находками в молодых слоях Чатал-Хююка — там такой метод строительства уже не применялся.[29]

Богиня-мать

Статуэтки из Чатал-Хююка с тучными женщинами были интерпретированы Джеймсом Меллаартом как изображения Богини-матери («Великая мать»). Так как многие находки подобных статуэток на просторах Европы ассоциировались с матриархальным строем, то и Чатал-Хююк стали считать матриархальным. Дальше всех пошла археолог Мария Гимбутас, она выдвинула теорию, что общество Чатал-Хююка было типично неолитическим («Старая Европа»): матристическое (с абсолютной властью женщины в семье), ориентированное на равенство и безмятежное.[11] Такое общество было уничтожено вторжением патриархальных, иерархическо-ориентированных, воинственных людей, которых Гимбутас идентифицировала как представителей индоевропейской курганной культуры.

Идея о Богине-матери в мирном матристическом обществе дала некоторый резонанс в Нью-Эйдж движении, люди стали ездить в Чатал-Хююк на паломничество. Были организованы «Goddess Tours», в ходе которых экофеминистки и приверженцы Нью-Эйдж движения приезжали в Чатал-Хююк молиться и устраивать танцы по кругу. Некоторые из этих посетителей были открыто возмущены, что Иэн Ходдер и его группа подвергала сомнению феминистские толкования устройства общества Чатал-Хююк.[3]

Музей

Место открыто для посещения туристов, можно увидеть копии находок в небольшом музейном пространстве, построенном рядом с холмом. Присутствует информация на английском и турецком языках. Можно осмотреть реконструкции домов и посетить место раскопок. Большинство оригинальных предметов из места раскопок находятся в Музее анатолийских цивилизаций в Анкаре.

Место не столь популярно, как, например, музей Мевляна в Конья, однако интерес к Чатал-Хююку растёт, каждый год его посещают около 13 тыс. человек.[35] Чатал-Хююк в течение нескольких лет был в предварительном списке Турции в список Всемирного наследия ЮНЕСКО[35] и был принят в 2012 году.[36]

Галерея

Напишите отзыв о статье "Чатал-Хююк"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 Ian Hodder. Çatalhöyük. The Leopard's Tale – Revealing the Mysteries of Turkey's ancient 'town'. — Thames & Hudson, 2006. — ISBN 0-500-05141-0.
  2. 1 2 3 Trevor Watkins. From Foragers to Complex Societies in Southwest Asia", kapitel 6 i The Human Past: World Prehistory & the Development of Human Societies. — Thames & Hudson, 2005. — ISBN 978-0-500-28531-2.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Balter Michael. The Goddess and the Bull. — New York: Free Press, 2005. — P. 127. — ISBN 0-7432-4360-9.
  4. 1 2 3 Kleiner Fred S. Gardner's Art Through the Ages: The Western Perspective: Volume 1. — Twelfth. — Belmont, California: Wadsworth Publishing, 2006. — P. 12–4. — ISBN 0-495-00479-0.
  5. Hans Helbæk First Impressions of the Catal Huyuk Plant Husbandry // Anatolian Studies. — 1964. — № 14. — С. 121–123.
  6. [www.urkommunismus.de/catalhueyuek_en.html Bernhard Brosius. From Çayönü to Çatalhöyük. Inprekorr, 400/401, 24 — 29, 2005.]
  7. Анастасия Тарасова. [pda.euromag.ru/great_britain/24708.html Наследник Шлимана].
  8. 1 2 3 4 Michael Balter The First Cities: Why Settle Down? The Mystery of Communities // Science. — 1998. — № 5393.
  9. Recond number of experts to take part in Catalhoyuk excavations, Turkish Daily News (2006).
  10. 1 2 3 4 5 Christoffer Edens. Çatal Hüyük, The Story of Archaeology. — London: Phoenix Illustrated, 1997. — ISBN 1-85799-934-7.
  11. 1 2 3 4 Ian Hodder Women and Men at Çatalhöyük // Scientific American. — 2004. — № 1. — С. 67–73.
  12. 1 2 3 T. Carter & M. S. Shackley Sourcing obsidian from neolithic Çatalhöyük (Turkey) using energy dispersive X-ray fluorescence // Archaeometry. — 2007. — № 49 (3). — С.  :437–454..
  13. 1 2 3 Ian Hodder This old house // Natural History Magazine. — 2006.
  14. James Mellart. Çatal Hüyük: A Neolithic Town of Anatolia. — New York: McGraw-Hill Book Company, 1967. — С. 60 ff.
  15. Roger Highfield Oldest' wall painting looks like modern art // Telegraph.co.uk. — 2007.
  16. Aisling Irwin Turkish wall painting 'is first news story' // Telegraph.co.uk. — 1997. — № 28. july.
  17. [www.dspace.cam.ac.uk/handle/1810/195777 A bird’s eye view — of a leopard’s spots. The Çatalhöyük ‘map’ and the development of cartographic representation in prehistory.] Anatolian Studies 56, 2006, pp. 1-16. Published by The British Institute of Archaeology at Ankara
  18. Sonya Atalay. [www.catalhoyuk.com/blog/2006/06/back-to-clay-balls.html Back to clay balls] (JUNE 25, 2006).
  19. Dexter Perkins Jr. Fauna of Çatal Hüyük: Evidence for Early Cattle Domestication in Anatolia // Science. — 1969. — № 164(3876). — С. 177-179.
  20. M. P. Richards, J. A. Pearson, T. I. Molleson, Nerissa Russell og Louise Martin Stable Isotope Evidence of Diet at Neolithic Çatalhöyük, Turkey" // Journal of Archaeological Science. — 2003. — № 30(1). — С. 67–76.
  21. Fernand Braudel. The Mediterrannean in the Ancient World. — Allen Lane, 2001.
  22. 1 2 Anne Marie Carstens Çatalhöyük // SFINX. — 2006. — № 2.
  23. Leften Stavros Stavrianos. [books.google.com/books?id=MKhe6qNva10C&q=paleolithic+society&dq=paleolithic+society&pgis=1 A Global History from Prehistory to the Present]. — New Jersey, USA: Prentice Hall, 1991. — ISBN 0133570053. [books.google.com/books?id=MKhe6qNva10C&q=paleolithic+society&dq=paleolithic+society&pgis=1 Pages 9-13]
  24. R Dale Gutrie. [books.google.com/books?id=3u6JNwMyMCEC&printsec=frontcover#PPA420,M1 The Nature of Paleolithic art]. — Chicago: University of Chicago Press, 2005. — ISBN 0226311260. [books.google.com/books?id=3u6JNwMyMCEC&printsec=frontcover#PPA420,M1 Page 420—422]
  25. Fielder, Christine [www.dhushara.com/paradoxhtm/culture.htm Sexual Paradox:Culture]. Sexual Paradox: Complementarity, Reproductive Conflict and Human Emergence. Christine Fielder and Chris King (2004). [www.webcitation.org/65LJmRKwc Архивировано из первоисточника 10 февраля 2012].
  26. [museums.ncl.ac.uk/flint/miscon.html Museum of Antiquites web site] (accessed February 13, 2008).
  27. Hodder, Ian. [www.turkishdailynews.com.tr/article.php?enewsid=93856 A Journey to 9000 years ago] (17 января 2008). Проверено 7 августа 2008.
  28. Hodder, Ian [www.catalhoyuk.com/archive_reports/2005/ar05_01.html New finds and new interpretations at Çatalhöyük]. Çatalhöyük 2005 Archive Report. Catalhoyuk Research Project, Institute of Archaeology (2005). [www.webcitation.org/65LJnOM0h Архивировано из первоисточника 10 февраля 2012].
  29. 1 2 Michael Balter A Long Season Puts Çatalhöyük in Context // Science. — 1997. — № 286(5441). — С. 890–891.
  30. M. A. Pilloud & C. S. Larsen Official" and "practical" kin: Inferring social and community structure from dental phenotype at Neolithic Çatalhöyük, Turkey // American Journal of Physical Anthropology. — 2011. — № 145. — С. 519–530.
  31. 1 2 Peter K. A. Jensen. Menneskets oprindelse og udvikling. — G.E.C. Gads forlag, 1996. — ISBN 87-12-02987-4.
  32. Michael Balter Search for the Indo-Europeans // Science. — 2004. — № 303. — С. 1323–1326.
  33. Mellaart. Earliest Civilizations. — С. p. 77.
  34. [rec.gerodot.ru/chatal/makkenna.htm Теренс Маккенна. Чатал-Хююк. Из книги «Пища богов. Поиск первоначального Древа познания»]
  35. 1 2 globalheritagefund. [www.youtube.com/watch?v=HTHqYjeXrYs GHF: Çatalhöyük] (7 июня 2007 г.).
  36. Søren Bygbjerg. Her er verdens nye kulturarv, DR (3. juli 2012).

Литература

  • Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока . Пер. с англ. и комментарий Е. В. Антоновой. Предисл. Н. Я. Мерперта. Изд-во «Наука». М., 1982. 149 с. с ил.
  • Mellaart James. Catal-Huyuk. A Neolithic town in Anatolia. Thames and Hudson. 1967. 233 с.

Ссылки

  • [www.catalhoyuk.com/ Официальный сайт раскопок в Чатал-Гуюке]
  • [rec.gerodot.ru/chatal/ Чатал-Гуюк на сайте «Реконструкция»]
  • [aitrus.info/node/351 СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЭПОХУ НЕОЛИТА: ОТ ЧАЁНЮ К ЧАТАЛ-ГЮЮКУ]
Хронологическая таблица неолита Ближнего Востока
Марио Ливерани, Antico Oriente: storia, società, economia, Laterza, Roma-Bari, 2009, ISBN 978-88-420-9041-0, p. 84.
6000 Хабур Джебель-Синджар,
Ассирия
Средний Тигр Нижняя
Месопотамия
Хузистан Анатолия Сирия
5600   Умм-Дабагия     Мухаммад-Джафар Чатал-Гююк
(6300-5500)
 
Амук A
5200
Старший Халаф

Хассуна
Старшая Самарра
(5600-5400)

Средняя Самарра
(5400-5000)

Поздняя Самарра
(5000-4800)
 
Сузиана A
Хаджилар

Мерсин 24-22
 

Амук B
4800
Средний Халаф
Поздняя Хассуна

Тепе-Гавра 20
Эриду
(= Убайд 1)
Эриду 19-15

Тепе-Сабз
Хаджилар

Мерсин 22-20

Амук C
4500 Поздний Халаф Тепе-Гавра 19-18   Хаджи-Мухаммад
(= Убайд 2)

Эриду 14-12
Хазине, en:Darreh Khazineh

Сузиана B
Джан-Хасан

Мерсин 19-17

Амук D

См. также: Доисторический Ближний Восток

Отрывок, характеризующий Чатал-Хююк

– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.