Чатсуорт-хаус

Чатсуорт-хаус (англ. Chatsworth House) в Дербишире — один из самых пышных «домов-сокровищниц» Англии, на протяжении столетий служивший главной резиденцией герцогов Девонширских из семейства Кавендишей. Это редкий для Англии пример эстетики барокко, по утончённости архитектурных и декоративных решений соперничающий с Бленимским дворцом и замком Говардов.

Возведение дворца начал в 1687 году 1-й герцог Девонширский — потомок Бесс из Хардвика, построившей близлежащий Хардвик-холл. Для строительства своей резиденции он нанял ведущих архитекторов своего времени, знакомых с континентальной барочной традицией, — Уильяма Тальмана и Уильяма Арчера. Последний также спроектировал ряд садовых павильонов, включая известный дом-водопад (1696—1703).

В середине XIX века садовником герцога Девонширского служил Джозеф Пакстон, известный как строитель Хрустального дворца в Лондоне. На территории Чатсвортского парка он создавал водопады и другие новаторские конструкции, поражавшие воображение современников, а для одного из визитов в Чатсворт королевы Виктории первым в Европе вырастил в специально построенной для этой цели оранжерее чудо-растение — амазонскую викторию.

Поколение за поколением герцогов Девонширских наполняли семейное гнездо бесценными произведениями искусства. После Второй мировой войны выяснилось, что поместье обременено долгами в 7 млн фунтов, и значительную часть собрания пришлось пустить с молотка. В настоящее время содержание Чатсуорт-хауса финансируется за счёт привлечения туристов и сдачи территории в аренду для съёмок фильмов (из последних — «Гордость и предубеждение», «Герцогиня», «Человек-волк»).

Парадная лестница		Южный фасад		Охотничья сторожка

Ссылки

• [www.chatsworth.org/ Официальный сайт Чатсуорт-хауса]
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Чатсуорт-хаус

Отрывок, характеризующий Чатсуорт-хаус

«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.