Чахаршанбе-Сури
Чахаршанбе-Сури (перс. چهارشنبهسوری, Câršanbe-Suri), произносится как Чоршамбе-Сури (перс. چارشنبهسوری) — древний иранский праздник огня в канун Ноуруза, который знаменует собой приход весны и возрождение природы. Традиционно отмечается ночью последней среды в году, со времени исламской революции отмечается вечером во вторник. Слово Чахар Шанбе значит «среда» и Сури — «красный». Костры горят от заката солнца до раннего утра. Празднование обычно начинается вечером, когда люди разводят костры на улицах и прыгают через них.
По традиции люди собираются на улицах и переулках, чтобы прыгать через костры и петь песни: Сорхи-е то аз ман, зарди-е ман аз то («Твой огненно-красный цвет мой, и моя болезненно-жёлтая бледность твоя»). Это обряд очищения, и Сури само по себе означает покраснение, которое намекает на цвет огня. Это означает, что вы отдаёте огню вашу бледность, болезни и проблемы, и в свою очередь берёте у него покраснение, тепло и энергию. Праздник не имеет религиозных ограничений — его отмечают как персы, персидские евреи, мусульмане, азербайджанцы, курды, так и зороастрийцы. В действительности же праздник имеет иранское происхождение и корнями уходит в праиндоевропейскую эпоху.
По традиции этот день готовят аджил — смесь орехов и ягод. Люди переодеваются и ходят от двери к двери, стучась в двери. Обычно их одаривают аджилом, но могут и облить водой.
Персы отмечали в последние 10 дней года обязательный ежегодный праздник всех душ, Хамаспатхмаедая (Фарвардиган или Фородиган). Они верили, что Фаравахар, ангелы-хранители людей, а также духи умерших возвращаются для воссоединения. Этих духов развлекали в качестве почетных гостей в их бывших домах, и был предписан прощальный ритуал на заре в день Нового года. Десять дней фестиваля совпало с празднованием фестивалей создания огня и людей. В период Сасанидов фестиваль был разделен на две части, известных как «малый» и «большой» Пяндж. Постепенно сложилось, что Малый Пяндж принадлежал душам детей и тех, кто умер без греха, тогда как Большой Пяндж — для всех душ.
См. также
Напишите отзыв о статье "Чахаршанбе-Сури"
Ссылки
- [www.iranica.com/articles/caharsanba-suri-usually-pronounced-carsamba-suri-the-last-wednesday-of-the-persian-solar-year-the-eve-of-which-is-mar Čahāršanba-sūrī — The Encyclopædia Iranica] (англ.)
Отрывок, характеризующий Чахаршанбе-Сури
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
