Чебаки (крепость)

Чебаки (Све-Тах) — древнее сооружение-крепость эпохи бронзы (2 тысячелетие до н. э.), расположенное на правом берегу р. Чёрный Июс, на вершине горы Све-Тах в 4,5 км к северо-востоку от с. Чебаки Ширинского района Республики Хакасия (54°37′44″ с. ш. 89°15′01″ в. д.54.62889° с. ш. 89.25028° в. д. / 54.62889; 89.25028   ).

Сооружение входит в число приблизительно 45 аналогичных памятников-крепостей све и является одним из трех (вместе с Каменным городком Чиланных таг и крепостью-святилищем Устанах) наиболее полно археологически исследованых све. На компактной территории собран представительный комплекс находок предметов быта и произведений искусства эпохи бронзы.

К подобным памятникам уверенно относятся такие, как Устанах, Таптан Туразы, Шишка. Определённое сходство в планиграфии и архитектуре све Чебаки прослеживается с такими памятниками, как крепость Мешоко майкопской культуры в Прикубанье и Ливенцовская крепость катакомбного времени в низовьях Дона.

План крепости

Крепость имеет две линии оборонительных стен, сооружённых из плит песчаника. Первая, внешняя, отсекает подход по седловине от соседней вершины к участку вершины горы размерами 160*170 м. Общая длина первой, внешней стены — 210 м. На момент исследований высота стены доходила до 1,8 м, на сегодняшний день высота стены доходит до 1,5 м, при этом кладка стен прекрасно сохранилась. Внутренняя стена крепости ограничивает небольшой участок вершины, являвшейся цитаделью. Территория между стен имеет сильный наклон и не имеет следов использования, поэтому считается, что внешняя стена возникла не в процессе расширения крепости, а одновременно, как единый комплекс с цитаделью. Внутри цитадели, вплотную к стене, археологически выявлна полуземлянка размером примерно 4 на 15 метров. В западной части так же вплотную к стене пристроены две небольших хозяйственных посторойки или загородки из камня, овальной и подпрямоугольной в плане формы размерами 4х5 м и 4х6 м. Культурный слой построек содержал многочисленные кости животных, фрагменты керамики и вещественные находки. Анализ материалов раскопок не позволяет интерпретировать эти сооружения как бытовые жилые комплексы.

Археологические исследования

Впервые сооружение-све исследовано (введено в научный оборот) в 1888 г. археологом Клеменцем Д. А. Он обратил внимание на типологическую связь таких све, как Устанах, Сырское сооружение и Чебаки, считая что эти памятники принадлежат одному и тому же народу.

Раскопки былм начаты в 1990 году и продолжены на территории цитадели укрепления в 1995—1997 годах. Общая площадь раскопок в цитадели составила 330 кв.м. Выявлен мощный культурный слой, содержащий многочисленные остатки жизнедеятельности древнего человека эпохи бронзы. Значительная часть площади раскопа представляла собой развал каменных плит стены укрепления цитадели и внутренних сооружений, пристроенных к стене. Большинство находок обнаружено при разборке каменных развалов, между плитами и под ними. Мощность культурного слоя 0,5-0,9 м. Выявить хронологическую последовательность культурных слоев памятника трудно из-за их переотложенного состояния.

Наиболее выразительная категория находок — это массовый керамический материал окуневской культуры. Эта керамика в основном находится в нижних слоях раскопа, среди каменных плит или под ними. Найдено 1304 фрагмента от примерно 69 сосудов, что составляет 95 % от общего числа керамики эпохи бронзы. Окуневская керамика из све Чебаки по характеру и орнаментации находит аналогии в погребальных окуневских памятниках Минусинской котловины. Однако на территории цитадели присутствует также и керамика каменноложской культуры.

Фаунистические остатки из све Чебаки весьма многочисленны (32 тысячи различных обломков костей). Определение видового состава животных выполнено Саблиным М. В. — сотрудником Зоологического Института РАН г. Санкт-Петербурга. Подавляющее большинство костей принадлежат диким животным (16 видов: косуля, марал, лось, кабарга, кабан, медведь, рысь, лисица, бобр, птицы и т. д.). Домашние животные определяются единичными особями (корова, лошадь, овца).

Интерпретация памятника

Для крепости Чебаки характерны следующие общие признаки све эпохи бронзы:

• для строительства выбирались вершины гор, увенчанные останцом-утёсом, которые обозримы с разных сторон;
• све сооружались не на самой высокой точке горного массива. В этих случаях территория памятника хорошо просматривается;
• при строительстве в качестве природного компонента использовались отвесные скальные обрывы;
• на некоторых све есть стены, не имеющие оборонительной функции.

Спорным является момент фортификационной значимости све Чебаки, так как с одной стороны в архитектурном оформлении зримо присутствует образ крепости, но фортификационный уровень памятника низкий. Уязвимый момент в обороноспособности све — полное отсутствие постоянных источников воды внутри укреплений. В культурном слое присутствуют следы пребывания человека - угольки, кости, керамика, а также каменные инструменты (в т.ч. топоры, тесла) и заготовки для их производства. Однако не обнаружено ни одного очага, что затрудняет интерпретацию городища как укреплённой усадьбы.

Предположительно, целостный архитектурный облик цитадели сформировался в окуневское время, точнее в момент, когда окуневская культура начала вплотную соприкасаться к каменноложской (кон. 2-го — начало 1-го тыс. до н. э.). Д. Г. Савинов указывал на такие возможные интерпретации памятника, как крепость, городище-убежище, ритуальный центр («ближе к Небу»!), сезонное охотничье поселение, а также на то, что крепости могли маркировать территориальное разделение областей окуевской и каменноложской культур на какой-то момент времени. При этом не надо забывать и о престижности, демонстрации влияния и могущества племенной аристократии, могущей сконцентрировать значительные ресурсы для строительства высокогорной крепости. По итерпретации А. И. Готлиба, Чебаки и другие подобные крепости использовались и служили центром притяжения окуневцев уже во время преобладания каменноложской культуры в долинах (т. н. период дожития окуневской культуры), подобно укрепленным горным аулам на Кавказе или домам-башням горных шотландских кланов.

Литература

• Готлиб А. И. Горные сооружения-све Хакасско-Минусинской котловины. Институт археологии и этнографии СО РАН, Новосибирск, 1999.
• Готлиб А.И. Горные архитектурнофортификационные сооружения окуневской эпохи в Хакасии // Окуневский сборник. СПб., 1997. С. 134–151.
• Л.А. Соколова Новая хронология и изучение окуневской культурной традиции Труды III (XIX) Всероссийского археологического съезда в Ст. Руссе. Т. I. СПб. 2011. С. 281-282.

Ссылки

• [turizm.ngs.ru/object/1297/ Крепость Чебаки]
• [siberia17.narod.ru/3.htm Исторические места Хакасии]
• [www.iria-art.com/index.php?option=com_content&task=view&id=227&Itemid=48 Автореферат работы «Горные сооружения-све Хакасско-Минусинской котловины»]

Отрывок, характеризующий Чебаки (крепость)

Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.