Чекко ди Пьетро

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чекко ди Пьетро

Чекко ди Пьетро (итал. Cecco di Pietro, фигурирует в документах с 1371 по 1395 годы; умер, вероятно, в 1402) — итальянский художник.



Биография

Чекко ди Пьетро работал в последней четверти XIV века исключительно в Пизе и на прилегающих к Пизе территориях с их городками и церквями. Произведений, имеющих его подпись, либо приписываемых ему по стилистическим признакам весьма немного.

Основной период творческой активности живописца приходится на вторую половину XIV века. Даты его рождения и смерти неизвестны. В архивах сохранился документ от 13 июля 1351 года, сообщающий, что некий «Чекко Пьери», был связан с художником из Лукки Паоло ди Ладзаро, и работал в его бригаде подмастерьем. Если здесь речь идёт о Чекко ди Пьетро, то художник мог родиться приблизительно около 1330 года. В 1371 году Чекко ди Пьетро упоминается в документах в связи с подновлением фресок в Кампосанто. Там он совместно с Франческо ди Нери да Вольтерра работал над восстановлением сцен с историей Иова, написанных ранее флорентийцем Таддео Гадди. Фресковые росписи большого погребального дворца Кампосанто в своё время были исполнены крупными мастерами из разных городов Италии, там работали пизанец Франческо Траини, флорентийские художники Буонамико Буффальмакко, Таддео Гадди и Андреа Бонайути, Антонио Венециано из Венеции, Спинелло Аретино из Ареццо и сиенец Таддео ди Бартоло. Работа в Кампосанто во многом определила сложение творческого стиля Чекко ди Пьетро. Первые подписанные произведения Чекко датированы 1374 и 1377 годами, следовательно, к тому времени он уже стал самостоятельным художником. В 1380 году Чекко упоминается в качестве «anziano del popolo» Пизы, то есть «народного старшины» — одна из административных должностей в средневековой Пизе. 12 августа 1385 года он получил плату за роспись хоругви для Пизанского собора, в следующие за этим годы оставил свои подписи на нескольких произведениях. Фресковые росписи в церкви Сан Мартино в Пизе, датированные знатоком пизанской живописи Энцо Карли 1395 годом, свидетельствуют о том, что мастер был активен и в последнем десятилетии XIV века. В документе от 28 марта 1402 года Чекко упоминается уже как умерший.

Большое влияние на формирование Чекко ди Пьетро имел Франческо Траини, который достаточно радикально включил в своё творчество достижения сиенской школы живописи. По всей вероятности, Чекко был его учеником и сотрудником по мастерской. Кроме того, исследователи видят в его работах следы влияния Луки ди Томме и Антонио Венециано. Первая из известных сегодня подписанных работ создана Чекко в 1374 году, это так называемая «бандинелла» — икона для процессий, которую он написал для братства Баттути ди Сан Симоне в Пизе (ныне в музее Сан Маттео, Пиза). Тремя годами позже (1377) для церкви Сан Раньери Чекко написал алтарную картину «Оплакивание Христа со святыми» (Пиза, музей Сан Маттео); в центре произведения вместо привычной Мадонны с младенцем он изобразил «Пьету», то есть Богоматерь с телом мёртвого Христа на руках, а по сторонам шесть фигур святых. В 1370—80-е годы он пишет множество изображений «Мадонны с младенцем», довольно однотипных: Мадонна в них восседает на троне в одном и том же положении, меняются лишь позы младенца; иногда, у её ног появляются донаторы; наиболее известная среди них «Мадонна с младенцем, держащим щегла и пучок проса» (ок. 1372, Копенгаген, Национальный музей), она имеет подпись художника. 1386 годом датируется несколько подписных произведений: полиптих «Распятие и восемь святых» (Пиза, музей Сан Маттео), «Мадонна с младенцем» (Портленд, Музей искусства, коллекция Кресса) — вероятно, это центральная панель полиптиха, остальные четыре створки которого с изображениями святых находятся сегодня в Авиньоне, музей Пти Пале (Св. Варфоломей, св. Пётр, св. Николай и Иоанн Креститель). Согласно документам, в 1395 году Чекко ди Пьетро расписал фресками капеллу в церкви Св. Мартина в Пизе. В марте 1402 года его сын Марко вступил в права наследства; следовательно художника к этому времени уже не было в живых.


Наиболее известным станковым произведением Чекко ди Пьетро является большой «Полиптих ди Аньяно», который он написал по заказу архиепископа Морикотти для монастырской церкви Сан Джероламо в Аньяно (ныне в коллекции Палаццо Блу, Пиза; детали пределлы в музее Сан Маттео, Пиза и в Музее изящных искусств, Дижон). Произведение датируется 1386-95 годами. На нём нет подписи художника, авторство установил итальянский искусствовед Энцо Карли. Полиптих имеет три яруса; в среднем художник изобразил Мадонну с младенцем на троне, по сторонам от неё Св. Николай, св. Иероним, св. Бенедикт, и св. Маргарита; в верхнем ярусе: святые Маврикий, Екатерина Александрийская, Стефан, Пётр, Лаврентий, Агнесса и Пласидо, в пинаклях — евангелисты Марк, Иоанн, Матфей и Лука; венчает полиптих изображение благословляющего Христа. С этим произведением связана скандальная история. Между 1930 и 1936 годами оно находилось на вилле Тоблер с целью реставрации. В 1937 году на прежнее место в церкви была установлена копия алтаря, выполненная известным реставратором и имитатором старинной живописи Ичилио Федерико Йони. В 1944 году церковь попала под бомбёжку и алтарь погиб. Тем не менее до сих пор ряд исследователей утверждает, что сохранившийся полиптих из Палаццо Блу - подделка, а в церкви погиб подлинник.

Кроме перечисленного, Чекко ди Пьетро приписывается ещё несколько работ, раскиданных по музеям и частным коллекциям разных стран: «Похороны св. Бернарда» (Париж, Лувр), «Св. Иероним в келье» (Музей Рейли, Сев. Каролина), «Мадонна с младенцем» (Тур, Музей изящных искусств). Творчество Чекко ди Пьетро носило местный, локальный характер, а его эклектичная манера не имела крупных последователей и продолжателей. При жизни он имел довольно большой успех, однако число дошедших до наших дней его произведений поразительно невелико.


Список произведений Чекко ди Пьетро

  1. Четыре панели от полиптиха из Музея Пти Пале, Авиньон: «Св. Варфоломей», «Св. Пётр», «Св. Николай», «Иоанн Креститель». Центральная часть этого алтаря — «Мадонна с младенцем» в Музее искусства, Портленд;
  2. «Мадонна с младенцем» — Копенгаген, Государственный музей (имеет подпись и фрагмент даты);
  3. «Мадонна с младенцем» — Флоренция, коллекция Салокки;
  4. Триптих «Распятие со святыми Екатериной, Петром, Иоанном Крестителем и Лючией/Благовещение» — Флоренция, коллекция Де Коссон;
  5. Двое святых — «Св. Пётр» и «Иоанн Богослов» — Флоренция, частное собрание;
  6. «Св. Папа» — Милан, коллекция Форести;
  7. «Распятие» — Нью-Йорк, коллекция Дьювина;
  8. «Иоанн Креститель» и «Св. Варфоломей» — Нью-Йорк, Ньюхауз Гэллериз (две панели полиптиха, центральная часть которого — в Музее Сан Маттео, Пиза);
  9. «Похороны св. Бернардина» — Лувр, Париж (картина пределлы);
  10. «Христос в мандорле и полуфигуры святых» — фреска в ц. Сан Мартино, Пиза;
  11. Полиптих «Пьета и шесть святых» — Пиза, музей Сан Маттео (№ 94; имеет подпись и дату);
  12. Полиптих «Распятие и восемь святых» — Пиза, музей Сан Маттео (№ 95; имеет подпись и дату);
  13. «Мадонна с младенцем» — Пиза, музей Сан Маттео (№ 96);
  14. «Житие св. Маргариты» — Пиза, музей Сан Маттео (№ 97);
  15. «Шесть святых» — Пиза, Музей Сан Маттео (№ 98);
  16. Полиптих «Мадонна с младенцем и святые» — Пьеве ди Аньяно, церковь Сан Джероламо;
  17. «Мадонна с младенцем» — Портленд, Музей (датирована и подписана);
  18. «Св. Иероним в келье» — музей в Рейли, Сев. Каролина;
  19. «Мадонна с младенцем» — Рим, Галерея Санджорджи;
  20. «Мадонна с младенцем» — Тур, Музей искусства;
  21. «Мадонна с младенцем» — местонахождение неизвестно;
  22. «Св. Доминик» и «Св. Франциск» — аукцион Кристис в 1949 году;
  23. «Рождество Богородицы» — Пиза, церковь Сан Пьетро (подписано и датировано — 1386);
  24. «Мадонна с младенцем и два ангела» — Пиза, коллекция Тосканелли (датирована 1381);

Напишите отзыв о статье "Чекко ди Пьетро"

Литература

  • O. Sirén, Maestri primitivi…,in Rassegna d’arte, XIV (1914), p. 229;
  • E. Lavagnino, Pittori pisani del XIVsecolo, in L’Arte, XXVI(1923), pp. 40 s.;
  • R. Van Marle, The Development of the ItalianSchools of Painting, V,The Hague 1925, pp. 237, 254 s.;
  • C. Brandi, La R. Pinacoteca di Siena, Roma 1933, pp. 322 ss.;
  • G. Vigni, Pittura delDue e Trecento nel Museo di Pisa, Palermo 1950, pp. 23 ss., 105 s.;
  • P. Toesca, Il Trecento, Torino 1951, pp. 661 n. 180, 668;
  • D. C. Shorr, The Christ Child in Devotional Images…, New York 1954, ad Indicem;
  • L. Bertolini-M. Bucci, Camposanto monumentale di Pisa. Affreschi e sinopie, Pisa 1960, pp. 94 s.;
  • H. Olsen, Italian Paintings in Denmark, Copenhagen 1961, pp. 87 ss.;
  • E. Carli, Pittura pisana del Trecento. La seconda metà del sec.,Milano 1961, pp. 87 ss.;
  • M. Laclotte, Musée de Tours. La donation O. Linet, I,in La Revue des arts, XIV(1964), p. 186;
  • L. Marcucci, Gallerie Nazionali di Firenze, I dipinti toscani del sec. XIV, Roma 1965, pp. 174 s. (rec. di F. Zeri, in Gaz. des Beaux-Arts, s. 6, LXXI [1968], p. 77);
  • F. R. Shapley, Paintings from the S. H. Kress Coll. 13th-15th Centuries, London 1966, pp. 73 s.;
  • B. Klesse, Seidenstoffe in der italienischen Malerei…,Bern 1967, pp. 306, 310, 382 s.;
  • M. Boskovits, Un’apertura per Francesco di Neri…,inAntichità viva, VI(1967), 2, p. 8;
  • B. Berenson, Italian Pictures of, the Renaissance. Central Italian and North Italian Schools, London 1968, I, pp. 85 s.; II, figg. 454—460;
  • C. Volpe, Mostra di dipinti del XIV e XV sec., Finarte, 6 febbr-7 marzo 1971, Milano 1971, n. 10;
  • B. B. Fredericksen-F. Zeri, Census of Pre-Nineteenth-Cent. Ital. Paintings in North American Public Collections, Cambridge, Mass., 1972, pp. 50, 573;
  • E. Carli, Il Museo di Pisa, Pisa 1974, pp. 83-85;
  • M. S. Frinta, A seemingly Florentine yet not really Florentine Altar-Piece, in The Burlington Magazine, CXVII(1975), pp. 527—535;
  • M. Laclotte-E. Mognetti, Avignon-Musée du Petit Palais. Peinture italienne, Paris 1976, nn. 50-53;
  • Dizionario enciclopedico Bolaffi dei pittori…, III, Torino 1972, pp. 233 s.
  • R. Ciardi, Il polittico di Agnano: Cecco di Pietro e la pittura pisana del 300, Pisa, 1986

Отрывок, характеризующий Чекко ди Пьетро

Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.