Челах, Владислав Валерьевич

Владислав Валерьевич Че́лах
Место рождения:	Караганда, Казахстан
Гражданство:	Казахстан Казахстан
Преступления
Преступления:	убийство 15 человек
Период совершения:	28 мая 2012 года
Регион совершения:	Алакольский район, Алматинская область
Мотив:	неизвестен
Дата ареста:	4 июня 2012 года
Обвинялся в:	жестоком убийстве
Признан виновным в:	жестоком убийстве
Наказание:	Пожизненное лишение свободы
Статус:	отбывает срок

Владислав Валерьевич Че́лах — рядовой погранслужбы Казахстана, осуждённый пожизненно за массовое убийство сослуживцев. Рядовой личного состава пограничного поста Арканкерген, расположенного в горном районе на границе Казахстана с Китаем, где в период с 28 по 30 мая 2012 год совершил убийство 14 пограничников и гражданского лица — егеря. Кроме того с целью сокрытия преступления совершил поджог хозяйственных построек поста и 14 тел убитых им пограничников.

Биография

Владислав Валерьевич Челах родился 8 октября 1992 года в Караганде (Казахстан) в семье железнодорожника. У Челаха имеются младшая сестра и брат, родившийся незадолго до призыва Владислава в армию.

Владислав Челах окончил девять классов городской школы № 54, после чего поступил в карагандинскую профессиональную школу № 21, где в 2011 году получил квалификацию помощника машиниста третьего разряда. По словам отца Челаха, его сын хорошо учился в школе и техникуме, мечтал стать машинистом электровоза и служить в погранвойсках.

Военная служба

В возрасте 19 лет, в ноябре 2011 года Челах был призван в армию Казахстана и отправлен служить в пограничную службу Комитета национальной безопасности (КНБ) Казахстана. Весной 2012 года рядовой был приписан к посту «Арканкерген» («Горный») погранзаставы «Сары-Боктер» (каз. Сары бөктер) в Алакольском районе Алматинской области Казахстана, на границе с Китаем. Сообщалось, что данный пост работал только в летнее время и занимался предотвращением незаконного сбора лекарственных трав гражданами КНР. Некоторые СМИ указывали на то, что Челах был единственным русским, находившимся на тот момент на заставе. По словам его родителей, во время службы их сын не жаловался на дедовщину и собирался в июне 2012 года отправиться в отпуск, чтобы повидаться с семьей.

Преступление

30 мая 2012 года пост «Арканкерген» не вышел на связь. Прибывшие туда сотрудники погранзаставы обнаружили сгоревшее здание казармы, в котором были найдены тела 13 пограничников. Позднее был найден труп ещё одного военнослужащего (всего на посту должны были находиться 15 сотрудников погранслужбы КНБ), а также труп егеря, жившего неподалеку. По данным агентства «Хабар», ЧП произошло в ночь на 28 мая. В прессе была озвучена версия, согласно которой военнослужащие погибли во сне во время пожара. Это предположение в начале июня подтвердил директор КНБ Казахстана Нуржан Мырзалиев: по сведениям силовиков, огнестрельное ранение было только у погибшего егеря. Вместе с тем в тот же период некоторые СМИ выдвинули иную версию произошедшего: в частности, ИА Regnum со ссылкой на «информированный источник», сообщало, что военнослужащие погранпоста, «возможно, были убиты, есть вероятность, что застрелены». Приводилась также версия со ссылкой на источники местных СМИ, согласно которой «кто-то напоил пограничников алкоголем со снотворным». Однако в останках военнослужащих и егеря охотничьего хозяйства экспертиза следов алкоголя не обнаружила.

Данное происшествие сразу получило широкий резонанс в Казахстане. Выдвигались две версии произошедшего: пост погранзаставы мог подвергнуться нападению — со стороны местных жителей, контрабандистов или профессиональных боевиков, либо расправа была совершена на почве неуставных отношений. Уже 1 июня президент Республики Нурсултан Назарбаев заявил, что произошедшее было актом терроризма, произошедшим «в результате внутренних конфликтов».

Челах стал единственным уцелевшим служащим погранпоста. 5 июня 2012 года он, по одной из версий, был обнаружен в ходе поисков на одной из зимовок: в прессе сообщалось, что он был одет в гражданскую одежду. По другим сведениям, опубликованным в СМИ, солдат сам вышел к сгоревшему посту или ближайшему поселку. Челах находился в шоковом состоянии и имел при себе пистолет убитого начальника заставы. Также сообщалось, что в день ЧП он являлся дежурным. В день задержания Челах сразу попал под подозрение в убийстве.

6 июня 2012 года в прессе появились сведения со ссылкой на источник в региональной администрации, согласно которым Челах сознался в убийстве сослуживцев и егеря. При этом не уточнялось, как он смог в одиночку убить 15 вооружённых людей. На следующий день прокуратура Казахстана официально объявила о сделанных Челахом признательных показаниях: по его словам, он убил сослуживцев, а затем устроил поджог. Мотивом преступления, по словам представителя прокуратуры, «послужили внутренние конфликты и необъяснимое состояние — помутнение сознания». При этом во время краткого свиданья с матерью Челах сказал ей, что не убивал сослуживцев.

13 июня 2012 года стало известно, что в связи с произошедшим на посту «Арканкерген» Мырзалиев подал в отставку с поста главы пограничной службы.

25 июля того же года адвокат Челаха Тулеген Берликожанов сообщил, что его подзащитный отказался от признательных показаний, якобы данных под психологическим давлением. Челах стал утверждать, что на лагерь напали неизвестные.

1 октября 2012 года Челаху были официально предъявлены обвинения по восьми статьям уголовного кодекса Казахстана: убийство 2-х и более лиц, кража (при задержании у него изъяли фотоаппарат, ноутбук и некоторые другие предметы), похищение и незаконное хранение оружия, повреждение военного имущества (поджог казармы), дезертирство, похищение документов с грифом «секретно» (а именно карты госграницы).

Приговор

11 декабря 2012 года суд признал Владислава Челаха виновным в убийстве 15 человек на посту «Арканкерген» и приговорил его к пожизненному заключению с отбыванием наказания в колонии особого режима. «Признать виновным ввиду отсутствия смягчающих обстоятельств, назначить наказание в виде пожизненного лишения свободы в колонии особого режима», — сказал судья специализированного межрайонного военного суда по уголовным делам Ербол Ахметжанов, зачитывая приговор. Челах обвинялся в совершении преступлений, предусмотренных следующими статьями Уголовного кодекса Казахстана: 96 (Убийство) ч.2 п. «а, в, д, к, н», 172 (Незаконное получение, разглашение, распространение государственных секретов) ч.1, 175 (Кража) ч.2 п. «б», «в», 255 (Хищение либо вымогательство оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств) ч.3 п."а", 251 (Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств) ч.1, 387 (Умышленное уничтожение или повреждение военного имущества) ч.2, 373 (Дезертирство) ч.2, 145 (Нарушение неприкосновенности жилища) ч.2.

С 5 марта 2013 года Челах содержится в учреждении УК 161/3 города Житикара, одной из двух в Казахстане колоний для пожизненно осуждённых, на тюремном жаргоне называемой «Чёрный беркут».

См. также

• Дело Сакалаускаса

Источники

• При написании этой статьи использовался [www.lenta.ru/lib/14218094/ материал] (текст в Викитеке) из «Лентапедии», доступный по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Челах, Владислав Валерьевич

– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.