Челеста

Челеста
Челеста из университета Стетсон
Классификация	Клавишный, Ударный, Идиофон
Челеста на Викискладе

ЧелестаЧелеста

Челе́ста (итал. celesta — «небесная») — небольшой клавишно-ударный музыкальный инструмент, внешне похожий на пианино, звучащий наподобие колокольчиков.

Челеста является инструментом симфонического оркестра и оркестра русских народных инструментов.

Устройство

Звук извлекается молоточками, приводимыми в движение клавишами (механизм молоточков напоминает фортепианный, но более простой). Молоточки ударяют по стальным пластинкам, укреплённым на деревянных резонаторах. Диапазон челесты ― от c¹ (до первой октавы) до c⁵ (до пятой октавы).

История

Челеста ведёт своё происхождение от «камертонного клавира», изобретённого в 1788 году Ч. Клаггетом из Лондона. В этом инструменте молоточки ударяли по камертонам разных размеров. В 1860-х годах французский мастер Виктор Мюстель создал похожий инструмент под названием «дульситон», а его сын Огюст позднее заменил камертоны на металлические пластины с резонаторами и в 1886 году получил патент на новый инструмент под названием «челеста».

В академической музыке

Первым челесту в оркестре применил Эрнест Шоссон в музыке к пьесе Шекспира «Буря» (1888).

Во время своего визита в Париж челесту услышал Пётр Ильич Чайковский и был так очарован её звучанием, что ввёл партию этого инструмента в свои сочинения: балладу «Воевода» (1891) и балет «Щелкунчик» (1892, Мариус Петипа в либретто указал, что в сцене «Вариация феи Драже» должен слышаться звук падающих капель в фонтане).

Густав Малер неоднократно применял челесту, например, в Симфониях № 6 (1903—1904) и №8 (1906), а также в «Песне о земле» (нем. Das Lied von der Erde), 1908—1909).

Челеста используется почти исключительно как оркестровый инструмент для создания особого колорита Густавом Холстом в сюите «Планеты», Дмитрием Шостаковичем в четвёртой, шестой и тринадцатой симфонии и другими академическими композиторами. На челесте также исполняется партия стеклянной гармоники ― инструмента, вышедшего из употребления, но предусмотренного в сочинениях некоторых композиторов XIX века. Как правило, на челесте играет штатный пианист оркестра (в случае отсутствия челесты её партия может быть исполнена на фортепиано).

Также среди композиторов XX века использовали челесту в своих произведениях Барток (Музыка для струнных, ударных и челесты, 1936), Бриттен (опера «Сон в летнюю ночь», 1960), Гласс (опера «Эхнатон», 1984), Фельдман («Филиппу Густону», 1984).

Ноты для челесты пишутся на двух нотоносцах на октаву ниже действительного звучания. В партитуре симфонического оркестра её партия располагается под партией арфы, над партиями струнных инструментов.

В джазе

Первые применения челесты в джазе относят к концу 1920-х годов к Хоуги Кармайклу и Эрлу Хайнсу. В 1930-е годы Фэтс Уоллер иногда играл на челесте правой рукой и одновременно на фортепиано левой. Среди других джазовых пианистов, иногда применявших челесту, отмечены Мид Лакс Льюис (англ.), Уилли Лайон Смит (англ.), Арт Тэйтум, Дюк Эллингтон, Телониус Монк, Оскар Питерсон, Маккой Тайнер, Сан Ра, Херби Хэнкок.

В рок- и поп-музыке

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Челеста

В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.