Челищев, Николай Александрович

Николай Александрович Челищев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Сенатор Правительствующего сената
с 22 августа 1826
Член Государственного совета Российской империи
с 31 декабря 1853
Рождение:	16 апреля 1783(1783-04-16)
Смерть:	27 декабря 1859(1859-12-27) (76 лет)
Награды:

Николай Александрович Челищев (16 апреля 1783 — 27 декабря 1859) — сенатор, член Государственного Совета, действительный тайный советник, брат декабриста А. А. Челищева.

Биография

Происходил из самой аристократической ветви старинного дворянского рода Челищевых. Сын генерала Александра Ивановича Челищева (ум. 1821) от брака его с Марией Николаевной Огарёвой (1756—1842). Обучался в Пажеском корпусе, выпущен оттуда 10 октября 1800 поручиком в лейб-гвардии Семёновский полк.

Участвовал в кампаниях 1805 и 1806 — 1807 годов. В 1805 году произведен в штабс-капитаны; был ранен и контужен в сражении под Аустерлицем; за отличие в этом бою награждён золотой шпагой «За храбрость». В 1807 году участвовал в сражениях под Гуттштадтом, Гейльсбергом и Фридландом; в последнем деле он был снова ранен, контужен и за отличие получил чин капитана (17 августа), орден Св. Владимира 4 ст. (2 января 1808), а 23 января 1808 года произведен в полковники.

Из-за ранений был уволен в 1811 году с военной службы в чине статского советника и определен в 1-й Департамент Сената; в 1818 году назначен обер-прокурором 3-го департамента Сената. 22 августа 1826 года назначен сенатором, произведен в тайные советники. С 12 сентября 1826 года присутствовал во 2-м департаменте Сената, с 18 марта 1831 — в 1-м департаменте. В 1828 году был членом комитета для рассмотрения составленных 2-м отделением Собственной Е. И. В. канцелярии Полных сводов гражданских и уголовных законов.

В 1834 году награждён орденом Белого Орла, в 1838 году Св. Александра Невского, а 4 августа 1842 года был произведен в действительные тайные советники. 1 января 1853 года получил орден Св. Владимира 1-й ст., а 31 декабря того же года был назначен членом Государственного Совета по Департаменту гражданских и духовных дел.

Награды

<center>Портрет Николая и Марии Челищевых

</div> </div>

• золотая шпага «За Храбрость»
• орден Святого Владимира 4-й ст. (2.02.1808)
• орден Святой Анны 1-й ст. (30.03.1822)
• орден Святого Владимира 2-й ст. (19.07.1830)
• орден Белого Орла (18.01.1834)
• орден Святого Александра Невского (23.06.1838)
• алмазные знаки к ордену Св. Александра Невского (30.8.1848)
• орден Святого Владимира 1-й ст. (1.01.1853)

Семья

Жена (с 1811 года) — княжна Мария Михайловна Хованская (30.11.1790—15.01.1846), дочь князя Михаила Сергеевича Хованского (1764—1829) от брака его с Евдокией Федоровной Колокольцовой (1772—1791). Похоронена на кладбище Александро-Невской лавры. В браке родились:

• Фёдор (30.11.1811—05.01.1881), статский советник и камергер.
• Александр (06.10.1813—16.01.1836), поручик Кавалергардского полка.
• Михаил (13.8.1815—29.01.1883), тайный советник, гофмейстер, дед В. Н. Львова и Н. Н. Львова.
• Николай (29.6.1817—1903), гофмейстер.
• Андрей (03.9.1819—1902), действительный статский советник

<center>

• Дети
• F. N. Chelitshev.jpg

  Фёдор Николаевич

• Nikolay Chelitshev.jpg

  Николай Николаевич

• Chelitshev by Hua.jpg

  Андрей Николаевич

Напишите отзыв о статье "Челищев, Николай Александрович"

Литература

• Симанский В. Челищев, Николай Александрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Челищев, Николай Александрович

– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211