Человек по имени Лошадь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Человек по имени Лошадь
англ. A Man Called Horse
Жанр

вестерн

Режиссёр

Элиот Силверстайн

Продюсер

Фрэнк Брилл
Сэнди Ховард

Автор
сценария

Дороти М. Джонсон (новелла)
Джек ДеУитт

В главных
ролях

Ричард Харрис
Коринна Тсопей
Жан Гаскон
Джудит Андерсон

Оператор

Роберт Б. Хаузер

Композитор

Леонард Розенман

Кинокомпания

Cinema Center Films

Длительность

114 мин.

Сборы

6 млн. $[1]

Страна

США США

Язык

английский
сиу

Год

1970

Следующий фильм

Возвращение человека по имени Лошадь

К:Фильмы 1970 года

«Человек по имени Лошадь» (англ. A Man Called Horse; другой вариант перевода — «Человек по имени Конь») — американский вестерн 1970 года режиссёра Элиота Силверстайна с Ричардом Харрисом в главной роли. Экранизация одноимённой новеллы Дороти М. Джонсон, впервые опубликованной в 1968 году в книге Страна индейцев англ. Indian Country.





Сюжет

В 1821 году на приехавшего в Америку британского аристократа Джона Моргана и сопровождающих его людей нападает отряд племени сиу во главе с вождём Жёлтой Рукой. Всех, кроме Моргана, убивают, а его самого берут в плен. Индейцы унижают его и считают за животное, а вождь метит его как свою лошадь. Он становится его рабом и помогает по хозяйству Голове Бизонихи, матери Жёлтой Руки. После неудачной попытки бежать он знакомится с прикидывающимся местным дурачком Батисом, находящимся в их плену уже пять лет. Он хромает на одну ногу, так как уже пытался бежать, и ему перерезали сухожилие, но не оставляет надежду покинуть племя. В дальнейшем он становится большим другом и переводчиком Джона, помогая ему в общении с людьми.

В это время Чёрному Орлу, которого даже называли «вождь № 2», отказывают выдать за него Бегущую Лань, сестру вождя. Тот, разгневанный, уходит. Доверие к Джону со стороны вождя и его семьи возрастает, его даже пускают зимой в типи, спасая от неминуемой смерти на морозе. Постепенно между ним и Бегущей Ланью зарождается чувства, но он не может жениться на ней из-за своего низкого положения. Но вскоре у него появляется шанс исправить это положение: на племя пытаются напасть двое индейцев, под угрозой находятся жизни детей. Джон убивает их и, пересилив своё отвращение, снимает с одного из них скальп. В племя он возвращается героем. Джон предлагает в качестве выкупа Бегущей Лани двух добытых им лошадей. Вождь соглашается, но с условием, что ему необходимо пройти обряд инициации. Во время церемонии он говорит, что раньше считал их, индейцев, дикарями, но сейчас не делает различия между ними и другими людьми. Выдержав испытание и получив индейское имя Лошадь, Джон становится мужем Бегущей Лани.

На следующий день становится известно, что Чёрный Орёл увёл у Жёлтой Руки жену. Вождь вынул пояс ярости, означающим, что он ни в чём не отступится, чтобы защитить свою честь. Войны не избежать. Батис по этому поводу сказал, что это даже хорошо, ведь это отличный шанс сбежать, на что Джон со злостью ответил: «Пять лет ты прожил здесь и ничего не узнал про этих людей. Их смерть значит для тебя всего лишь возможность бежать!»

Спустя несколько месяцев на племя нападает враждебное племя шошонов. Нападением руководит Чёрный Орёл. После гибели Жёлтой Руки Джон принимает командование обороной. Сиу побеждают, убиты вождь шошонов и Чёрный Орёл, но среди погибших есть и Батис, и беременная Бегущая Лань. Оставшуюся одной Голову Бизонихи, чтобы та не погибла во время зимы, Джон признаёт своей матерью. Та вскоре умирает. Оставшись один, Джон Морган покидает деревню и возвращается домой.

В ролях

Также в съёмках принимали участие члены племени сиу Rosebud из Южной Дакоты.

Производство

Для церемонии посвящения в сиу, в которой актёра Ричарда Харриса подвешивают за прорезанные через грудь булавки, гримёр Джон Чемберс создал протез груди.[2]

Сиквелы

Были сняты два продолжения, главную роль в которых вновь исполнил Ричард Харрис:

По отношению к культуре индейцев

Повествование в фильме ведётся с нейтральной позиции, не принимая сторон ни белого человека, ни американских индейцев, но охватывая культуру последних, давая представления об их повседневной жизни и ритуалах (в том числе и о Пляске Солнца), основанных на исторических документах и записях.[3]

Однако некоторые индейские общественные деятели критиковали киноленту. Например, Баффи Сент-Мари заявила: «Даже так называемые „достоверные“ фильмы, как „Человек по имени Лошадь“, — это самые „белые“ фильмы, которые я когда-либо видела».[4] Вайн Делория-младший сказал: «Как мы знаем благодаря таким картинам, как „Человек по имени Лошадь“, чем более „точным“ и „достоверным“ фильм провозглашается, тем более причудливо в нём могут быть отражены те или иные "характерные" черты индейцев».[5]

Напишите отзыв о статье "Человек по имени Лошадь"

Примечания

  1. «Big Rental Films of 1970», Variety, 6 January 1971 p 11
  2. Brian Pendreigh. [www.guardian.co.uk/news/2001/sep/07/guardianobituaries.filmnews Obituary:John Chambers: Make-up master responsible for Hollywood's finest space-age creatures], The Guardian (7 September 2001). Проверено 18 июня 2013.
  3. Указано в прологе к изданию фильма на DVD в США
  4. Friar, Natasha A. (1972), The Only Good Indian: The Hollywood Gospel, Drama Book Specialists, с. 124, ISBN 0-910482-21-7 
  5. Quoted in Churchill, Ward (1996), [books.google.com/books?id=nrCWZZJD48MC&pg=PA423#v=onepage&q=&f=false "And They Did it Like Dogs in the Dirt… An Indigenist Analysis of Black Robe"], From a Native Son: Selected Essays in Indigenism, 1985–1995, South End Press, с. 423, ISBN 0-89608-553-8, <books.google.com/books?id=nrCWZZJD48MC&pg=PA423#v=onepage&q=&f=false>. Проверено 18 июня 2013. 

Ссылки

Отрывок, характеризующий Человек по имени Лошадь

– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.