Человек с киноаппаратом

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Человек с киноаппаратом
Жанр

документальный фильм

Режиссёр

Дзига Вертов

Автор
сценария

Дзига Вертов

Оператор

Михаил Кауфман

Кинокомпания

ВУФКУ

Длительность

66 минут

Страна

СССР

Язык

Русский

Год

1929

IMDb

ID 0019760

К:Фильмы 1929 года

«Человек с киноаппаратом» — бессюжетный немой экспериментальный документальный фильм советского режиссёра Дзиги Вертова, выпущенный на экраны в 1929 году.

В 2012 году в опросе почти тысячи кинокритиков британского журнала Sight & Sound «Человек с киноаппаратом» занял восьмое место списка лучших фильмов всех времён[1]. В 2014 году Sight & Sound назвал картину лучшим документальным фильмом всех времён[2][3][4].





Авторский замысел

«Человек с киноаппаратом» продолжает экспериментирование Вертова, его брата и жены с техникой «кино-глаза», призванной продемонстрировать широкие возможности киноязыка, принципиально отличные от возможностей литературы и театра. Вертов был убеждён, что те процессы, которые остаются вне поля человеческого зрения, способна запечатлеть современная кинотехника. Инструментом глубинного анализа повседневной реальности виделась монтажная обработка и ритмическая «перетасовка» отснятых изображений.

В начале фильма даётся авторская характеристика фильма:

Вниманию зрителей: настоящий фильм представляет собой опыт кино-передачи видимых явлений. Без помощи надписей (Фильм без надписей), без помощи сценария (Фильм без сценария), без помощи театра (Фильм без декораций, актёров и т. д.).

Эта экспериментальная работа направлена к созданию подлинно международного абсолютного языка кино на основе его полного отделения от языка театра и литературы.

Сюжет

Фильм составлен из коротких документальных фрагментов (зачастую всего несколько кадров), изображающих хаотичную жизнь современного города: движение транспорта и людей, труд рабочих на промышленных предприятиях, культурные мероприятия, медицинские учреждения. Здесь представлена подлинная энциклопедия операторских и монтажных техник: скошенные углы, съёмка в отражении, покадровая съёмка, ускоренная съёмка, совмещение двух и более изображений на одном кадре и так далее. На протяжении долгого времени Вертов и Кауфман с разнообразных ракурсов снимали на улицах Одессы, Киева и Москвы всё, что представлялось им интересным[5]. На базе отснятого материала жена режиссёра Е. Свилова смонтировала практически абстрактный в своей бессюжетности фильм.

Симфония монтажа

Человек с киноаппаратом находится в самом центре жизни, он вместе с ней дышит, слышит, ловит ритмы города и людей. Камера в руках человека не только средство фиксации жизни, а главный её участник.[6]

Вертов отринул титры как элемент литературного повествования и открыл способ передачи смысла чисто кинематографическими средствами — через сложнейшие приёмы визуального сопоставления и ассоциативного монтажа. Сгущённость монтажных решений оставляет впечатление, что на экране за один раз происходят полдюжины разных событий, что отражает плотность чувственных ощущений в условиях современной городской жизни[7].

Джим Хоберман назвал «урбанистическую симфонию-калейдоскоп» Вертова кинематографическим эквивалентом джойсовского «Улисса»: благодаря визуальной рифмовке «каждый кадр вписан в те или иные ассоциативные ряды»[7]. По словам киноведа, «Человек с киноаппаратом» — главный кандидат на звание фильма с наибольшей плотностью монтажных склеек[7]. Именно монтаж наполняет смыслом проносящиеся образы. В этом панегирике человеческому труду как процессу преобразования реальности цикл кинопроизводства сопоставлен с индустриальным конвейером, а ритмы обычного дня уподоблены круговращению жизни и смерти[7].

Вертов предлагает зрителям поставить себя на место кинематографистов, приглашает их воспринимать киноизображение (и, как следствие, окружающий мир) творчески[7]. На протяжении фильма внимание всё время заостряется на том, как кинооператор и монтажёр не столько фиксируют, сколько заново конструируют окружающую их действительность.

Звуковое сопровождение

Фильм немой, хотя его показ в кинотеатрах и сопровождался живой музыкой. Для современных переизданий было создано более десяти саундтреков. На рубеже XX и XXI вв. над звуковой дорожкой к фильму работали Alloy Orchestra (1995)[8], Biosphere (1996), The Cinematic Orchestra (Man with a Movie Camera, 2002), Майкл Найман (2002) и многие другие.

Напишите отзыв о статье "Человек с киноаппаратом"

Примечания

  1. [www.studiodaily.com/2012/08/sight-sound-revises-best-films-ever-lists/ Sight & Sound Revises Best-Films-Ever Lists] (1 August 2012). Проверено 1 августа 2012.
  2. [www.bbc.co.uk/news/entertainment-arts-28602506 Silent film tops documentary poll]. BBC News (1 August 2014). Проверено 1 августа 2014.
  3. [www.bfi.org.uk/sight-sound-magazine/greatest-docs The Greatest Documentaries of All Time]
  4. [www.bfi.org.uk/sight-sound-magazine/filmmakers-greatest-docs Filmmakers’ Greatest Documentaries of All Time]
  5. В некоторых кадрах мелькают утраченные ныне памятники архитектуры — как, например, Страстной монастырь на Пушкинской площади, небоскреб Гинзбурга в Киеве и др. Начальные кадры — интерьер лучшего в Киеве кинотеатра на Крещатике, принадлежавшего до революции предпринимателю А. Шанцеру (не сохранился).
  6. [www.vertov.ru/Dziga_Vertov/index.html Дзига Вертов]
  7. 1 2 3 4 5 The Village Voice Film Guide. ISBN 978-0-471-78781-5. Pages 163—164.
  8. [youtube.com/watch?v=7ZkvjWIEcoU Человек с киноаппаратом (Alloy Orchestra), 01:06:40, 1929] на YouTube
  9. Дмитрий Масуренков [rus.625-net.ru/cinema/2007/04/debri.htm Киноаппараты «Дебри»] (рус.) // «Техника и технологии кино» : журнал. — 2007. — № 4.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Человек с киноаппаратом

Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.