Челяднин, Иван Андреевич

Иван Андреевич Челяднин (ум. 1514, Вильна) — конюший, боярин и воевода, московский полководец.

Старший сын боярина и воеводы Андрея Фёдоровича Челяднина, (ум. 1503). Был конюшим Василия III и псковским воеводой в 1510—1511 годах.

В 1508 году, во время русско-литовской войны 1507—1508 был послом у короля Сигизмунда I. В 1509 году ездил в Новгород по псковским делам. После того как дьяк В. Далматов вывез вечевой колокол из Пскова, принимал у его жителей присягу на верность Василию III, а затем объявил, что всех их ждет переселение в московские города и селения. В 1510 был наместником царским в Пскове; руководил депортацией псковичей вглубь Руси. В 1511 году И. А. Челяднин был отозван из Пскова из-за чинимых им там с Г. Ф. Давыдовым бесчинств.

Боярин с 1511 года. В 1512 году пословал до хана казанского. По возвращении из Казани Иван Челяднин был отправлен с большим полком на р. Угру отражать нападение крымского царевича Ахмат-Гирея. Во время русско-литовской войны 1512—1522 Иван Андреевич Челяднин возглавлял неудачную осаду Смоленска.

Челяднин был одним из командующих русским войском в битве под Оршей. Битва окончилась поражением русской армии, а Челяднин как и ряд других знатных воевод попал в плен, где и умер. Вопреки существующим сегодня утверждениям о том, что Василий III объявил пленных умершими и отказался их выкупать, записи переговоров русской дипломатии это опровергают.

Оставил после себя сына Ивана и дочь Марфу, которая вышла замуж за боярина князя Дмитрия Фёдоровича Бельского (1499—1551).

Отрывок, характеризующий Челяднин, Иван Андреевич

Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.