Чемпионат Греции по футболу 1978/1979

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чемпионат Греции по футболу 1978/1979
Α΄ Εθνική 1978/1979
Подробности чемпионата
Время проведения 1978 год1979 год
Число участников 18
Призовые места
Чемпион AEK Афины (7-й раз)
Второе место Олимпиакос
Третье место Арис Салоники
Статистика чемпионата
Сыграно матчей 306
Бомбардир(ы) Томас Маврос (AEK Афины)  (31 мяч)
← 1977/78
1979/80 →

Альфа Этники 1978/1979 (греч. Α΄ Εθνική 1978/1979) — 43-й сезон чемпионата Греции по футболу.



Клубы-участники

Клуб Город
AEK Афины
Олимпиакос Пирей
Арис Салоники
ПАОК Салоники
Панатинаикос Афины
Ираклис Салоники
ОФИ Ираклион
Этникос Пирей
Кастория Кастория
Аполлон Смирнис Афины
Родос Родос
Лариса Лариса
Паниониос Неа Смирна
ПАС Янина
Панахаики Патры
Кавала Кавала
Эгалео Эгалео
Пансерраикос Серре

Турнирная таблица

Место Команда И В Н П Голы ± О Примечания
1 AEK Афины 34 25 6 3 90  30 +60 56 Первый раунд Кубка европейских чемпионов 1979/1980
2 Олимпиакос 34 26 4 4 63  27 +36 56 Первый раунд Кубка УЕФА 1979/80
3 Арис Салоники 34 22 6 6 63  26 +37 50
4 ПАОК 34 18 9 7 73  23 +50 45
5 Панатинаикос 34 14 10 10 46  37 +9 38
6 Ираклис 34 12 10 12 51  46 +5 34
7 ОФИ 34 14 6 14 37  42 −5 34
8 Этникос Пирей 34 14 4 16 36  50 −14 32
9 Кастория 34 10 11 13 31  42 −11 31
10 Аполлон Смирнис 34 10 9 15 37  42 −5 29
11 Родос 34 13 3 18 50  62 −12 29
12 Лариса 34 12 5 17 32  53 −21 29
13 Паниониос 34 9 10 15 31  44 −13 28 Первый раунд Кубка кубков 1979/80
14 ПАС Янина 34 9 10 15 38  51 −13 28
15 Панахаики 34 9 9 16 27  37 −10 27
16 Кавала 34 12 3 19 34  56 −22 27
17 Эгалео 34 10 6 18 33  57 −24 26 Вылет в Бета Этники 1979/80
18 Пансерраикос 34 4 5 25 16  63 −47 13

И — игры, В — выигрыши, Н — ничьи, П — проигрыши, Голы — забитые и пропущенные голы, ± — разница голов, О — очки

Напишите отзыв о статье "Чемпионат Греции по футболу 1978/1979"

Ссылки

  • [www.rsssf.com/tablesg/grk79.html Чемпионат Греции на rsssf.com]

Отрывок, характеризующий Чемпионат Греции по футболу 1978/1979

– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.