Чемпионат Европы по гандболу среди мужчин 2012
Поделись знанием:
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
| Чемпионат Европы по гандболу среди мужчин 2012 Европско првенство у рукомету 2012. | |
|---|---|
| |
| Подробности чемпионата | |
| Место проведения |  Сербия
|
| Города проведения | Белград, Нови-Сад, Ниш, Вршац |
| Стадионы | 5 |
| Сроки отборочного турнира | 11 июня 2010 — 12 июня 2011 |
| Сроки финального турнира | 15—29 января |
| Число участников | 39 |
| в финале | 16 |
| Призовые места | |
 Чемпион
|
 Дания (2-й раз)
|
 Второе место
|
Сербия
|
 Третье место
|
 Хорватия
|
| Статистика чемпионата | |
| Посещаемость | 231 553 (5385 за игру) |
| Сыграно матчей | 43 |
| Забито голов | 2333 (54,26 за игру) |
| Бомбардир(ы) |  Кирил Лазаров — 61
|
| Лучший игрок | Момир Илич
|
| Хронология | |
|
| |
Х чемпионат Европы по гандболу среди мужчин проходил в Сербии с 15 по 29 января 2012 года.
Турнир являлся отборочным к летним Олимпийским играм 2012. Чемпион Европы — сборная Дании — стала обладателем путёвки в Лондон-2012 и определились два участника олимпийского отборочного турнира — Сербия и Македония.
Содержание
Стадионы
| Город | Стадион | Вместимость |
|---|---|---|
| Белград | Белградская Арена | 23 000 |
| Нови-Сад | Войводина | 11 500 |
| Белград | Зал Пионер | 8 150 |
| Ниш | Спортивный центр Чаир | 7 000 |
| Вршац | Милленниум Центр | 5 000 |
Квалификация
В квалификации для участия в чемпионате должны принять участие 37 команд. В отборочном турнире не участвовали принимающая страна (Сербия) и действующий чемпион (Франция). Все остальные страны, в зависимости от их положения в мировом рейтинге, прошли через одну или две квалификационные фазы.
1 фаза
В 1-й фазе участвовали 12 последних команд рейтинга сборных Европейской федерации гандбола (EHF), разделённых на три группы по четыре команды. Победители этих групп прошли во вторую фазу.
| Место | Группа 1 | Группа 2 | Группа 3 |
|---|---|---|---|
| 1 |  Эстония
|
 Латвия
|
 Израиль
|
| 2 |  Республика Кипр
|
 Финляндия
|
 Турция
|
| 3 |  Болгария
|
 Италия
|
 Бельгия
|
| 4 |  Великобритания
|
 Грузия
|
 Люксембург
|
2 фаза
Во второй фазе участвовали три команды из первой фазы, 14 участников чемпионата Европы 2010, 7 участников стыковых отборочных матчей на чемпионат мира 2011 и четыре команды по рейтингу EHF. Эти 28 команд разделены на семь групп по четыре сборные и занявшие в них 1-е и 2-е места квалифицировались в финальную стадию чемпионата.
| Место | Группа 1 | Группа 2 | Группа 3 | Группа 4 | Группа 5 | Группа 6 | Группа 7 |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  Венгрия
|
Хорватия
|
 Польша
|
 Швеция
|
 Германия
|
 Норвегия
|
Дания
|
| 2 | Македония
|
 Испания
|
 Словения
|
 Словакия
|
 Исландия
|
 Чехия
|
 Россия
|
| 3 | Эстония
|
 Литва
|
 Португалия
|
 Черногория
|
 Австрия
|
 Греция
|
 Белоруссия
|
| 4 |  Босния и Герцеговина
|
 Румыния
|
 Украина
|
Израиль
|
Латвия
|
 Нидерланды
|
 Швейцария
|
Участники
| Номер | Страна | Способ отбора | Прошлые выступления | Лучший результат | Последний результат |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Сербия |
Принимающая страна | 2010 | 13 (2010) | 13 (2010) |
| 2 |  Франция |
Действующий чемпион | 1994—2010 | 1 (2006, 2010) | 1 (2010) |
| 3 | Венгрия |
1-е место в 1-й группе | 1994—1998, 2004—2010 | 6 (1998) | 14 (2010) |
| 4 | Македония |
2-е место в 1-й группе | 1998 | 12 (1998) | 12 (1998) |
| 5 | Хорватия |
1-е место во 2-й группе | 1994—2010 | 2 (2008, 2010) | 2 (2010) |
| 6 | Испания |
2-е место во 2-й группе | 1994—2010 | 2 (1996, 1998, 2006) | 6 (2010) |
| 7 | Польша |
1-е место в 3-й группе | 2002—2010 | 4 (2010) | 4 (2010) |
| 8 | Словения |
2-е место в 3-й группе | 1994, 1996, 2000—2010 | 2 (2004) | 11 (2010) |
| 9 | Швеция |
1-е место в 4-й группе | 1994—2004, 2008, 2010 | 1 (1994, 1998, 2000, 2002) | 15 (2010) |
| 10 | Словакия |
2-е место в 4-й группе | 2006, 2008 | 16 (2006, 2008) | 16 (2008) |
| 11 | Германия |
1-е место в 5-й группе | 1994—2010 | 1 (2004) | 10 (2010) |
| 12 | Исландия |
2-е место в 5-й группе | 2000—2010 | 3 (2010) | 3 (2010) |
| 13 | Норвегия |
1-е место в 6-й группе | 2000, 2006—2010 | 6 (2008) | 7 (2010) |
| 14 | Чехия |
2-е место в 6-й группе | 1996, 1998, 2002, 2004, 2008, 2010 | 6 (1996) | 8 (2010) |
| 15 | Дания |
1-е место в 7-й группе | 1994, 1996, 2000—2010 | 1 (2008) | 5 (2010) |
| 16 | Россия |
2-е место в 7-й группе | 1994—2010 | 1 (1996) | 12 (2010) |
Жеребьёвка
Жеребьёвка прошла 15 июня 2011 года в Белграде.
| Группа A | Группа B | Группа C | Группа D |
|---|---|---|---|
| Польша
|
Германия
|
Франция
|
Хорватия
|
| Дания
|
Швеция
|
Венгрия
|
Норвегия
|
| Сербия
|
Чехия
|
Испания
|
Исландия
|
| Словакия
|
Македония
|
Россия
|
Словения
|
Составы
Соревнование
Предварительный раунд
Группа A
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/− | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Сербия |
2 | 1 | 0 | 67 | 61 | +6 | 5 |
| 2 | Польша |
2 | 0 | 1 | 86 | 72 | +14 | 4 |
| 3 | Дания |
1 | 0 | 2 | 78 | 76 | +2 | 2 |
| 4 | Словакия |
0 | 1 | 2 | 70 | 92 | –22 | 1 |
| 15 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/001/Poland+-+Serbia Отчёт] | Польша
|
18 : 22 (7:11) | Сербия
|
Зал Пионер, Белград Зрителей: 4000 |
| Кароль Белецкий — 4 | Голы | Марко Вуин, Иван Никчевич — 6 |
| 15 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/002/Denmark+-+Slovakia Отчёт] | Дания
|
30 : 25 (15:12) | Словакия
|
Зал Пионер, Белград Зрителей: 4000 |
| Ханс Линдберг — 7 | Голы | Даниэль Вало — 6 |
| 17 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/003/Slovakia+-+Poland Отчёт] | Словакия
|
24 : 41 (13:17) | Польша
|
Зал Пионер, Белград Зрителей: 3500 |
| Петер Кукучка — 5 | Голы | Гжегож Ткачик — 8 |
| 17 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/004/Serbia+-+Denmark Отчёт] | Сербия
|
24 : 22 (10:12) | Дания
|
Зал Пионер, Белград Зрителей: 5000 |
| Момир Илич — 8 | Голы | Ларс Кристиансен, Миккель Хансен — 4 |
| 19 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/006/Poland+-+Denmark Отчёт] | Польша
|
27 : 26 (10:14) | Дания
|
Зал Пионер, Белград Зрителей: 3500 |
| Гжегож Ткачик — 7 | Голы | Томас Могенсен — 4 |
| 19 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/005/Serbia+-+Slovakia Отчёт] | Сербия
|
21 : 21 (13:6) | Словакия
|
Зал Пионер, Белград Зрителей: 4900 |
| Райко Проданович — 5 | Голы | 3 игрока — 4 |
Группа B
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/− | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Германия |
2 | 0 | 1 | 77 | 74 | +3 | 4 |
| 2 | Македония |
1 | 1 | 1 | 76 | 71 | +5 | 3 |
| 3 | Швеция |
1 | 1 | 1 | 83 | 84 | –1 | 3 |
| 4 | Чехия |
1 | 0 | 2 | 77 | 84 | –7 | 2 |
| 15 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/007/Germany+-+Czech+Republic Отчёт] | Германия
|
24 : 27 (9:14) | Чехия
|
Спортивный центр Чаир, Ниш Зрителей: 3800 |
| Ларс Кауфман — 5 | Голы | Филип Иха — 7 |
| 15 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/008/Sweden+-+Fyr+Macedonia Отчёт] | Швеция
|
26 : 26 (14:13) | Македония
|
Спортивный центр Чаир, Ниш Зрителей: 4000 |
| Никлас Экберг — 6 | Голы | Стевчи Алушевский, Кирил Лазаров — 7 |
| 17 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/009/Fyr+Macedonia+-+Germany Отчёт] | Македония
|
23 : 24 (12:12) | Германия
|
Спортивный центр Чаир, Ниш Зрителей: 4000 |
| Кирил Лазаров — 7 | Голы | Ларс Кауфман — 6 |
| 17 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/010/Czech+Republic+-+Sweden Отчёт] | Чехия
|
29 : 33 (17:19) | Швеция
|
Спортивный центр Чаир, Ниш Зрителей: 2050 |
| Филип Иха — 7 | Голы | Никлас Экберг — 9 |
| 19 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/012/Germany+-+Sweden Отчёт] | Германия
|
29 : 24 (20:15) | Швеция
|
Спортивный центр Чаир, Ниш Зрителей: 2800 |
| Уве Генсхаймер — 9 | Голы | Ким Экдаль Ду Ритц — 8 |
| 19 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/011/Czech+Republic+-+Fyr+Macedonia Отчёт] | Чехия
|
21 : 27 (12:12) | Македония
|
Спортивный центр Чаир, Ниш Зрителей: 4000 |
| Павел Горак, Филип Иха — 5 | Голы | Кирил Лазаров — 7 |
Группа C
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/− | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Испания |
2 | 1 | 0 | 83 | 77 | +6 | 5 |
| 2 | Венгрия |
1 | 2 | 0 | 81 | 78 | +3 | 4 |
| 3 | Франция |
1 | 0 | 2 | 77 | 79 | –2 | 2 |
| 4 | Россия |
0 | 1 | 2 | 82 | 89 | –7 | 1 |
| 16 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/013/France+-+Spain Отчёт] | Франция
|
26 : 29 (12:15) | Испания
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 5000 |
| Жером Фернандес — 7 | Голы | 3 игрока — 4 |
| 16 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/014/Hungary+-+Russia Отчёт] | Венгрия
|
31 : 31 (19:19) | Россия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 6000 |
| Габор Часар — 8 | Голы | Михаил Чипурин — 5 |
| 18 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/015/Russia+-+France Отчёт] | Россия
|
24 : 28 (11:16) | Франция
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 3500 |
| Михаил Чипурин — 6 | Голы | Даниэль Нарсисс — 6 |
| 18 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/016/Spain+-+Hungary Отчёт] | Испания
|
24 : 24 (11:12) | Венгрия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 4500 |
| Хоан Канельяс — 6 | Голы | Габор Часар — 7 |
| 20 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/017/Spain+-+Russia Отчёт] | Испания
|
30 : 27 (17:11) | Россия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 4000 |
| Роберто Гарсия Паррондо — 6 | Голы | Константин Игропуло — 8 |
| 20 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/018/France+-+Hungary Отчёт] | Франция
|
23 : 26 (14:12) | Венгрия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 5000 |
| Ксавье Бараше — 5 | Голы | Саболч Зубаи — 6 |
Группа D
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/− | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Хорватия |
3 | 0 | 0 | 88 | 78 | +10 | 6 |
| 2 | Словения |
1 | 0 | 2 | 90 | 91 | –1 | 2 |
| 3 | Исландия |
1 | 0 | 2 | 95 | 97 | –2 | 2 |
| 4 | Норвегия |
1 | 0 | 2 | 80 | 87 | –7 | 2 |
| 16 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/020/Norway+-+Slovenia Отчёт] | Норвегия
|
28 : 27 (14:14) | Словения
|
Милленниум Центр, Вршац Зрителей: 3000 |
| 3 игрока — 6 | Голы | Урош Зорман, Драган Гаич — 5 |
| 16 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/019/Croatia+-+Iceland Отчёт] | Хорватия
|
31 : 29 (14:15) | Исландия
|
Милленниум Центр, Вршац Зрителей: 2500 |
| Мануэль Штрлек — 8 | Голы | Гудьон Валур Сигурдссон — 8 |
| 18 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/021/Slovenia+-+Croatia Отчёт] | Словения
|
29 : 31 (12:16) | Хорватия
|
Милленниум Центр, Вршац Зрителей: 3800 |
| Драган Гаич — 8 | Голы | Иван Чупич — 9 |
| 18 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/022/Iceland+-+Norway Отчёт] | Исландия
|
34 : 32 (18:20) | Норвегия
|
Милленниум Центр, Вршац Зрителей: 3000 |
| Роберт Гуннарсон — 9 | Голы | Эрленн Мамелунн — 10 |
| 20 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/023/Iceland+-+Slovenia Отчёт] | Исландия
|
32 : 34 (13:17) | Словения
|
Милленниум Центр, Вршац Зрителей: 3800 |
| Гудьон Валур Сигурдссон — 8 | Голы | Драган Гаич, Себастьян Скубе — 7 |
| 20 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/024/Croatia+-+Norway Отчёт] | Хорватия
|
26 : 20 (13:8) | Норвегия
|
Милленниум Центр, Вршац Зрителей: 3000 |
| Иван Чупич — 6 | Голы | Эрленн Мамелунн — 6 |
Основной раунд
Группа I
| Место | Команда | И | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/− | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Сербия |
5 | 3 | 1 | 1 | 110 | 104 | +6 | 7 |
| 2 | Дания |
5 | 3 | 0 | 2 | 140 | 133 | +7 | 6 |
| 3 | Македония |
5 | 2 | 1 | 2 | 130 | 127 | +3 | 5 |
| 4 | Германия |
5 | 2 | 1 | 2 | 132 | 129 | +3 | 5 |
| 5 | Польша |
5 | 2 | 1 | 2 | 132 | 136 | –4 | 5 |
| 6 | Швеция |
5 | 0 | 2 | 3 | 124 | 139 | –15 | 2 |
| 21 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/032/Poland+-+Sweden Отчёт] | Польша
|
29 : 29 (9:20) | Швеция
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 6000 |
| Бартоломей Яшка — 8 | Голы | Никлас Экберг — 7 |
| 21 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/031/Denmark+-+Fyr+Macedonia Отчёт] | Дания
|
33 : 32 (16:19) | Македония
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 17 000 |
| Миккель Хансен — 12 | Голы | Кирил Лазаров — 12 |
| 21 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/033/Serbia+-+Germany Отчёт] | Сербия
|
21 : 21 (12:7) | Германия
|
Белградская Арена, Белград |
| Момир Илич — 6 | Голы | Уве Генсхаймер — 5 |
| 23 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/036/Poland+-+Fyr+Macedonia Отчёт] | Польша
|
25 : 27 (12:18) | Македония
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 3700 |
| Бартош Юрецкий — 5 | Голы | Кирил Лазаров — 9 |
| 23 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/034/Denmark+-+Germany Отчёт] | Дания
|
28 : 26 (17:14) | Германия
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 7000 |
| Андерс Эггерт — 7 | Голы | 4 игрока — 4 |
| 23 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/035/Serbia+-+Sweden Отчёт] | Сербия
|
24 : 21 (14:11) | Швеция
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 17 000 |
| Марко Вуин — 5 | Голы | Ким Экдаль Ду Ритц — 8 |
| 25 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/038/Poland+-+Germany Отчёт] | Польша
|
33 : 32 (18:17) | Германия
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 1000 |
| Бартош Юрецкий, Патрик Кухчиньский — 5 | Голы | Доминик Клайн, Кристиан Шпренгер — 7 |
| 25 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/039/Denmark+-+Sweden Отчёт] | Дания
|
31 : 24 (18:11) | Швеция
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 5200 |
| Андерс Эггерт — 7 | Голы | Ким Андерссон — 8 |
| 25 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/037/Serbia+-+Fyr+Macedonia Отчёт] | Сербия
|
19 : 22 (10:11) | Македония
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 12 000 |
| Марко Вуин — 5 | Голы | Кирил Лазаров — 10 |
Группа II
| Место | Команда | И | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/− | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Испания |
5 | 4 | 1 | 0 | 143 | 130 | +13 | 9 |
| 2 | Хорватия |
5 | 3 | 1 | 1 | 137 | 128 | +9 | 7 |
| 3 | Словения |
5 | 2 | 0 | 3 | 153 | 156 | –3 | 4 |
| 4 | Венгрия |
5 | 1 | 2 | 2 | 125 | 130 | –5 | 4 |
| 5 | Исландия |
5 | 1 | 1 | 3 | 143 | 146 | –3 | 3 |
| 6 | Франция |
5 | 1 | 1 | 3 | 128 | 139 | –11 | 3 |
| 22 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/047/Hungary+-+Iceland Отчёт] | Венгрия
|
21 : 27 (10:14) | Исландия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 4500 |
| Габор Часар — 7 | Голы | Арнор Атласон, Гудьон Валур Сигурдссон — 5 |
| 22 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/046/France+-+Slovenia Отчёт] | Франция
|
28 : 26 (14:15) | Словения
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 4700 |
| Ксавье Бараше — 6 | Голы | Лука Жвижей — 6 |
| 22 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/048/Spain+-+Croatia Отчёт] | Испания
|
24 : 22 (11:14) | Хорватия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 7500 |
| Виктор Томас — 5 | Голы | Иван Чупич — 5 |
| 24 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/050/Spain+-+Iceland Отчёт] | Испания
|
31 : 26 (17:13) | Исландия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 2500 |
| Хулен Агинагальде — 5 | Голы | Гудьон Валур Сигурдссон — 6 |
| 24 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/049/France+-+Croatia Отчёт] | Франция
|
22 : 29 (12:11) | Хорватия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 7500 |
| Жером Фернандес, Ксавье Бараше — 4 | Голы | Иван Чупич, Марко Копляр — 7 |
| 24 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/051/Hungary+-+Slovenia Отчёт] | Венгрия
|
30 : 32 (13:14) | Словения
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 6800 |
| Барна Пулич — 7 | Голы | Драган Гаич — 13 |
| 25 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/054/France+-+Iceland Отчёт] | Франция
|
29 : 29 (12:15) | Исландия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 2800 |
| Вильям Аккамбре — 10 | Голы | Гудьон Валур Сигурдссон — 7 |
| 25 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/052/Spain+-+Slovenia Отчёт] | Испания
|
35 : 32 (15:15) | Словения
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 3200 |
| Икер Ромеро — 7 | Голы | Лука Жвижей — 7 |
| 25 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/053/Hungary+-+Croatia Отчёт] | Венгрия
|
24 : 24 (13:12) | Хорватия
|
Войводина, Нови-Сад Зрителей: 5500 |
| Габор Часар — 14 | Голы | Златко Хорват — 11 |
Матч за 5-е место
| 27 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/055/Fyr+Macedonia+-+Slovenia Отчет] | Македония
|
28 : 27 (16:12) | Словения
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 5500 |
| Кирил Лазаров — 8 | Голы | Юре Доленец — 7 |
Плей-офф
| Полуфиналы | Финал | ||||||
| Сербия
|
26 | ||||||
| Хорватия
|
22 | ||||||
| Сербия
|
19 | ||||||
| Дания
|
21 | ||||||
| Третье место | |||||||
| Дания
|
25 | Хорватия
|
31 | ||||
| Испания
|
24 | Испания
|
27 | ||||
Полуфиналы
| 27 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/057/Denmark+-+Spain Отчет] | Дания
|
25 : 24 (12:10) | Испания
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 14 000 |
| Лодж Шмидт — 6 | Голы | Хулен Агинагальде — 5 |
| 27 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/056/Serbia+-+Croatia Отчет] | Сербия
|
26 : 22 (13:14) | Хорватия
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 20 000 |
| Момир Илич — 8 | Голы | Марко Копляр — 7 |
Матч за 3-е место
| 29 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/058/Croatia+-+Spain Отчет] | Хорватия
|
31 : 27 (13:12) | Испания
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 8500 |
| Блаженко Лацкович, Иван Чупич — 7 | Голы | Даниэль Сарменто — 7 |
Финал
| 29 января 2012 | [www.eurohandball.com/ech/men/2012/match/1/059 Отчет] | Сербия
|
19 : 21 (7:9) | Дания
|
Белградская Арена, Белград Зрителей: 20 000 Судьи: Кеннет Абрахамсен, Арне Кристиансен
|
| Райко Проданович — 4 Ненад Вучкович — 3 Марко Вуин — 2 Момир Илич — 2 Иван Никчевич — 2 Растко Стойкович — 2 Алем Тоскич — 2 Боян Белянский — 1 Никола Манойлович — 1 |
Голы | Миккель Хансен — 9 Андерс Эггерт — 3 Расмус Лауге — 2 Ханс Линдберг — 2 Николай Маркуссен — 2 Каспер Сондергор Саруп — 1 Бо Спелленберг — 1 Рене Тофт Хансен — 1 |
Бомбардиры
| Место | Игрок | Команда | Кол-во игр | Голы | Броски | % | Ср. мячей за игру |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. | Кирил Лазаров | Македония
|
7 | 61 | 114 | 54 | 8,7 |
| 2. | Драган Гаич | Словения
|
7 | 48 | 67 | 72 | 6,9 |
| 3. | Миккель Хансен | Дания
|
8 | 45 | 89 | 51 | 5,6 |
| 4. | Габор Часар | Венгрия
|
6 | 43 | 68 | 63 | 7,2 |
| 5. | Иван Чупич | Хорватия
|
8 | 42 | 55 | 76 | 5,3 |
| 6. | Гудьон Валур Сигурдссон | Исландия
|
6 | 41 | 63 | 65 | 6,8 |
| 7. | Момир Илич | Сербия
|
8 | 34 | 72 | 47 | 4,3 |
| 8. | Никлас Экберг | Швеция
|
6 | 33 | 51 | 65 | 5,5 |
| 9. | Блаженко Лацкович | Хорватия
|
8 | 32 | 56 | 57 | 4,0 |
| 10. | Андерс Эггерт | Дания
|
8 | 30 | 39 | 77 | 3,8 |
| Юре Доленец | Словения
|
7 | 30 | 47 | 64 | 4,3 | |
| Лука Жвижей | Словения
|
7 | 30 | 41 | 73 | 4,3 | |
| 13. | Марко Вуин | Сербия
|
8 | 29 | 72 | 40 | 3,6 |
| Ханс Линдберг | Дания
|
8 | 29 | 46 | 63 | 3,6 | |
| 15. | Стоянче Стойлов | Македония
|
7 | 27 | 34 | 79 | 3,9 |
| 16. | Икер Ромеро | Испания
|
8 | 26 | 40 | 65 | 3,3 |
| Хоан Канельяс | Испания
|
8 | 26 | 39 | 67 | 3,3 | |
| Ким Экдаль ду Ритц | Швеция
|
6 | 26 | 50 | 52 | 4,3 | |
| Уве Генсхаймер | Германия
|
6 | 26 | 47 | 55 | 4,3 | |
| 20. | Хенрик Линдстрём | Швеция
|
6 | 25 | 33 | 76 | 4,2 |
| Марко Копляр | Хорватия
|
8 | 25 | 37 | 68 | 3,1 |
Итоговое положение
 |
Дания
|
 |
Сербия
|
 |
Хорватия
|
| 4. | Испания
|
| 5. | Македония
|
| 6. | Словения
|
| 7. | Германия
|
| 8. | Венгрия
|
| 9. | Польша
|
| 10. | Исландия
|
| 11. | Франция
|
| 12. | Швеция
|
| 13. | Норвегия
|
| 14. | Чехия
|
| 15. | Россия
|
| 16. | Словакия
|
Символическая сборная
| Вратарь | Левый крайний | Левый полусредний | Линейный | Разыгрывающий | Правый полусредний | Правый крайний |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Дарко Станич (Сербия} |
Гудьон Валур Сигурдссон (Исландия) |
Миккель Хансен (Дания) |
Рене Тофт Хансен (Дания) |
Урош Зорман (Словения) |
Марко Копляр (Хорватия) |
Кристиан Шпренгер (Германия) |
Индивидуальные призы
- Самый ценный игрок (MVP) — Момир Илич (Сербия)
- Лучший бомбардир — Кирил Лазаров (Македония)
- Лучший игрок оборонительного плана — Вирон Моррос (Испания)
Напишите отзыв о статье "Чемпионат Европы по гандболу среди мужчин 2012"
Ссылки
- [www.ehf-euro.com/index.php?id=2281 Официальный сайт] (англ.)
- [www.ehf-euro.com/Statistics.3511.0.html Таблица бомбардиров] (англ.)
Отрывок, характеризующий Чемпионат Европы по гандболу среди мужчин 2012
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
