Чемпионат Европы по тяжёлой атлетике 2001
Поделись знанием:
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
80-й чемпионат Европы по тяжёлой атлетике прошёл с 23 по 29 апреля 2001 года в Тренчине (Словакия). В нём приняли участие 215 атлетов (136 мужчин и 79 женщин) из 35 стран. Были разыграны награды в 8 весовых категориях у мужчин и в 7 категориях у женщин.
Содержание
Медалисты
Мужчины
| Категория |  Золото |
 Серебро |
 Бронза
| |||
| До 56 кг |  Халиль МутлуТурция |
302,5 кг (135 + 167,5) |
 Адриан ЖигэуРумыния |
267,5 кг (122,5 + 145) |
 Виталий ДербенёвБелоруссия |
262,5 кг (117,5 + 145) |
| До 62 кг |  Николай ПешаловХорватия |
300 кг (140 + 160) |
 Эльхан СулеймановАзербайджан |
287,5 кг (127,5 + 160) |
 Владимир ПоповМолдавия |
287,5 кг (127,5 + 160) |
| До 69 кг | Экрем Джелиль Турция |
322,5 кг (140 + 182,5) |
 Андрей МатвеевРоссия |
322,5 кг (142,5 + 180) |
Туран Мирзоев Азербайджан |
320 кг (140 + 180) |
| До 77 кг | Олег Перепечёнов Россия |
375 кг (165 + 210) |
 Оганес АмреянАрмения |
352,5 кг (160 + 192,5) |
 Аттила ФериВенгрия |
350 кг (152,5 + 197,5) |
| До 85 кг |  Георгий АсанидзеГрузия |
380 кг (175 + 205) |
 Георгий ГардевБолгария |
372,5 кг (172,5 + 200) |
Сергей Жуков Россия |
367,5 кг (165 + 202,5) |
| До 94 кг | Низами Пашаев Азербайджан |
387,5 кг (177,5 + 210) |
Николай Стоянов Болгария |
385 кг (172,5 + 212,5) |
Акоп Пилосян Армения |
382,5 кг (170 + 212,5) |
| До 105 кг | Евгений Чигишев Россия |
422,5 кг (195 + 227,5) |
 Шимон КолецкийПольша |
412,5 кг (180 + 232,5) |
Золтан Ковач Венгрия |
412,5 кг (182,5 + 230) |
| Свыше 105 кг |  Виктор ЩербатыхЛатвия |
440 кг (195 + 245) |
Павел Найдек Польша |
420 кг (175 + 245) |
Гжегож Клещ Польша |
417,5 кг (185 + 232,5) |
Женщины
| Категория | Золото |
Серебро |
Бронза
| |||
| До 48 кг |  Хема ПерисИспания |
165 кг (75 + 90) |
Снежана Попова Россия |
165 кг (72,5 + 92,5) |
Мария Тосино Испания |
152,5 кг (70 + 82,5) |
| До 53 кг | Эмине Билджин Турция |
187,5 кг (85 + 102,5) |
 Дагмар ДененковаСловакия |
185 кг (82,5 + 102,5) |
Эстефания Хуан Испания |
175 кг (75 + 100) |
| До 58 кг | Александра Клейновска Польша |
210 кг (90 + 120) |
Мариэта Готфрид Польша |
202,5 кг (95 + 107,5) |
Ай Донду Турция |
200 кг (95 + 105) |
| До 63 кг | Валентина Попова Россия |
230 кг (105 + 125) |
Доминика Мистерска Польша |
227,5 кг (100 + 127,5) |
 Наталья СкакунУкраина |
225 кг (97,5 + 127,5) |
| До 69 кг | Ванда Масловская Украина |
217,5 кг (95 + 122,5) |
Милена Трендафилова Болгария |
215 кг (97,5 + 117,5) |
 Милона КлеантиГреция |
215 кг (90 + 125) |
| До 75 кг | Дьёндьи Ликереш Венгрия |
237,5 кг (107,5 + 130) |
Илона Данко Венгрия |
232,5 кг (105 + 127,5) |
 Каролийна ЛундальФинляндия |
230 кг (102,5 + 127,5) |
| Свыше 75 кг | Альбина Хомич Россия |
260 кг (120 + 140) |
Виктория Варга Венгрия |
245 кг (115 + 130) |
Виктория Шаймарданова Украина |
237,5 кг (107,5 + 130) |
Командный зачёт
| Место | Страна | Золото | Серебро | Бронза | Всего |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Россия |
4 | 2 | 1 | 7 |
| 2 | Турция |
3 | 0 | 1 | 4 |
| 3 | Польша |
1 | 4 | 1 | 6 |
| 4 | Венгрия |
1 | 2 | 2 | 5 |
| 5 | Азербайджан |
1 | 1 | 1 | 3 |
| 6 | Испания |
1 | 0 | 2 | 3 |
| Украина |
1 | 0 | 2 | 3 | |
| 8 | Грузия |
1 | 0 | 0 | 1 |
| Латвия |
1 | 0 | 0 | 1 | |
| Хорватия |
1 | 0 | 0 | 1 | |
| 11 | Болгария |
0 | 3 | 0 | 3 |
| 12 | Армения |
0 | 1 | 1 | 2 |
| 13 | Румыния |
0 | 1 | 0 | 1 |
| Словакия |
0 | 1 | 0 | 1 | |
| 15 | Белоруссия |
0 | 0 | 1 | 1 |
| Греция |
0 | 0 | 1 | 1 | |
| Молдавия |
0 | 0 | 1 | 1 | |
| Финляндия |
0 | 0 | 1 | 1 | |
| Всего | 15 | 15 | 15 | 45 | |
Напишите отзыв о статье "Чемпионат Европы по тяжёлой атлетике 2001"
Ссылки
- Тяжёлая атлетика. Справочник (редакторы А. Алексеев, С. Бердышев). – М., «Советский спорт», 2006. ISBN 5-9718-0131-7
Отрывок, характеризующий Чемпионат Европы по тяжёлой атлетике 2001
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
