Чемпионат Европы по художественной гимнастике 2010
Поделись знанием:
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
26-й чемпионат Европы по художественной гимнастике состоялся в Бремене, Германия. Он проходил с 15 по 18 апреля 2010 года. Комплекты медалей были разыграны в индивидуальном многоборье и групповых упражнениях. Среди юниоров награды были разыграны в командном первенстве, а также в отдельных видах.
Абсолютным лидером соревнований стала сборная России, завоевав девять золотых медалей из девяти возможных[1].
Содержание
Медалисты
Результаты
Индивидуальное многоборье
| Место | Гимнастка | Страна | 
|
|
|
|
Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Евгения Канаева |  Россия |
28.950 | 29.000 | 29.150 | 28.800 | 115.900 |
| 2 | Дарья Кондакова | Россия |
28.650 | 28.400 | 28.575 | 28.100 | 113.725 |
| 3 | Алия Гараева |  Азербайджан |
27.925 | 27.800 | 27.900 | 27.750 | 111.375 |
| 4 | Любовь Черкашина |  Белоруссия |
27.000 | 27.600 | 27.175 | 27.150 | 108.875 |
| 5 | Нета Ривкин |  Израиль |
26.750 | 27.350 | 27.250 | 27.050 | 108.400 |
| 6 | Мелитина Станюта | Белоруссия |
27.600 | 27.900 | 24.650 | 27.850 | 108.000 |
| 7 | Сильвия Митева |  Болгария |
27.150 | 26.625 | 27.500 | 26.250 | 107.525 |
| 8 | Алина Максименко |  Украина |
27.100 | 26.525 | 27.400 | 26.400 | 107.425 |
| 9 | Каролина Вебер |  Австрия |
26.800 | 26.775 | 27.050 | 26.600 | 107.225 |
| 10 | Йоанна Митрош |  Польша |
26.900 | 26.725 | 26.850 | 26.200 | 106.675 |
| 11 | Ирина Рисензон | Израиль |
26.675 | 26.300 | 26.500 | 27.100 | 106.575 |
| 12 | Дельфина Леду |  Франция |
26.250 | 26.350 | 26.600 | 26.300 | 105.500 |
| 13 | Джульета Канталуппи |  Италия |
25.550 | 25.650 | 26.100 | 25.925 | 103.225 |
| 14 | Анна Ризатдинова | Украина |
26.150 | 25.450 | 25.800 | 25.775 | 103.175 |
| 15 | Александра Пискупеску |  Румыния |
25.650 | 25.200 | 25.650 | 25.650 | 102.150 |
| 16 | Каролина Родригес |  Испания |
25.900 | 25.050 | 26.050 | 25.000 | 102.000 |
| 17 | Мартина Аликата Терранова | Италия |
25.200 | 25.375 | 25.400 | 25.250 | 101.225 |
| 18 | Микаэла Металлиду |  Греция |
25.200 | 24.700 | 25.700 | 25.125 | 100.725 |
| 19 | Зейнаб Джавадлы | Азербайджан |
24.200 | 24.750 | 23.900 | 24.400 | 97.250 |
| 20 | Моника Минчева | Болгария |
24.550 | 24.175 | 25.450 | 22.950 | 97.125 |
Групповое многоборье
| Место | Страна |
|
|
Сумма |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Россия |
27.100 | 27.400 | 54.500 |
| 2 | Италия |
26.600 | 27.325 | 53.925 |
| 3 | Белоруссия |
26.600 | 27.000 | 53.600 |
| 4 |  Германия |
26.025 | 26.125 | 52.150 |
| 5 | Испания |
25.975 | 25.950 | 51.925 |
| 6 | Болгария |
25.900 | 25.375 | 51.275 |
| 7 | Израиль |
25.950 | 24.700 | 50.650 |
| 8 | Азербайджан |
25.625 | 24.800 | 50.425 |
| 9 |  Швейцария |
24.700 | 24.925 | 49.625 |
| 10 |  Венгрия |
25.100 | 23.750 | 48.850 |
| 11 | Польша |
23.725 | 24.475 | 48.200 |
| 12 | Австрия |
23.525 | 23.300 | 46.825 |
| 13 | Франция |
22.675 | 23.975 | 46.650 |
| 14 | Греция |
22.850 | 23.000 | 45.850 |
| 15 |  Финляндия |
22.750 | 22.850 | 45.600 |
| 16 |  Чехия |
22.725 | 21.800 | 44.525 |
| 17 |  Грузия |
23.150 | 21.300 | 44.450 |
| 18 |  Словакия |
22.050 | 21.000 | 43.050 |
| 19 |  Литва |
21.375 | 19.400 | 40.775 |
| 20 |  Норвегия |
21.450 | 19.025 | 40.475 |
| 21 |  Великобритания |
21.075 | 15.700 | 36.775 |
5 обручей
| Место | Страна | Оценка D | Оценка A | Оценка E | Сбавка | Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Россия |
9.450 | 9.500 | 9.250 | 28.200 | |
| 2 | Белоруссия |
9.250 | 9.300 | 9.100 | 27.650 | |
| 3 | Италия |
9.175 | 9.350 | 9.100 | 27.625 | |
| 4 | Германия |
8.650 | 9.050 | 8.750 | 26.450 | |
| 5 | Израиль |
8.650 | 8.900 | 8.650 | 26.200 | |
| 6 | Болгария |
8.500 | 8.850 | 8.750 | 26.100 | |
| 7 | Азербайджан |
8.550 | 8.850 | 8.700 | 0.10 | 26.000 |
| 8 | Испания |
8.525 | 8.900 | 8.500 | 25.925 |
3 ленты+2 скакалки
| Место | Страна | Оценка D | Оценка A | Оценка E | Сбавка | Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Россия |
9.250 | 9.350 | 9.000 | 27.600 | |
| 2 | Италия |
9.100 | 9.300 | 8.900 | 27.300 | |
| 3 | Белоруссия |
9.075 | 9.250 | 8.850 | 27.175 | |
| 4 | Германия |
8.550 | 9.000 | 8.650 | 26.200 | |
| 5 | Азербайджан |
8.475 | 8.950 | 8.450 | 25.875 | |
| 6 | Испания |
8.550 | 8.800 | 8.450 | 25.800 | |
| 7 | Болгария |
8.250 | 8.900 | 8.500 | 25.650 | |
| 8 | Швейцария |
8.225 | 8.500 | 8.150 | 24.875 |
Юниоры
Командное первенство
| Место | Страна |
|
|
|
|
Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Россия |
26.100 | 24.850 | 26.700 | 25.350 | 103.000 |
| 2 | Белоруссия |
25.500 | 26.025 | 26.450 | 24.975 | 102.950 |
| 3 | Германия |
23.900 | 25.500 | 26.000 | 23.775 | 99.175 |
| 4 | Болгария |
24.750 | 23.850 | 25.050 | 24.200 | 97.850 |
| 5 | Азербайджан |
24.100 | 24.550 | 25.500 | 23.625 | 97.775 |
| 6 | Украина |
25.175 | 23.700 | 22.750 | 24.325 | 95.950 |
| 7 | Италия |
24.250 | 23.450 | 24.200 | 23.600 | 95.500 |
| 8 | Израиль |
24.700 | 22.375 | 22.650 | 24.575 | 94.300 |
| 9 | Греция |
22.350 | 23.550 | 23.800 | 24.150 | 93.850 |
| 10 | Польша |
23.775 | 22.950 | 23.050 | 23.800 | 93.575 |
| 11 | Испания |
22.850 | 24.300 | 22.600 | 23.625 | 93.375 |
| 12 | Румыния |
22.775 | 23.250 | 23.750 | 22.550 | 92.325 |
| 13 | Грузия |
23.150 | 22.900 | 22.300 | 22.500 | 90.850 |
| 14 |  Кипр |
22.575 | 22.450 | 22.600 | 23.175 | 90.800 |
| 15 | Австрия |
22.850 | 22.650 | 22.600 | 22.325 | 90.425 |
| 16 | Финляндия |
22.150 | 22.300 | 22.800 | 22.625 | 89.875 |
| 17 | Чехия |
21.950 | 22.225 | 23.300 | 22.125 | 89.600 |
| 18 |  Эстония |
22.750 | 22.900 | 21.850 | 21.975 | 89.475 |
| 19 |  Словения |
21.400 | 22.950 | 23.000 | 21.325 | 88.675 |
| 20 | Венгрия |
21.800 | 21.600 | 22.900 | 22.225 | 88.525 |
| 21 |  Турция |
22.150 | 22.825 | 22.250 | 20.625 | 87.850 |
| 22 |  Латвия |
21.650 | 21.925 | 22.100 | 21.975 | 87.650 |
| 23 | Литва |
21.200 | 22.100 | 22.200 | 21.950 | 87.450 |
| 24 |  Швеция |
21.575 | 21.700 | 21.750 | 22.300 | 87.325 |
| 25 |  Бельгия |
22.350 | 20.125 | 22.850 | 21.700 | 87.025 |
| 26 | Словакия |
21.125 | 21.650 | 22.450 | 21.725 | 86.950 |
| 27 |  Хорватия |
21.550 | 21.250 | 22.150 | 21.750 | 86.700 |
| 28 |  Португалия |
20.550 | 21.300 | 22.500 | 21.600 | 85.950 |
| 29 | Великобритания |
21.250 | 21.525 | 21.700 | 20.700 | 85.175 |
| 30 | Норвегия |
20.075 | 21.475 | 20.600 | 20.000 | 82.150 |
| 31 |  Армения |
18.900 | 18.200 | 21.850 | 22.300 | 81.250 |
| 32 |  Андорра |
17.550 | 16.950 | 17.700 | 17.900 | 70.100 |
Скакалка
| Место | Гимнастка | Страна | Оценка D | Оценка A | Оценка E | Сбавка | Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Александра Меркулова | Россия |
7.900 | 9.400 | 9.150 | 0.05 | 26.400 |
| 2 | Арина Шарапа | Белоруссия |
7.500 | 9.050 | 8.750 | 25.300 | |
| 3 | Виктория Шинкаренко | Украина |
7.400 | 8.900 | 8.950 | 25.250 | |
| 4 | Анастасия Киссе | Болгария |
7.100 | 8.950 | 8.600 | 24.650 | |
| 5 | Айша Мустафаева | Азербайджан |
7.250 | 8.800 | 8.500 | 24.550 | |
| 6 | Виктория Вайнберг Филановски | Израиль |
7.100 | 8.850 | 8.550 | 24.500 | |
| 7 | Кьяра ди Баттиста | Италия |
7.100 | 8.700 | 8.500 | 24.300 | |
| 8 | Лаура Юнг | Германия |
7.225 | 8.600 | 8.400 | 24.225 |
Обруч
| Место | Гимнастка | Страна | Оценка D | Оценка A | Оценка E | Сбавка | Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Валерия Ткаченко | Россия |
7.700 | 9.200 | 9.250 | 26.150 | |
| 2 | Наталия Лещик | Белоруссия |
7.800 | 9.100 | 9.200 | 26.100 | |
| 3 | Яна Березко-Маргграндер | Германия |
7.650 | 9.100 | 9.100 | 25.850 | |
| 4 | Лала Юсифова | Азербайджан |
7.175 | 8.950 | 9.000 | 25.125 | |
| 5 | Евгения Гомон | Украина |
7.125 | 8.800 | 8.750 | 24.675 | |
| 6 | Диляна Боцева | Болгария |
7.100 | 8.750 | 8.700 | 0.10 | 24.450 |
| 7 | Евдокия Лукагу | Греция |
6.775 | 8.550 | 8.500 | 23.825 | |
| 8 | Евгения Онопко | Испания |
6.950 | 8.450 | 8.250 | 0.05 | 23.600 |
Мяч
| Место | Гимнастка | Страна | Оценка D | Оценка A | Оценка E | Сбавка | Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Александра Меркулова | Россия |
8.025 | 9.400 | 9.300 | 0.05 | 26.675 |
| 2 | Лала Юсифова | Азербайджан |
7.700 | 9.000 | 8.950 | 25.650 | |
| 3 | Яна Березко-Маргграндер | Германия |
7.475 | 9.050 | 8.950 | 25.475 | |
| 4 | Наталия Лещик | Белоруссия |
7.550 | 9.000 | 8.800 | 25.350 | |
| 5 | Анастасия Киссе | Болгария |
7.400 | 8.900 | 8.800 | 25.100 | |
| 6 | Вероника Бертолини | Италия |
7.250 | 8.750 | 8.750 | 24.750 | |
| 7 | Евдокия Лукагу | Греция |
7.075 | 8.300 | 8.500 | 23.875 | |
| 8 | Диана Валеану | Румыния |
6.900 | 8.200 | 8.150 | 23.250 |
Булавы
| Место | Гимнастка | Страна | Оценка D | Оценка A | Оценка E | Сбавка | Сумма |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Валерия Ткаченко | Россия |
7.650 | 9.000 | 8.750 | 25.400 | |
| 2 | Арина Шарапа | Белоруссия |
7.450 | 8.950 | 8.950 | 25.350 | |
| 3 | Александра Гридасова | Украина |
7.500 | 8.800 | 8.950 | 25.250 | |
| 4 | Лаура Юнг | Германия |
7.200 | 8.600 | 8.800 | 24.600 | |
| 5 | Виктория Вайнберг Филановски | Израиль |
6.900 | 8.650 | 8.700 | 24.250 | |
| 6 | Диляна Боцева | Болгария |
6.750 | 8.600 | 8.550 | 23.900 | |
| 7 | Анна Чарницка | Польша |
7.100 | 8.400 | 8.050 | 0.05 | 23.500 |
| 8 | Алексия Кириази | Греция |
6.425 | 8.500 | 8.500 | 23.425 |
Напишите отзыв о статье "Чемпионат Европы по художественной гимнастике 2010"
Примечания
- ↑ [www.rg.ru/2010/04/20/gimnast.html На золотом ковре. Россиянки были вне конкуренции на первенстве Европы в Бремене] (рус.). rg.ru. Проверено 16 декабря 2012.
Ссылки
- [www.ueg.org/en/26th-European-Rhythmic-Gymnastics-Championships,-juniors-indiv-and-seniors-groups-in-Bremen/GER--2010-2010-04-15 26th Rhythmic Gymnastics European Championships] (англ.). [www.webcitation.org/6Dljgu9K5 Архивировано из первоисточника 18 января 2013].
- [www.ueg.org/media/results/37/Results_ECh_RG%20Bremen%20GER%202010.pdf Results] (англ.). [www.webcitation.org/6DljihtlL Архивировано из первоисточника 18 января 2013].
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат Европы по художественной гимнастике 2010
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
