Чемпионат России по лёгкой атлетике 1913
| Чемпионат России по лёгкой атлетике 1913 | |
 | |
| Город-организатор | |
|---|---|
| Количество атлетов |
около 130 |
| Разыгрывается медалей |
10 |
| Церемония открытия | |
| Церемония закрытия | |
6-й чемпионат России по лёгкой атлетике прошёл 20—22 июля 1913 года в Санкт-Петербурге. Старты были приурочены к 25-летию возникновения и развития лёгкой атлетики в России (1888 г.). Соревнования состоялись в 10 легкоатлетических дисциплинах. Вне конкурса проводились забеги на 5000 метров и 1 час, эстафета 4×100 метров, а также турнир пятиборцев.
Соревнования
В чемпионате приняли участие порядка 130 спортсменов из 22 спортивных клубов страны, представлявших 4 города: Санкт-Петербург, Москву, Ригу и Ревель. Киевляне, готовившиеся к проведению в августе Первой Всероссийской олимпиады, решили пропустить первенство. Все призёры соревнований получили медали: чемпионы — позолоченные, занявшие второе место — посеребренные, третье — бронзовые.
В результате напряжённой борьбы сразу в нескольких дисциплинах были показаны рекорды России. Николай Неклепаев в метании диска отправил снаряд на 35,85 м, а в предоставленной дополнительной попытке прибавил к этому результату ещё более метра — 36,88 м. Повторили рекордные результаты Пётр Гаевский на 110 метров с барьерами (17,0) и А. Шпигель на 100-метровке (11,0 в забеге). Два сильнейших стайера дореволюционной России, Николай Харьков и Николай Владимиров, лицом к лицу сошлись на дистанции 1500 метров. Победу в забеге праздновал более опытный Харьков, обошедший оппонента на 1,4 секунды.
В общекомандном зачёте сильнейшими в очередной (и последний) раз стали представители Санкт-Петербургского Кружка любителей спорта.
Медалисты
Напишите отзыв о статье "Чемпионат России по лёгкой атлетике 1913"
Литература
- Селезнёв В., Хинчук-Михайлова Г. В начале века. На переломе: Год 1913-й // Лёгкая атлетика. — 1991. — № 7 (434). — С. 29—30, 38—39.
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат России по лёгкой атлетике 1913
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
